Тут Ана-Мария примолкла на мгновение — собственная выдумка вдруг показалась ей не такой уж фантастичной. А если и впрямь… но надо врать дальше!
— …и говорит: «Вы сама, одна позвоните, а я постою в сторонке». Как раз мы подъехали к Дьенну, к заправочной станции. Она назвала мне телефон, вышла и спряталась за кассой — касса прозрачная, через нее видно; вот, пока я набирала номер, смотрю — девушки там нет. Но я все равно позвонила.
— Почему мне? — медленно, с нажимом сказал Людвик.
— Как — почему? Она ваш телефон мне дала. 414-60-05, доктор Людвик Фальта. И передать, что… что Марсель вернулась и чтобы вы помогли ей. Бедная детка! наверное, эти…
— Вашему воображению можно позавидовать, — сухо прервал ее доктор, — но на вашем месте я бы постыдился. Это свинство — вычитывать в газетах фамилии пострадавших и потом надоедать им дурацкими звонками…
— О сьер, вы не поняли меня — я от чистого сердца… ваша дочка в опасности…
— Она давно уже в безопасности. Она в могиле. А вы можете поплатиться за телефонное хулиганство. Прощайте.
Вернувшись к столику, Ана-Мария тряхнула волосами и улыбнулась:
— Ф-фу… Кажется, полдела сделано.
— Ну как? — нетерпеливо взглянула Марсель.
— Нормально — меня послали к черту. Да, Соль, твой отец упомянул про газеты, будто я там что-то могла прочитать…
— Нам стоило догадаться раньше! — Долорес с досадой отрывисто шлепнула ладонью по скатерти. — В газетах, наверное, написали про обгоревшую могилу — они все пишут, что ни есть, даже если кошке отдавят хвост велосипедом… Но это можно найти в любой библиотеке — а сейчас, девочки, надо уходить, — тут же напомнила она. — Если полиция возьмется проверить, откуда был звонок… могут быть неприятности.
Так они и сделали.
А у Герца все сняли наушники — грех не подслушать, если это в твоих интересах.
— Чисто работают латинос! — Аник потянулся в кресле. — Слушай, насчет студентки я беру свои слова назад — ее стоило выпустить из погреба. А ведь правда — лихо придумано?
— Для начала неплохо, — скупо кивнул Герц. — Не спускайте с них глаз. Ты, Аник, не забудь, что за тобой — кладбище и криминалисты.
Шеф удалился; Клейн остался у пульта отслеживать передвижения Марсель и возможные звонки, а Аник отправился на кухню заняться обедом. Клейну пришлось подождать, пока он накормит профессора.
— Ты что, не выспался? — с набитым ртом спросил Аник, замечая, что Клейн с трудом сдерживает зевоту. — У тебя же крепкий могильный сон, мон ами, — откуда быть бессоннице?
— Да снилась какая-то ересь, — поморщился Клейн, накручивая спагетти на вилку. — Сначала ничего, потом стали меня звать, я побежал… пальба началась… чушь сплошная.
— Профессия накладывает отпечаток, — Аник глубокомысленно макнул мясо в соус. — Всю жизнь с оружием, как я…
— Ты-то — воин… Тоже, нашелся старый фронтовик, граф Гильом Сан-Сильверский…
— Не надо трогать мою биографию! — Как дирижер палочкой, Аник помахал вилкой. — Каждый боролся с бошами, как умел.
— Знаю, знаю. Кружки мыл в борделе…
— Слушай, ты замолкнешь или нет?!
— Уже молчу, ваше сиятельство.
Доедали в тишине; ласковые дружеские подковырки случались у них пять раз на дню, а по выходным и чаще.
*
Репортеры нашли Людвика еще вчера, в пятницу, на подходе к дому. Глупо было бы ждать визита серьезных, внимательных журналистов — такие дела не для них; явившиеся представляли рядовую бульварную братию, этаких мясных мух, падких до грошовых сенсаций и разных отбросов. Людвик разделался с ними в два счета, холодно и решительно — «Нет. Представления не имею. Я не собираюсь делать никаких заявлений. Да, я огорчен. Обратитесь в полицию. Нет, больше я ничего не скажу. До свидания», — липучки из криминальных подвалов «Дьенн Вахтин» и «Эрценк Бастион» убрались, несолоно хлебавши. Людвик не польстился бы на их опусы в вечерних выпусках, но происшествие затронуло его имя, и, чтобы представить себе, как может пресса в дальнейшем освещать случившееся, он купил обе газеты. Инспектор Мондор не обманул — в статейках сообщалось о странном налете, указывалось на совпадение по времени надругательства над могилой и мифологического, исходящего из солнечного культа срока вроде кельтского Самайна, когда смыкаются и взаимопроникают здешний и потусторонний миры, и, разумеется, следовал намек на активизацию сектантов-сатанистов в преддверии зимнего солнцестояния и дней, когда, по старинным поверьям, дьявол скликает оборотней — приплели сюда и подвернувшееся полнолуние, — короче, обычная дребедень провинциальных газет, родственная шумихе с летающими тарелками, снежным человеком и ящером озера Лох-Несс. О том, что акция вандализма имела целью именно доктора Фальта, там не было ни слова.
