Зачем, зачем отряды ОВС сдали оружие?!.

Как образованный европеец, история чьей страны восходила к легендарным временам, когда похожие на леших косматые племенные вожди примеряли нетленные обноски древнеримского величия, нарекали себя герцогами, а своих неотесанных мечников — коннетаблями и сенешалями, Герц ненавидел хамские претензии не имеющей корней заокеанской нации.

Эти жвачные, с их вечной идиотской улыбкой до ушей, смачно и весело сморкались у гробницы Харальда Драконоборца в старой столице — Ольденбурге.

Их генерал устраивал рауты с танцульками в Рэмском замке, и его офицерье, насосавшись коктейлей, выцарапывало клички своих милашек на тысячелетних камнях. Чем, скажите, это лучше эсэсовских камланий в том же Рэме, который Гиммлер хотел превратить в капище вроде второго Вевельсбурга?

Казалось, их тянуло опаскудить достоинство чужой истории, обляпать его своей пошлостью, чтобы скрыть отсутствие своей истории и своего прошлого.

А голодные девчонки, что заучивают «Ай лав ю» вместо «Их либе дих» в надежде на пайковые американские консервы и чулки в уплату за ласки? Сколько весит опознавательный жетон любовника-янки, висящий на груди рядом с распятием, как бирка, подтверждающая право собственности?

А скоморошество судебных фарсов, откуда промышленники, любезно помогавшие Круппу и «ИГ Фарбениндустри» вооружать вермахт, выходили оправданными и незапятнанными, как заново рожденными? И кто судил их? Те, кто вчера судил бойцов ОВС за «преступное противодействие германской армии». Кто вел следствие по их делам, кто собирал улики? Те же ищейки.

Самых отпетых, одиозных пособников арестовали и судили. Но далеко не всех.

Почему?

Янки тоже нужны пособники — услужливые, исполнительные, подлые. Умеющие ловить коммунистов и евреев.

«Нацизм повержен, — уверяют газеты и радио. — Мы денацифицируем Европу! Мы обработаем зачумленный континент хлоркой и лизолом, все наци искренне раскаются, и мы вернем их на руководящие посты. Они — профессионалы, аккуратные и дисциплинированные; как же можно оставить их без работы?..»

Они еще пригодятся.

С евреями и коммунистами сложнее. Иудаизм и марксизм — не в уме, а в крови и плоти. Евреев можно удалить (благо в архивах рейхсканцелярии остались планы выселения их на Мадагаскар), а славян, с их врожденным коммунизмом, — модернизировать всеочистительным огнем атомной бомбы…

В общем, все то же «окончательное решение», только по-английски.

Герца всегда изумляло многовековое постоянство этой европейской idée fixe [1] — перебить евреев и славян.

По себе Герц знал, что евреи терпимы лишь в небольших количествах, как пряности. Но еда без приправ — пресная жвачка, а сталь без молибдена, хрома или ванадия — хрупкое железо. Зачем Европе лишать свою цивилизацию вкуса и прочности?

И славяне… Евреев (и то немногих) можно ограбить, а что взять у русских? Они же до сих пор едят толченых белок (Клейн рассказывал). И тем не менее Наполеон и Гитлер упрямо лезли на Восток. И сломали там шею…

Вспомнив про американцев, Герц опять почувствовал во рту привкус желчи.

Мы спасали их парашютистов, сбитых летчиков. Мы сообщали им все о войсках наци. Мы сберегали мосты от подрыва, чтобы прошли их танки. Мы захватили телеграф и телефон, удерживали до их прихода железнодорожные станции.

Надо было удержать все это ДЛЯ СЕБЯ, а не для них!..

А наш флот? Его можно было спасти, увести в Англию — но англичане его разбомбили в гаванях, «чтоб не достался Адольфу»! вместе с моряками!., чтобы страна осталась безоружной в будущем.

«Ко мне опять приходили из „Джойнта“», — спокойнее сказал он после долгой паузы.

«Зовут ехать в Палестину?»

«Да. Что за чертовщина?.. Немцы вычисляли мою национальность по отцу — и получалось, что я просто не ариец, полукровка, мишлинге второй степени. А эти норовят по матушке, и получается — еврей. Так кто же я, в конце концов?..»

«А сам ты как считаешь?»

