После лекции мой брат вместе со своим ассистентом удалились за кулисы, а стриженный бобриком конферансье (прическа делала его чем-то похожим на Цезаря Ивановича) в коричневом фраке объявил небольшой антракт, хотя при этом попросил публику не расходиться, обещая, что представление вскоре будет продолжено. Некоторые зрители послушались и остались на своих местах (дети как всегда ждали клоуна и надеялись, что тайным могуществом конферансье он возникнет из волшебного зазеркалья кулис). Другие же не удержались от соблазна воспользоваться мнимым антрактом, чтобы заглянуть напоследок в буфет, где еще можно было выпить бокал розового шампанского, или покурить между застекленными дверьми подъезда, а то и вовсе на улице, поеживаясь от пронизывающего ветра и жадно затягиваясь перед тем, как обреченно затушить папиросу о подножие бронзового фонаря.

Я тоже поднялся с кресла и вышел в коридор, словно это мне было нужно лишь для того, чтобы заручиться правом поскорее вернуться и снова занять свое место. Но раз уж вышел, решил раньше времени все же не возвращаться и чем-то себя занять – хотя бы поисками такого занятия, при этом совершенно не подозревая, что, ненужное-то, оно само меня найдет. Но так оно и случилось: спускаясь вниз по лестнице, я столкнулся со своей бывшей женой, причем так неожиданно, что нам обоим поздно было делать вид, будто мы не заметили или не узнали друг друга.

- А, это ты, мой милый! Какая приятная встреча! – воскликнула жена, называя нашу встречу приятной лишь потому, что, судя по моему лицу, она мне не доставляла никакого удовольствия.

- Я тоже рад тебя видеть, - постарался я ответить ей тем же, хотя это стоило мне вдвое больших усилий, поскольку в отличие от жены я не умел притворяться. – Как тебе сегодняшняя программа?

- Твой братец превзошел себя. Он настоящий чародей, хотя погода в его исполнении могла бы быть получше. А кто этот таинственный ассистент? – спрашивая об ассистенте, жена успевала смотреть по сторонам, не пропуская никого из тех, кто хотя бы немного заслуживал ее внимания.

- Не знаю, - ответил я с таким недоумением, словно с моей стороны было бы в высшей мере странно пытаться удовлетворить столь праздное любопытство.

- А я уверена, что ты знаешь, - сказала жена так, словно воспользовалась бы своей уверенностью, если бы мои знания действительно были ей хоть сколько-нибудь нужны. – Ну, как ты пожи?...

Но я перебил жену и не позволил ей сменить тему, не парировав ее прежний выпад:

- Я всегда завидовал твоей уверенности в подобных случаях…

- А не надо завидовать. Лучше поменьше притворяйся, тем более что ты этого не умеешь. – Жена как бы все еще пользовалась правом меня отчитывать, которое ей давали годы нашей совместной жизни. - Ну, как ты поживаешь, дорогой?

- Прекрасно, - ответил я так, словно на этот вопрос не могло быть иного ответа. – А ты?

Она явно пожалела, что мною уже употреблено слово, которое так подошло бы ей для ответа на мой вопрос.

- Может быть, и не толь прекрасно, как ты, но я всем довольна.

- Чем же именно?

- Новыми нарядами, прической, автомобилем, который мне не позволяет водить мой шофер.

- И этим своим кружком ты тоже довольна?

- Каким кружком? – Теперь она в отместку хотела немного потянуть, удовлетворяя мое праздное любопытство.

- Хорошопогодников, конечно. Я слышал, что ты недавно в него вступила.

- И не только вступила, но и возглавила.

- О, ты для этого создана! Ты всегда мечтала наслаждаться хорошей погодой и властвовать над кем-то. Теперь обе твоих мечты сбылись.

- Что-то в твоих словах мне не нравится… - сказала жена с такой сияющей улыбкой, что никто и не подумал бы, будто ей может что-то не нравиться. - Мне кажется, ты на что-то злишься. Неужели все еще не простил?

- Злятся и не прощают те, у кого нет занятий. У меня же прекрасное занятие - размахивать метлами рук и греметь ожерельем из пустых банок.

Жена сначала долго смотрела на меня и лишь потом созналась:

- Извини, но я тебя не понимаю.

- И не надо понимать. Понимания ищут те, кто не свободны. Я же совершенно свободен. Забрался к себе на верхнюю полку, повернулся на бок, подложил ладони под щеку и сладко заснул.

- Опять говоришь загадками, - сказала она и после этого вновь посмотрела тем же долгим, изучающим взглядом.

- Только у меня к тебе одна просьба… обещай, что выполнишь, - наконец решил я выразиться на понятном ей языке.

- Принять тебя в наш кружок? – охотно откликнулась жена. - А то холода, дожди и вечная слякоть плохо на тебя влияют…

- Нет, слишком много чести.

- Для кружка или для тебя?

- Для меня, разумеется. – Лучезарная улыбка на моем лице явно свидетельствовала о стремлении говорить ей только приятное. - Просьба у меня другая: верни мне мою фамилию, - произнес я с той же улыбкой. - Я не хочу, чтобы ты ее носила.

- Как это вернуть? – Ее смутило оскорбительное несоответствие между выражением моего лица и произнесенными словами.

- Ну, смени ее. Возьми другую. Прежнюю. Девичью.

- А если она мне нравится? Это мое право - носить любую фамилию, даже самую ненавистную, как твоя. Кроме того, она повышает мой авторитет. Все-таки у вас такая семья…

- Но ведь мы ни в чем не совпадаем. И мы, и ваш кружок с нашим обществом – ни в чем!

- Нет, есть одно совпадение, но о нем все узнают немного позже, - сказала жена, и почувствовал, что она никогда не откажется от моей фамилии.

Глава сорок четвертая, которая тоже так понравилась следователю, что он вырвал ее из рукописи и оставил у себя. В главе рассказывается о пожаре в цирке, о том, как я спас из огня Эмми и узнал о смерти Полицеймако. Пожар в цирке и смерть Полицеймако

Часть четвертая

ЦАРСТВО

Глава сорок пятая: в ней рассказывается, как я получаю повестку на допрос и заранее готовлю речь, собираясь произнести ее перед следователями

Через неделю после пожара наш почтальон, прислонив к моему крыльцу забрызганный грязью велосипед, вручил мне конверт, в каких обычно рассылают официальные уведомления и депеши. Вручил с тем торжествующе-безучастным, вороватым до невинности лицом, которое неопровержимо свидетельствовало, что он не оставил неудовлетворенным свое любопытство. Иными словами, аккуратно вскрыл, прочел и снова заклеил, каналья. Да еще палец послюнявил, чтобы разжижить засохший клей. Послюнявил и о ствол березы вытер (на кончике пальца остались следы от бересты).

«Заказное. Вот здесь». – Тем же выбеленным берестой пальцем он указал мне графу с жирной галочкой, где я должен был поставить подпись. И казалось, что на кончике моего пера сосредоточилась вся его мстительная радость от сознания того, что я подписываю себе приговор.

В конверте была повестка…

Мне предписывалось явиться для дачи свидетельских показаний по делу о краже полосатого тюфяка, - казалось бы, всего-то, пустяк, сущая мелочь, но я понимал… Понимал, что это лишь повод, спрятанная в траве петелька, внутри которой насыпали зерен, чтобы затянуть ее, как только туда попадет птичья лапка. Допрашивать меня будут совсем о другом, но я так просто не дамся, я найду, что ответить, и им не удастся припереть меня к стенке.