Глядя ему в глаза, она спросила:

— А вы сходите с корабля раньше?

Еще не докончив вопроса, Полина решила, что он прозвучал слишком навязчиво. В то же время она холодела при мысли о том, сколько неприятностей ей сможет доставить мистер Адамсон, если лорда Чарнока на пароходе не будет. Полина, как и большинство девушек благородного происхождения, росла, оберегаемая родителями и прислугой. По соседству с имением отца все ее знали и относились к ней дружелюбно и уважительно. Она и помыслить никогда не могла, что ей придется столкнуться с человеком такого пошиба, каким оказался мистер Адамсон, — и при этом не иметь никакого защитника.

Теперь она в отчаянии решила, что запрется у себя в каюте и не будет оттуда выходить до той минуты, когда ей потребуется пересаживаться на русский корабль. А потом ей вдруг пришло в голову, что, вероятно, на том корабле тоже окажутся люди такого рода. А если они будут не англичанами, а русскими, то положение может оказаться еще более неприятным.

Отчаяние грозило поглотить Полину. Находясь во власти страха, она даже не подозревала, насколько ясно ее мысли отражаются в ее глазах. Такой проницательный человек, как лорд Чарнок, не мог не заметить, как нарастает ее страх.

Немного подумав, он сказал:

— По правде говоря, я схожу в Копенгагене.

Полина поняла, что, когда он сойдет с корабля, ей предстоит продолжить плавание по Балтийскому морю до Стокгольма. И вполне можно было ожидать, что мистер Адамсон по-прежнему останется на борту.

Она помолчала несколько секунд, а потом проговорила:

— Я… не имею права затруднять вас… своими делами… но не можете ли вы узнать… сходит ли этот человек… в Копенгагене… или плывет… до Стокгольма?

А потом, после долгой паузы, говорившей о том, насколько ей трудно сохранять хотя бы видимость спокойствия, она добавила:

— В-вы не думаете… что он может… направляться в Санкт-Петербург?

— Я обязательно узнаю, куда он плывет, — пообещал ей лорд Чарнок. — И позабочусь о том, чтобы он больше не забывался и вел себя надлежащим образом. Могу вас уверить, что капитан будет очень недоволен тем, что кто-то из пассажиров пытался навязать свое знакомство одинокой женщине. Но вы ведь не хуже меня знаете, что вам не подобало бы путешествовать одной.

Его слова прозвучали очень резко — из-за того, что он был страшно сердит на графиню Ротбери, которая поставила свою племянницу в такое неловкое положение и к тому же попыталась переложить на него ответственность за ее благополучие.

Полина услышала гнев в его голосе и прочла его в глазах лорда Чарнока.

— Мне… очень жаль… что я вас так… затруднила, — сказала она. — Пожалуйста… простите меня… Я постараюсь… больше вас не тревожить.

Услышав ее неуверенные слова и заметив, что в ее взгляде вновь появился страх, лорд Чарнок почувствовал, что проявил жестокость по отношению к юному и беззащитному существу.

— Я уже сказал вам, чтобы вы все предоставили мне, — сказал он. — И знаете, что я подумал: если вы окажете мне честь пообедать сегодня вечером со мной за одним столом, то это даст ясно понять всем пассажирам, что вы находитесь под моим покровительством. Должен это понять и этот назойливый джентльмен, и, я уверен, он больше не станет вам досаждать.

— А… я могу это сделать? — чуть слышно спросила Полина. — Вы… серьезно мне это предложили?

— Я буду счастлив, если вы это сделаете. И, может быть, я при этом смогу ответить на часть вопросов, которые вы захотите задать мне о России.

Полина прерывисто вздохнула. Лорд Чарнок увидел, что из ее взгляда исчезла вся тревога. Теперь ее глаза радостно сияли.

— Вы… очень добры, — сказала она. — Но… вы совершенно уверены в том… что я не буду вам в тягость? Может быть, вам приятнее было бы читать за обедом книгу, а не разговаривать со мной?

Лорд Чарнок улыбнулся.

— Если нам станет друг с другом скучно, — пообещал он, — то мы оба можем уткнуться в книги. Так что прихватите с собой свою. Однако я сомневаюсь, чтобы мне книга понадобилась.