«Я кандидат в бакалавры, — грустно пошутил Герц. — Положим, я ходил в хедер и слушал меламеда, но в йешиве не бывал. Не записаться ли сейчас?»

Что в хедере его обзывали «половинка гоя», Герц и в гестапо бы под пытками не рассказал.

«Ну так как же с „Джойнтом“?»

«А… я отказался. Там английское владение, там беспорядки; надо кончить университет…»

Герц лгал. Он иногда сильно хотел покинуть Дьенн, уехать из Европы и увезти Стину — в конце концов станет еврейкой, от любви и не такое делают… И тогда закончится это состояние неопределенности, и его, сына еврейки и католика, перестанут презирать за то, что он — нечто среднее.

Не собирался уезжать он по другой причине.

Он не мог бросить Лайдемыра Тхора, верней — Аларда Клейна, свое взрослое детище. И взять его в дорогу тоже не мог.

«Слушай, что это у тебя так пахнет?..»

«Как?»

«Не знаю, — морщит нос Стина, — как в анатомичке. Может, крыса под полом сдохла?..»

«Надо плотней упаковать Клейна», — мысленно пеняет себе Герц.

В другой раз Стина застает его сильно расстроенным, на Герце прямо лица нет. С ним в квартире — невысокий, плотно сбитый парень, которого Стина раньше не видела.

«Это Алард Клейн. Алард, познакомься, это Стефания Фальта, Стина».

«Драст-вуй-те-е», — неловко, неумело выговаривает парень, широко улыбаясь и щурясь.

«Должно быть, из горного Кольдена; там до сих пор говорят по-славянски». Это все, что знает Стина о Кольдене; то, что Дьенн двенадцать сот лет назад звался Деян, а страна получила имя от славянского «Граден Край», ей неведомо.

«Что-нибудь случилось?»

«Да… ты слышала про „Йециат Эйропа“?»

«Нет».

«Корабль с нашими репатриантами. Английские истребители атаковали его в море у Палестины. Стреляли по палубе, есть убитые… И это после лагерей! после всего этого кошмара! — Герц бесцельно озирался; сознание отказывалось верить. — Дьявол, да что происходит?!. Стина, ведь я мог плыть на „Йециат Эйропа“! Стоял бы на палубе и искал глазами берег… И тут самолеты. Гитлер вернулся».

Но заботы оттесняют видение, проникшее из адского прошлого. Надо дать Клейну образование, легальный статус. Язык сметливый парень ухватывает на лету, и, что приятно, его знания накапливаются, увеличиваются с каждым новым циклом.

«Лотар, нужны документы. Для хорошего человека».

Не всех членов ОВС еще вытеснили из администрации, и надо успеть воспользоваться старыми связями.

«Он что, жизнь тебе спас?» — полушутливо спрашивает Лотар.

«Да», — почти честно отвечает Герц, хотя на деле все было наоборот. Но не будь Клейна, Герц мог оказаться на борту злосчастного судна.

Возникший из ниоткуда кольденский парень прочно поселился в квартире Герца. Стина то и дело сталкивается с ним. Она понимает, что у Герца трудности с деньгами, что Герц скооперировался с Алардом (тот по профессии автомеханик), чтобы осилить квартплату, но Алард ей как-то инстинктивно не нравится.

Нет, он опрятен и вежлив. Но у любви не должно быть свидетелей, даже когда речь идет о взглядах и словах.

И еще что-то в нем… что-то неправильное, неестественное. Она тихо злится на то, что не может понять — что именно?

Он порой замирает, будто прислушивается.

Он разглядывает свои руки, трогает ногтем подушечки пальцев.

Иногда он изучает себя в зеркале, и выражение его лица в этот момент довольно странное.

И… Стина не могла бы поклясться, но однажды, когда она увидела его в темной прихожей, ей почудилось, что ладони и лицо Аларда слабо, очень слабо фосфоресцируют. Тогда Стина перекрестилась и пробормотала краткую молитву; нелюбовь ее к Клейну усилилась.

Герц нашел ее пасмурным днем в клинике; он был взволнован и встревожен.

«Нужен пенициллин, Клейн заболел».

«О, я не знаю, как… Герц, не сейчас; приди попозже, в три».

«Ладно. Приду. Я поищу еще где-нибудь… Денег в обрез, сама знаешь».

«Может, не все так плохо, — подумала она, проводив его. — Надо взглянуть самой».