Оба некоторое время сидели неподвижно. В конце концов Конвей оперся локтями о стол.

— Каждый хочет указывать мне, как именно надо поступать, — проговорил он, сжав кулаки. — У моих собак и то больше свободы.

Ти встала и, проскользнув ему за спину, начала массировать его плечи. Конвей продолжал:

— Врата, которые ищет Сайла, — это ее цель. Я должен быть самим собой, и я хочу делить мои мечты и желания только с тобой.

— Мы уже говорили об этом, очень давно. — Ти отступила на шаг.

Отклонившись на стуле, он попытался найти ее руки, но Ти спрятала их за спину, отступив еще на полшага. На ее лице отразилась боль. Положив руки на стол, Конвей вздохнул:

— Неужели ты не веришь, что если один человек чего-то хочет, то он может заставить это сбыться и для другого человека тоже?

— Ты говоришь в общем, а я говорю о нас. Обо мне. Я останусь такой, какая я есть. — Ти вздохнула. — Навсегда.

— Помнишь, как это впервые случилось с нами? — произнес Конвей хриплым голосом, уставившись на отделку стола сквозь прищуренные веки. — Мы были в замке Алтанара, в моей комнате. Ты стояла у меня за спиной, положив руки мне на плечи и нерешительно поглаживая их. Ты боялась. Ты знала, что была нужна мне. Ты хотела меня тогда, Ти. Я знаю, что это так. Я думаю, что ты по-прежнему любишь меня. Моя же любовь к тебе никогда не угасала.

— Ты тоже был мне очень нужен, — в отличие от его агрессивного тона, голос женщины звучал сдержанно и печально. — Ты заставил меня понять, что я тоже человек, а не вещь. Я буду помнить это всю жизнь. Но как ты можешь просить меня остаться с тобой, зная, что это не вернется?

Он плавно встал и, обернувшись, обнял ее прежде, чем она успела увернуться. Она напряглась, пытаясь высвободиться из объятий Мэтта, но он был слишком возбужден, чтобы заметить это.

— Эта искра никогда не погаснет, Ти. Мы сможем вернуть это, я буду настолько добр к тебе, что ты просто не сможешь не полюбить меня. Каждая минута нашей жизни будет неповторимой.

Его руки скользнули вниз по спине и прижали к себе. Упершись руками в грудь Конвея, Ти вырвалась из тесных объятий.

— Пожалуйста, не делай этого. — Ти побледнела. — Я не та женщина, которая нужна тебе.

— Но ты можешь стать ей! Ты сделала меня чем-то большим, чем я был. Позволь мне помочь тебе.

Как-то неловко отступив на шаг, Ти тряхнула головой так, что это могло означать только одно: «НЕТ!». От резкого движения пламя свечей заколебалось. Отбежав к двери, она сказала:

— Вал назвал тебя хорошим человеком, но он был не прав. Я никогда не встречала лучшего, чем ты, Мэтт Конвей. Какой бы я ни была, но я не слепа! — Дверь за ней закрылась.

Конвей еще долго смотрел на дверной проем, словно сила его тоски могла возвратить туда ее тело, ее голос, ее аромат. Потом он выпрямился, потерев глаза. Лизнув большой и указательный пальцы, он одну за другой задумчиво гасил свечи, изредка снова смачивая пальцы. В тусклом свете последнего колеблющегося язычка пламени он улыбнулся:

— Она любит меня.

Тихое шипение гаснущего фитиля могло быть согласием. Или насмешкой.

* * *

Налатан так долго молчал, что Тейт задумалась, уж не уснул ли он. Дыхание его было спокойное и размеренное. Немного повернув голову, она принялась рассматривать его при слабом свете уходящего дня. На нем не было доспехов и оружия, кроме меча, с которым, казалось, он теперь никогда не расставался. Прислонившись к дубу, он отдыхал, положив руки на колени, его плечо едва не касалось плеча Тейт.

Она слабо улыбнулась, посмеиваясь над собой. Взглянув на его профиль и отметив его характерные черты, она поймала себя на мысли, что никогда раньше она не считала сломанный нос знаком особенного отличия.

Впрочем, думая о Налатане, она часто отступала от своих обычных мерок.

— Ты слышала? — наконец он нарушил тишину.

— Что слышала?

— Лай тюленя. Ты молчала — я подумал, что ты тоже прислушиваешься. Ты уснула?

— Нет. Я думала, что это ты уснул.