— Я очень бы хотела так думать!

Она сказала это так горячо и искренне, что ее собеседник невольно рассмеялся.

— По-моему, мы могли бы пообедать немного позднее обычного, — предложил он. — Тогда большинство пассажиров должны будут уже кончать свой обед. Я буду дожидаться вас в салоне без четверти восемь.

— Спасибо… Спасибо вам огромное! — сказала Полина.

Переодеваясь к обеду, Полина с особым тщанием уложила волосы.

Горничная тетки приготовила ей на дорогу всего три очень простых вечерних платья, заявив, что самые лучшие надо оставить в сундуках и надеть только в Санкт-Петербурге. Однако и это были достаточно дорогие наряды из модных лавок с Бонд-стрит. Полина считала их необычайно красивыми и едва смела к ним прикоснуться.

Когда тетка заказывала ей столько нарядов, Полина считала ее такой щедрой! Она не подозревала, что все покупки делаются в расчете на то, чтобы отослать ее из Англии, а одежды заказано столько, что ее должно было бы хватить на год или даже на более длительный срок. Теперь ей неприятно было вспоминать о собственной наивности и надеждах на новые знакомства и выезды в высшее общество.

Однако, чем бы ни руководствовалась ее тетка, предоставив Полине столь хороший гардероб, приятно было хотя бы то, что в Санкт-Петербурге ей не придется выглядеть оборванкой. Оставалось только надеяться, что к ней будут относиться достаточно уважительно.

Полина очень опасалась, что в глазах русских она окажется всего-навсего гувернанткой — а с женщинами этой профессии в Англии обращались высокомерно, и ее мать всегда говорила о бедняжках с глубоким сочувствием.

— Бедненькая! — только и могла прошептать она, услышав, как хозяйка дома, в котором они гостили, резко отчитывала гувернантку, которая присматривала за ее детьми.

— Но ведь благородной даме не годится так говорить с человеком, который не может за себя постоять? — спросила тогда Полина.

— Гувернанткам приходится особенно плохо, потому что они находятся между небом и землей, — несколько туманно ответила ей мать.

Не вполне поняв, что она имеет в виду, Полина вопросительно на нее посмотрела, и тогда та добавила:

— Наниматели горничных не считают их равными себе — и в то же время они стоят выше остальной прислуги. Поэтому они стоят особняком и почти лишены каких-то привилегий. Мне всегда бывает ужасно их жалко.

После этого случая Полина всегда старалась найти возможность поговорить с гувернантками в тех домах, где она с родителями гостила, и замечала, что те всегда были глубоко благодарны даже за самое малое внимание.

Теперь она снова подумала о том, что сама может оказаться в таком незавидном положении. Эта мысль была не только пугающей, но и оскорбительной. Оставалось только снова и снова напоминать себе, что, если ее положение окажется совершенно невыносимым, она вернется домой, и если уж она вернется, то тут тетя Кэтлин уже ничего поделать не сможет.

Закончив туалет, Полина посмотрелась в зеркало и решила, что нисколько не похожа на гувернантку. Больше того, она решила, что выглядит так, будто собирается ехать на первый в своей жизни бал.

Увы! Этой радости ей не суждено будет узнать!

Полина не могла не грустить из-за того, что, пока она находилась в Лондоне, у нее не было возможности хотя бы посмотреть со стороны на бал — такой, описания которых она читала в «Журнале для дам». Там они всегда характеризовались как ослепительные.

Она рисовала себе в воображении картину, как прекрасные нарядные женщины — такие, как ее тетка — танцуют под люстрами, в которых горят тысячи свечей, и думала, что эти красавицы, скользящие по блестящему полу в пышных светлых платьях, должны напоминать гордых лебедей.

«Наверное, меня и в России не станут приглашать на балы», — печально подумала Полина.

Однако она поспешила отогнать все неприятные мысли, твердо пообещав себе, что не станет давать волю тревогам о будущем, а постарается как можно полнее насладиться настоящим. Приятно было думать, что сейчас ее ждет обед с человеком, который в состоянии ответить на множество вопросов, не дающих ей покоя.