Схватка закончилась еще неожиданнее, чем началась, и Дьяволы отошли, прыгая по камням, шлепая по воде через поток. Последней жертвой был какой-то глупец, прыгнувший через валун прямо в середину группы и наколовшийся на клинок Нилы. Она спокойно скатила воина по камню с глаз долой, вытерла лезвие и скорчилась в судорогах сухой рвоты. Пронзительная, резкая музыка, раздавшаяся снизу, из долины, усилила поток камней и стрел. Сайла закричала:

— Это — трубы Харбундая!

Дьяволы перекрикивались, обсуждая, стоит ли атаковать снова. Тейт подняла «буп» и выстрелила, целясь на звук особенно воинственного голоса, называвшего себя Кедровым Ястребом. Он пронзительно вскрикнул, замолк и не отвечал на зов товарищей, пока другой голос не сообщил, что он мертв. Аргументы в пользу нападения стали менее настойчивыми.

Отряды Харбундая были еще не видны, когда военные кличи и угрозы Дьяволов затихли далеко вверх по течению.

Клас нашел в себе силы свистнуть, и их лошади заржали в ответ.

Гэн повернулся к Класу, потом к Тейт. Глядя куда-то поверх них налившимися кровью глазами и улыбаясь так, как будто видел что-то, доступное только ему одному, он сказал:

— Ну что, друзья мои. Теперь я знаю, как это все случится.

Тейт прыснула, глядя, как Клас быстро осенил себя Тройным Знаком. «Бедный, суеверный человек, — подумала она. — Гэн, наверное, настолько устал, что у него начались галлюцинации».

— Что еще может случиться? — спросила себя, не замечая, что говорит вслух. — Спокойно, ребята. Морская пехота высадилась, и ситуация под контролем.

Даже собаки уставились на нее. Она прыснула еще раз. И упала без чувств.

Глава 42

Чужеземцы поклонились настоятельнице аббатства Ирисов, и та удостоила их сухим, рассчитанным кивком. Ее кресло с высокой спинкой, богато украшенное резьбой, было поставлено в пятно льющегося через окно солнечного света. Слегка повернувшись, настоятельница спрятала лицо в тень, позволив свету переливаться на богатой синей с зеленым мантии, обшитой золотой нитью. Тяжелый золотой браслет с аметистами пылал на запястье настоятельницы. Как только группа была должным образом представлена и сопровождавшая их молодая Избранная вышла, закрыв за собою дверь, настоятельница сказала:

— Король никого не пускал к вам эти недели. Это разожгло наше любопытство. Я хотела бы спросить об имени Фолконер. Что, сокол ^[2]— покровитель вашего клана?

— Нет, настоятельница. В нашей стране у кланов нет покровителей.

Конвей мог бы поклясться, что Фолконер выглядел более вялым, чем всего час назад, когда их пригласили на встречу. Полковник продолжил:

— У нас есть символы — орлы, медведи и прочие, но это — не религиозные символы. Но я хотел бы задать вопрос, если позволишь. Мы слышали, что Церковь общается с людьми во всех здешних королевствах. Может быть, ты слышала о наших друзьях, ускользнувших от Людей Гор?

Настоятельница ответила, что ничего не слышала, но ее внимание было приковано к остальным членам группы. Наиболее интригующе выглядела самая небольшая из женщин, Картер. Она волновалась и суетилась, как голодная норка. Неудивительно, что она заговорила следующей, но то, что она произнесла, было шокирующим:

— Мы просим помощи, настоятельница. Король держит нас как заключенных. Нам не позволяют выходить из замка. У нас нет никакой работы.

Настоятельница тщательно обдумывала ответ, размышляя о том, что должно было произойти позже.

— Вас здесь не было бы, если бы король Алтанар не решил мне использовать вас. — Она сделала паузу, чтобы они смогли полностью понять смысл этого замечания, потом продолжила: — Я вижу, что вы встревожены моей откровенностью, но все вы видели, что мы с королем противники в одних вещах, союзники в других.

Фолконер ответил:

— Ты приводишь меня в замешательство. Я недооценивал тебя.

Она смущенно махнула рукой с легкой грацией, столь неожиданной для пораженных артритом суставов.

— Для вас лучше не оценивать меня слишком высоко. Конечно, я имею дело только с женщинами. Я попросила ваших мужчин прийти, чтобы продемонстрировать уважение к вашему статусу, и для того, чтобы они одобрили мое намерение использовать знание и навыки ваших женщин.

