Катерина спала совсем мало. Точнее, даже не спала, а дремала. Сквозь сон ей постоянно что-то мстилось [1], она вздрагивала и просыпалась, проверяя, на месте ли заветная шкатулка. Около пяти часов утра она услышала шум во дворе и тут же поднялась. Сна как не бывало. Катя подошла к окошку и увидела, как уезжает Алексей. Это обрадовало ее.

Катерина накинула шаль и подошла к шкатулке, оставленной вечером на комоде. Утреннего света было вполне достаточно, чтобы рассмотреть как следует и саму шкатулку, и ее содержимое. Она взяла ключ, отомкнула замок, откинула кверху крышку и замерла…

Внутри было свернуто в свиток несколько исписанных старых бумаг. Также лежали самый простой яшмовый аграф [2] и два портрета-миниатюры, на которых изображены были мужчина и женщина.

Катенька взяла в руки одну миниатюру и, поднеся ее ближе к свету, принялась рассматривать. На ней изображена была женщина, нежная и необыкновенно красивая. Темные ее волосы гладко были причесаны и чуть подняты надо лбом. Светлые ласковые глаза сосредоточенно и серьезно смотрели перед собой, украшая женственный овал лица. Прямой нос делал лицо еще более привлекательным, а спокойный рот дополнял картину, указывая на приятный и добрый нрав. Одета дама была в темно-вишневую робу. В ушах ее, в волосах и на шее блистали брильянты. И вся миниатюра была выполнена на редкость удачно.

Катенька долго не могла оторваться от портрета. Затем она взяла в руки и поднесла к свету другую миниатюру, на которой был изображен мужчина.

Получше разглядев портрет, она вздрогнула. Ей на мгновение показалось, что она видит перед собою лицо мужа, но то был не Алексей, хотя общие, почти родственные черты были явными. Но если в лице ее мужа обычно (до последнего времени) читались доброта и нежность, особенно когда он смотрел на нее, то этот человек был не таков.

…С миниатюры смотрел жгучий брюнет, гораздо темнее Алексея. При общих красивых чертах его лица поражала линия губ — твердая, решительная. Вокруг рта залегли складки, а в черных глазах читались решимость и жесткость, почти жестокость. Такой не остановился бы ни перед чем, подумалось Катерине. Одет он был в темно-вишневый камзол, расшитый золотом.

Она взяла в руки обе миниатюры, переводя взгляд с одной на другую. Вне всякого сомнения, — это были муж и жена. Портреты явно были парными, и одеты оба супруга в темно-вишневое платье. Но кто это были? Катеньке показалось, что мужчина мог быть Григорием Долентовским, кто построил этот дом. Ну а женщина — его жена.

Какие разные… Она, такая нежная и добрая, и он — твердый, жестокий человек. Катенька не сомневалась, что Григорий Долентовский, если, конечно, на портрете именно он, был человек жестокий.

Катенька глубоко вздохнула и опустила портреты назад в шкатулку. Затем она взяла бумаги и развернула их. Свитки пожелтели от времени, но письмена на них прочитывались довольно легко, хотя почерк был очень странным, совершенно непривычным глазу.

В глаза бросились даты «1735 год» и имена «Иван», «Григорий». Наверняка эти записки касались именно Григория Долентовского! Иного и быть не могло. А писала их, вполне возможно, его жена…

Тут за дверью завозились, и Катенька услышала голос горничной, которая пришла будить ее. Молодая женщина поспешно свернула бумаги и спрятала их в шкатулку, затем захлопнула крышку, заперла ее на ключ, а после спрятала шкатулку в стол.

Потом она кинулась к постели и, улегшись в нее, притворилась, что спит. Катерина открыла глаза только тогда, когда горничная раздвинула занавески.

За все утро у Катеньки не выдалось ни одной свободной минуты, которую она могла бы посвятить находке. А кроме того, ее терзали воспоминания о произошедшей ночью ссоре между нею и Алексеем. Его обвинения и подозрения, казавшиеся ей нелепыми, были так обидны, что она готова была тотчас высказать все свое возмущение! Но мужа рядом не было, а потому сердце ее роптало и с каждым мигом все более и более переполнялось дурными чувствами.