Ортанс не звонила ему — возможно, она ничего не слышала; когда они были вместе, она не проявляла интереса к дьеннским газетам — если все так и осталось, то у нее мало шансов узнать что-нибудь случайно, а быть «черным вестником» Людвик не собирался. Пусть остается в неведении — так спокойнее. Сам он мало-помалу утвердился во мнении, что это дело рук Герца Вааля и что следует обратить на старика особое внимание, но не подавать вида. Со временем все прояснится и встанет на свои места, вот тогда…
В субботу с утра Людвик был внутренне собран; он спокойно приступил к делам и работал, как всегда, уверенно и энергично, пока его не позвали к телефону.
Удар был меток — Людвика выбило из колеи, а душевное равновесие поколебалось. Положив трубку, он казался задумчивым — но теперь он был вовсе не так безмятежен, как старался выглядеть.
Нет сомнений, это снова Вааль. Неужели он сам возглавляет секту? Вот чего нельзя было представить — так того что у него в подчинении целая шайка единомышленников; эта девка, как бы она себя ни называла, или куплена им, или бескорыстно служит своему духовному вождю… Но каково! профессор, человек в летах, заслуженный, удостоенный и признанный — пресвитер чернокнижников, едва ли не лично (а почему бы нет?) колдующий на могилах, под прикрытием вооруженных сподвижников… не с тем ли связаны и его увлечения, эти поездки к индейским храмам? а ведь он, помнится, и другими темными древностями интересовался — кто-то говорил… да-да, у него коллекция! он из любезности предоставлял что-то для экспозиции «Загадки прошлого» лет семь назад — Стоунхэндж, тибетские храмы, зороастрийцы, тантрики… вот куда может завести безоглядное увлечение мистикой! пусть даже он не безумен — но с его репутацией пробираться ночами на кладбища…
Однако — зачем устраивать ТАКОЙ звонок на кафедру? как-то дилетантски срежиссировано: эта Киарина Янес по пути из Лотьера подсаживает… потом разговор об адских зомби, прослушивающих телефоны… Понятно, что этого не было и быть не могло, но чего ждать ТЕПЕРЬ от ученого-маньяка? Захочет продемонстрировать свой успех? но как? ведь нельзя же предъявить то, чего нет? Здесь Вааль явно перемудрил, напутал — ему не выбраться из собственных хитросплетений, но — следует действовать осторожно, чтобы не спугнуть шайку; пусть он увязнет в своем волхвовании поглубже, пусть наследит так, чтобы не было алиби, а пока стоит прощупать людей из его лаборатории…
Людвик вернулся к работе, но мысли его продолжали течь сами собой, и изредка он ловил себя на том, что заметно отвлекается от основного занятия. Он был взволнован и с досадой понимал, что именно этого и хотел Герц.
Надо бы узнать о Герце еще что-нибудь — но, к сожалению, придраться почти не к чему. Одинокий, довольно замкнутый человек, с твердыми привычками и безупречным поведением… Стоп, вот ниточка — тетушка Стина говорила, что в войну… Что он делал тогда? Пожалуй, ему не было и тридцати; он участвовал в Сопротивлении, получил даже медаль за заслуги. Расспросить Стину?., она может быть необъективна — она не скрывала, что у нее с Герцем был роман. Осуждать ее за дела полувековой давности глупо — все подвластны сильным чувствам; легко вообразить — вздорная, сумасбродная дочь старого Джакомо, студентка-медичка в самой поре, лет восемнадцати с хвостиком, война, оккупация, отец сотрудничает с наци (но — только торговые сделки, никакой политики!..), хочется проявить себя как-то иначе, чем папочка. Хиппи 60-х уходили бродяжить, а на заре 40-х молодежь баловалась конспирацией, явками и паролями — и тут в магнитное поле черных очей Стефании попадает громадина Герц, вежливый и умный парень, уже с опытом обольщения и — какое счастье! — самой своей смешанной кровью обреченный на подполье… Можно спорить о сроках, но, ей-богу, двух недель шептаний в каффи и объятий под сенью дьеннских парков достаточно, чтобы привести католическую сицилианку первого эмигрантского поколения в постель опытного и нежного полукровки.
