Алина подумала, что женщина хочет швырнуть в нее этим журналом и инстинктивно отшатнулась, но Тамара Андреевна стала энергично обмахивать им свое разгоряченное лицо.

— Мальчик уходит на работу с утра, приходит почти ночью, он пашет, как вол, вкалывает на благо вашей семьи…

— Вы сами знаете, что это неправда. В лучшем случае он может предполагать, в каком конце Москвы стоит здание, где расположен его рабочий кабинет. И я лично не исключаю, что в последнее время он даже и этого не помнит. Потому что память свою он пропил, точно так же, как…

— Как что?!

— Ничего. Я пойду. — Не говорить же взбешенной свекрови, что она хотела сказать «точно так же, как он пропил нашу любовь». Произнесенные вслух, да еще в присутствии чужого человека, эти слова будут звучать высокопарно и фальшиво.

— А ты осмелела, девочка, — прошипела сквозь зубы Тамара Андреевна. — Кто бы мог подумать, что робкий заморыш превратится в такую махровую нахалку! Да-а, недоглядели… Отъелась на наших хлебах, и зубы начала показывать, ты смотри… И ведь предупреждала я Славика, не бери, не бери в дом оборванку. Недаром говорит пословица: пусти свинью за стол, она и ноги на стол.

Алина устало отвернулась. Выходя из гостиной, она спиной чувствовала полный ненависти взгляд. Но эта ненависть ничего не всколыхнула в душе. Вот уже год, как она оставила попытки добиться в этом доме хотя бы чьего-то к себе расположения.

Ей стало все равно.

А ведь когда-то она входила сюда с такой отчаянной решимостью понравиться, с таким желанием заслужить любовь живущих здесь людей, что, казалось, мигни ей Тамара Андреевна — и она кинется протирать многочисленные зеркала, витражи, полировать мебель и на коленях ползать по тяжелым коврам, выбирая из них соринки. Не для того, чтобы унизиться и тем самым угодить Тамаре Андреевне и мужу. А для того, чтобы выказать благодарность дому, где ее приняли, чтобы быть здесь полезной. Это может показаться странным, но за два года жизни в богатом особняке Алине дольше всего пришлось привыкать к тому, чтобы обходить прислугу, моющую лестницу или вытирающую пыль, и не испытывать острой потребности кинуться на помощь.

Да и что в этом удивительного? Ведь Славик нашел ее именно такой — на ступенях лестницы с тряпкой в руках, которую она как раз отжимала в мыльной воде. Выбившиеся из-под косынки волосы липли к вспотевшему лицу, и само лицо было красное, разгоряченное, без косметики и с темными полукружьями теней под глазами — от усталости.

Она отжимала швабру над белым с красной надписью по борту ведром («ГубернаторЪ» — было написано на нем, и это было название ресторана) и, машинально глядя, как стекает мыльная вода, с удовольствием думала, что ей осталось домыть всего два лестничных пролета. Тело ныло от усталости, и, на миг прикрыв глаза, Алина представила себе, как она доберется до дому и рухнет на кровать. «Завтра суббота, — пронеслось у нее в голове. — Наконец-то. Значит, можно будет поспать часа на два больше обычного». Она с трудом разогнулась (ныла спина) и локтем (руки были в огромных, с раструбами, резиновых перчатках) откинула со лба челку и оглянулась, ожидая увидеть длинную, сверкающую чистотой и высыхающими влажными следами лестницу.

И вздрогнула от неожиданности: в метре от нее стоял одетый в безукоризненный черный в тонкую полоску костюм полный молодой человек с ранними залысинами в светлых, почти желтых волосах и нетвердым взглядом. Облокотившись на перила, он смотрел на Алину, слегка приподняв белесые брови и вытянув губы трубочкой так, как будто только что хотел свистнуть, да передумал.

— Кто вы? — спросила она испуганно. — Вам… что надо?

Испуг был вполне объясним: появление хорошо одетого мужчины на «черной» лестнице ресторана могло удивить кого угодно. Посетители и начальство по ней никогда не ходили — к их услугам был центральный вход, залитый огнями, застеленный коврами и уставленный официантами. По «черной» лестнице сновали только рабочие кухни, уборщики, грузчики и прочая далеко не парадная обслуга.

— Не бойся, — сказал он примиряюще. — Не трону.