— Я думал, — сказал он посмеиваясь.

— Расскажешь, о чем?

— Кое-что расскажу. Мне жаль Конвея. И самого себя. У него большие проблемы.

— С Ти?

Черты лица Налатана были практически неразличимы в сумерках. Он кивнул:

— Если бы мы смогли помешать ему встречаться с ней, может быть, он наконец-то понял бы, что многим из нас сначала кажется, что они нашли свою единственную настоящую любовь, а потом, расставшись на некоторое время, меняют свое мнение, хорошенько все обдумав.

Никогда раньше он не говорил ей такие отвратительные вещи. Тейт спросила:

— Кто это такие «мы», а? Ты что, бросил какую-нибудь бедную девочку, которая доверилась тебе?

— Нет, никогда. Правда, была одна, но мы согласились, что нам лучше расстаться, и передумала она, а не я.

— Понятно. — То, с каким сарказмом это было сказано, заставило его немного смутиться. Налатан поежился. Его куртка задела за сучья, и запах дуба и кожи пробудил воспоминания Тейт о давно минувшем времени. Она сидела в офицерском клубе, потягивая охлажденное шардонне. За тем же столом напротив сидел мужчина, и она не могла оторвать взгляда от его рук, представляя, как они нежно касаются ее тела, как она отвечает на их прикосновения…

Обвиняющий тон Налатана вернул ее к действительности.

— …и дразнила их, — говорил он.

Покопавшись в памяти, она вспомнила кое-что из только что сказанного.

— Чтобы я соблазняла мужчин? Будь уверен, все было честно. Они и так всегда пытаются приставать к девушке!

Он хмыкнул, и Тейт, выпрямившись, толкнула его в плечо.

— Ты сказал, что я сделала что-то не так?

Притворившись, будто он съежился от страха, Налатан громко рассмеялся:

— Кто, я? Мне еще дорога жизнь.

Она села обратно.

— Вот и не забывай об этом.

Уютная тишина снова окружила их. Тейт смотрела, как на небе загораются звезды, когда Налатан заговорил снова:

— Ты рассмешила меня. Ничего из того, о чем мы говорили, еще ни разу со мной не случалось. Это и есть главная причина, по которой я жалею Мэтта Конвея. Вот здесь уже не до смеха. Он думает, что он любит Ти, а она уверена, что она не может никого полюбить. Ланта боится признаться в своей любви Конвею. Он знает, как выглядит огонь, но ничего не знает о тепле. Интересно, сможет ли он когда-нибудь узнать между ними разницу?

Чувствуя себя неловко от такого серьезного разговора, Тейт попыталась отвлечь Налатана:

— Это странная тема для монаха…

Налатан с невозмутимым видом неспешно поднялся и, протянув руку, предложил:

— Давай пройдемся. Мне нужно походить.

— Нужно? — Она поднялась, стараясь сказать это как можно более ненавязчиво.

Черный силуэт на фоне звезд кивнул:

— Когда я был послушником, нас обучали в аудиториях. Это значит, что мы сидели и думали. Я всегда засыпал, а мой мастер бил меня до тех пор, пока я наконец не понял, что мне нужно двигаться для того, чтобы сосредоточиться.

— Я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь тебя бил. И выжил после этого.

— Я люблю его, и он меня тоже. Потому-то он меня и бил, — мягко ответил Налатан.

— Глупости! — Тейт фыркнула. — Никто не обижает тех, кого он любит.

— Когда ты запрещаешь делать что-нибудь Додою, то он обижается. Делаешь ли ты это любя или со злым умыслом?

— Но ведь он же ребенок. Это не одно и то же, ты намеренно искажаешь смысл!

— Ты отказываешь ребенку, потому что ты знаешь то, чего он знать не может. Разве не поступила бы ты так же и с невежей — взрослым?

Раздраженная, Тейт остановилась, заставив Налатана повернуться лицом к ней.

— А если я попытаюсь сделать что-нибудь, что, по-твоему, может мне навредить, неужели ты побьешь меня, чтобы я этого не делала?

— Побить тебя? Нет. Но если бы я любил тебя, я пошел бы на все, чтобы спасти тебя. Зачем ты спрашиваешь? Ты хочешь сделать какую-нибудь глупость?

Внезапно Тейт показалось, что он стал ближе, но она не помнила, шагнул ли он к ней на самом деле. Теплота возбуждающей волной прошла по ее телу. Ощущение присутствия Налатана, казалось, подпитывало ее.