Картер вскипела:

— Мы не нуждаемся ни в каком одобрении.

Настоятельница посмотрела вдаль, стараясь успокоиться.

Конечно, девушка-рабыня уж говорила ей об этой загадке, но все же она ожидала, что незнакомцы будут достаточно осмотрительными, чтобы не оскорблять достоинство настоятельницы. Вот уж, действительно, «не нуждаемся ни в каком одобрении». Она взглянула прямо в глаза Фолконера.

— Алтанар никогда не даст прямого разрешения, чтобы женщины что-нибудь делали. Таким образом, если их работа приведет к слишком значительным последствиям, он сможет обвинить меня и потребовать, чтобы она была прекращена. Заставив меня — а значит, и Церковь — прекратить ее, он покажет всем женщинам, что у Церкви столько власти, сколько дал ей король. Вы понимаете суть нашей проблемы?

В беседу вступила Сью Анспач:

— Церковь — это власть женщины, но мужчина устанавливает предел этой власти.

Восхищенная настоятельница просияла.

— Вот именно. Этому научила тебя мать?

Анспач покачала головой.

— Я наблюдала, размышляла. И слушала.

Еще более довольная, настоятельница посмотрела на Фолконера.

— Не разрешил бы ты женщинам остаться со мной для частной беседы? — Прежде чем он смог ответить, она обратилась к ним снова: — Помогая мне, вы привлекаете внимание короля. Не допускайте ни малейшей оплошности. Многие постараются вас использовать. Не доверяйте никому.

— Уж с этим мы все согласны, — ответил Конвей.

Тон ответа заставил ее вскинуть голову. Конвей встретил ее пристальный взгляд с вызывающей смелостью. Настоятельница снова посмотрела на женщин, говоря:

— Конечно, я постараюсь предупредить вас об опасности. Однако я — инструмент Церкви, слуга нашей Сестры-Матери. Никогда не забывайте, что у меня есть обязательства, далеко выходящие за пределы ваших судеб. Или моей судьбы.

Фолконер, вздрогнув, попытался улыбнуться.

— Мы понимаем. У нас есть свои собственные обязательства.

— Спасибо за откровенность, — ответила Анспач.

Настоятельница рассеянно кивнула Анспач, наклонилась вперед и спросила:

— Что с вами, Фолконер? Вы слабы, вас лихорадит, только что вы почувствовали боль. Где?

— Рука. Укус насекомого. Блохи, наверное. Кажется, попала инфекция. Какое-то время ранка была без изменений, сейчас, кажется, становится хуже. — Он закатал рукав, показывая руку.

— Невидимые, — сказала настоятельница.

Конвей спросил:

— Ты сможешь ему помочь?

Взяв его за руку, она ощупала кожу вокруг воспаления, потом понюхала ее.

— Возвращайся в свою комнату. Ложись в кровать. Я пришлю к тебе военную целительницу. Ты не будешь возражать, если женщины останутся со мной?

Полковник согласился, и мужчины удалились. Конвей и Леклерк поддерживали полковника под руки.

Позвонив в маленький колокольчик, настоятельница вызвала ожидавшую за дверью Избранную, отдав приказания позаботиться о Фолконере. Затем она жестом пригласила трех женщин ближе, предложив их сесть.

— Отложим на время проблемы Фолконера. Простите меня. Есть неотложные проблемы, они касаются всех нас. Если бы вы смогли сделать то, о чем я попрошу, мы помогли бы друг другу.

Кейт Бернхард не колебалась.

— Это зависит от того, что ты скажешь нам делать и какая помощь тебе нужна. Однако сначала позволь задать один вопрос. Как вы называете ваш язык?

Настоятельница взглянула на нее в изумлении. Это, конечно, был самый странный вопрос.

— Как мы называем его? Речь, конечно. На нем разговаривают все. Почти все. Я знаю, что ваш диалект непонятен нам, но понимаю, что это все же речь. По крайней мере, она не похожа на странное щелканье, на котором изъясняются в Найоне. Есть еще Хенты, они живут далеко, за несколько месяцев пути на юге. У них тоже не вполне правильная речь, по мне, она скорее похожа на пение. Но идите на север и на восток, сколько хватит сил, и всюду вы услышите речь. Что за странный вопрос.