Голос у него был глуховатый, с какими-то сиплыми интонациями.

— Я не боюсь. Я просто подумала — вы, наверное, заблудились? Выход в банкетный зал через эту дверь, потом прямо по коридору и…

— Да знаю я. — Он дернул плечом и, чуть поменяв позу, снова облокотился на перила.

Помедлив некоторое время, Алина медленно отвернулась и вновь взялась за швабру. Она продолжила мыть пол, ощущая спиной невозмутимый взгляд этого странного человека. И чувствовала себя при этом полным ничтожеством. Тот, кто никогда не выполнял грязную работу под наблюдением холеного человека в дорогом костюме, никогда этого не поймет.

— Эй! — окликнул он Алину, когда она уже перешла вместе с ведром и тряпкой к следующему пролету. — Слышь меня? Тебя как зовут-то?

— Баба Маша, — буркнула Алина.

— Да брось! Я серьезно спрашиваю.

«Выпил и ищет, с кем поговорить», — поняла Алина. Лучший способ отделаться от пьяной навязчивости незнакомого — сделать вид, что его не видишь, не слышишь, не замечаешь. И она продолжила мыть пол, стараясь убедить себя, что ничего особенного не происходит.

Не прошло и двух минут, как этот подошел сзади и схватил ее за руку повыше локтя.

— Слушай!.. Черт, даже как зовут тебя, не знаю… Да брось ты эту свою… дуру! — Он указал на швабру. — Потом домоешь. Или нет, попроси кого-нибудь там из ваших домыть, скажи, я заплачу. А ты это… Поехали давай со мной. Ну! — Он крепко и больно потянул ее за руку.

— Вы что?! — возмутилась Алина. Краска бросилась ей в лицо. Она с усилием вырвала руку и толкнула нахала в грудь — впрочем, он, кажется, этого не заметил.

— Делать нечего, да? Или на женщин потянуло? Пошел вон отсюда, козел! — Перехватив швабру, она выставила ее впереди себя, как оружие. Незнакомец отшатнулся от свисающей перед его лицом грязной тряпки. — Пошел вон, я сказала! Сейчас охрану крикну — выведут под белы рученьки, нечего посторонним в служебных помещениях делать! Для вас парадная лестница есть, понял?! Там и ищи своих проституток!

Ее красное лицо с налипшими волосами исказилось от неприкрытого бешенства. У Алины были причины ненавидеть пьяных похотливых мужиков — и гораздо более серьезные, чем у любой другой женщины.

— Э-э-э! Тихо-тихо-тихо! — Мужчина примиряющим жестом поднял ладони. — Спокойно, сестренка! Ты просто не поняла!

— Все я поняла. Пошел вон отсюда!

— Спокойно! Спокойно! Ты можешь выслушать, а? Спокойно!

— Ну?

— Сестренка, я тебе предлагаю не то, что ты подумала! Все очень цивильно! Более того, это будет для тебя выгодно — не в том смысле, в каком ты подумала! Я, понимаешь, хочу выиграть пари. Знаешь, что такое пари? Ну вот. В общем, поспорили мы с парнями, что я за полчаса смогу из любой оборв… из любой простой девчонки, которую найду за дверью, сделать типа королеву. Понятно? Не, ну я согласен, что спор дурацкий, просто получилось так, разговорились с мужиками, кто сколько на жену в месяц тратит — сама знаешь, косметика там, пластика, тряпки-бирюльки… А я сказал, что ни одна баба этого не стоит, потому что любая девчонка с улицы, если ее приодеть, в сто раз лучше ваших баб покажется. Понятно? Ну и поспорили. Понятно? Блин, пока я тут с тобой вожусь, время-то пошло уже!

Последние слова он произнес с некоторым отчаянием и вопросительно взглянул на Алину. Ошарашенная его напором, а главное, просящим, чуть ли не заискивающим тоном, девушка смотрела на него во все глаза и пыталась убедить себя в том, что все происходящее — дурная шутка крепко выпившего человека. И все-таки что-то ее останавливало. Может быть, именно этот тон и еще взгляд — в нем тоже читалась искренняя просьба.

— Бред какой-то… Как же можно спорить на живого человека? — пробормотала она.

— Ну тебе же это ничего не будет стоить, сестренка! И даже наоборот, посидишь, проведешь вечер в компании с интересными людьми, покушаешь хорошо, выпьешь…