А после объявили, что к ней явился гость.

— Гость? Да кто же? — она была удивлена. — Я никого не жду… Но кто он?

— Господин Андрей Андреевич Лопухин, — произнес с поклоном дворецкий.

— Вот еще не хватало, — шепнула себе под нос Катерина. — И что ему тут надо? А впрочем… Проси! — уже ясно и твердо сказала она дворецкому.

«Моему супругу угодно подозревать меня неведомо в чем, что же… Что дурного будет в том, если я буду любезна с этим господином?»

Эта мысль была неудачна, но обиженная женщина способна и не на такой поступок.

— Екатерина Петровна! — воскликнул Лопухин, едва войдя.

Она довольно сдержанно поклонилась ему в ответ, и Андрей, поняв, что пока следует вести себя более сдержанно, также поклонился и вежливо замер в отдалении.

— Я должен принести вам свои извинения лично, — начал он. — Я виноват перед вами, — при сих словах Лопухин очаровательно улыбнулся, и Катерина, взглянув на него, тоже не смогла удержаться от улыбки.

Поняв, что первый лед сломан, Андрей продолжил.

— Я вел себя ужасно, — он принял на себя покаянный вид. — Я был невежлив, груб и позволил себе лишнее… Я умоляю вас простить меня! — внезапно воскликнул он и поднял на Катерину смеющиеся глаза.

— Вам вовсе не стыдно, и вы совершенно не раскаиваетесь, — усмехнувшись, покачала она головой.

— Я искренне каюсь!

— В вашу искренность верится с трудом, — продолжила она.

— Я стану перед вами на колени и буду умолять о прощении столько, сколько потребуется.

— Не вздумайте! — вдруг взволновалась Катенька.

Она живо представила себе картину: Лопухин стоит перед нею на коленях, и тут входит Алексей. Пожалуй, дело может плохо закончиться для всех троих, и ничего объяснить ей уже не удастся. Подметив ее опасения, Лопухин решил обернуть их себе на пользу.

— Или вы немедленно прощаете меня, или я все же паду ниц, — с этими словами Андрей сделал вид, будто собирается тут же опуститься перед нею на пол.

— Хорошо, хорошо! — Катерине ничего не оставалось, как только согласиться. — Я вас прощаю! — она махнула рукой, призывая Лопухина отказаться от этой затеи. — Но если вы теперь же не сядете в кресло, тогда я вас точно не прощу! — заявила она.

— С удовольствием, — рассмеялся Андрей. Он понял, что победа в этот раз осталась за ним.

Молодые люди уселись в кресла и завели ничего не значащий разговор о погоде. Лопухин меж тем украдкою старался разглядеть поподробнее свою собеседницу. Та сидела перед ним, склонив голову над вышиванием, и делала вид, что ее вовсе не волнует происходящее. На деле же Катенька страшно переживала, и это не оставалось незамеченным Андреем.

Она думала одновременно и о письмах, за которые никак не могла приняться, и о странном своем видении, и о муже и ссоре с ним, и о госте, который и раздражал ее, и привлекал к себе своею легкою манерой держаться.

Лопухин отмечал, как хороша его собеседница, как приятно было бы поухаживать за ней и как женщина легко поддается его влиянию. Пожалуй, ею легко можно управлять так, как заблагорассудится. Впечатлительная натура, способная поддаться увлечению или влиянию минуты — благодатная почва для любовной интриги.

— Вот, кажется, мы обсудили с вами все возможные варианты нашего лета, — смеясь, заметил он. — Нам хватило на это десяти минут. Что же дальше?

— Дальше? — Катенька подняла на него глаза. Ей вдруг захотелось совершить какую-нибудь проказу, как-то задеть этого молодого человека, что так спокойно сидел перед нею, отомстить за все свои волнения. — Когда все темы исчерпаны, гостю следует откланяться и уйти, — заявила она.

— Как вы, однако, решительны. Но из ваших слов я делаю вывод, что вы все-таки не простили меня.

— Простила. Но вы же сами заметили, что нам более не о чем говорить? — удивленно подняла брови Катерина.