— Да, так оно и было. Я готова с вами согласиться. Но ею руководили корыстные интересы. Его величество король стал реже бывать у нее. Он любил ее уже меньше и стал находить удовольствие в долгих беседах с мадам де Ментенон, женщиной спокойной и разумной. Он отдыхал с ней от постоянных колкостей и упреков маркизы, которыми та не уставала его осыпать. Впоследствии я узнала, что маркизе пришло в голову привлечь короля моей юностью и тем самым отвратить его от мадам де Ментенон, женщины не первой молодости, которая хоть и обладает привлекательностью, но не могла сравниться со мной красотой... И поначалу маркиза могла радоваться тому, что желание ее исполнилось: король воспылал ко мне подлинной страстью, и я ответила столь же искренним чувством, предавшись ему и душой и телом! Какие божественные часы проводили мы вместе! Я возвращала ему молодость, а он в благодарность за это дарил мне целый мир!
Смущенная Шарлотта с жалостью смотрела на ослепительную красавицу, в самом деле, похожую на видение из волшебной сказки, проливающую потоки слез и сверкающую бриллиантами, которые стоили целое состояние.
— Но... Я думаю, после вашего возвращения из Мобюиссона вы были не менее счастливы. Все говорят о вашем чудесном исцелении. Ваши соперницы отступили в тень, и вы вновь сияли одна в свете солнца.
— Когда я только вернулась, так оно и было. Но теперь все изменилось. Она опять начала все сначала... И я чувствую, что болезнь снова вернулась ко мне...
— Кто начал сначала? И что именно начал?
— Конечно же, Монтеспан! В свое время она получила от страшной колдуньи Вуазен, которую сожгли на костре этой зимой, сильнодействующие опасные средства, которые она снова пустила в ход. Мне сообщили об этом в анонимных письмах — у нее есть порошки и мази, которыми она пользуется, чтобы уничтожить меня. Их доставали для нее ее фрейлины Дезойе и Като, они...
— Остановитесь, прошу вас! Подумайте о том, что вы говорите! Вы обвиняете маркизу... обвиняете в том, что она хочет вас отравить?
— Конечно, она только этого и хочет! Приор де Кабриер исцелил меня, я вернулась, избавившись от болезни, я была радостна, весела, счастье вернулось ко мне. Я снова была любима, как никто на свете, возвышена и вознесена превыше королевы. Но вот уже несколько дней, как болезнь снова вернулась ко мне... У меня снова появились те же симптомы... Головные боли... Тошнота...
— А вы уверены, что это болезнь? Может быть, вы ждете ребенка?
Фонтанж горько усмехнулась.
— Я уверена в том, что болею, и хорошего мне нечего ждать. У меня возобновились кровотечения... Кровь уходит из меня... Я почувствовала это только что и думаю, что у меня на платье пятна... Я бросила карты и убежала, даже не извинившись. Никто не обратил на меня внимания, только мой партнер спросил, что случилось. А король... Король даже не заметил. Он смеялся вместе с Монтеспан...
— Но почему вы прибежали сюда? Наверное, вам нужно обратиться за помощью... А здесь так темно... И гроза собирается...
Подтверждая слова Шарлотты, гром пророкотал уже гораздо ближе. Дождя пока еще не было, и Шарлотта подумала, что надо бы успеть поскорее отвести бедняжку под крышу.
— Пойдемте, — сказала она, беря за руку Анжелику, чтобы помочь ей встать. — Я провожу вас в ваши покои, иначе вскоре вы промокнете насквозь.
— Но... Мое платье... Я же вам сказала: оно промокло, на нем пятна...
— Ничего страшного. Во-первых, сейчас темно, во-вторых, вы накинете вот это...
Шарлотта сняла легкую накидку из зеленой тафты и накинула ее на плечи Анжелики, завязала бант под подбородком и взяла девушку под руку.
— Вот так! Теперь обопритесь на меня, и мы, не торопясь, вернемся в ваши покои. Только вести будете вы, я недостаточно хорошо знаю замок, и понятия не имею, где они располагаются.
— Разумеется, рядом с покоями короля!
— К несчастью, я еще не успела узнать, где располагаются покои Его величества. Кроме Дворика принцев и небольшой части парка вокруг него, я пока ничего не знаю и легко теряюсь на этой обширной территории.
— Что же будет с вами, когда вы попадете в Версаль? Это самый большой дворец, который только существует на земле, чудо из чудес, равное тому, кто его задумал. Мы поехали туда без свиты, были там только вдвоем, и он сам показывал мне все его чудеса... Если бы вы только видели покои, которые предназначены для меня! О-о! Это сказка!
— И вы плачете? Вы отчаиваетесь? Двор еще не разместился в версальском дворце, а вы уже любовались отведенными вам покоями! Как вы можете после этого сомневаться в привязанности к вам короля?
— Вы так думаете?
— Для меня это совершенно очевидно.
— Наверное, вы правы. Вот только доживу ли я до переезда...
— Каково ваше окружение? Вы можете положиться на своих горничных, на своих фрейлин?
— Да. Я не сомневаюсь в их верности и преданности. Но опасность может таиться в любой мелочи, в том, чем я пользуюсь каждый день. В носовом платке, который я взяла из стопки других. В паре перчаток. В рубашке... Или в куске торта, которым меня угостили... Мне рассказывали, что яд можно внести в какой-нибудь продукт на одной половине ножа, что можно спокойно есть тот же торт, которым ты убиваешь недруга...
— Почему бы вам не договориться о встрече с месье де ла Рейни и не поделиться с ним своими опасениями? Почему не полечиться вновь, раз вам так помогло монастырское лечение, о котором вы мне рассказывали?
— Я уже думала об этом. Но уехать опять в Мобюиссон, так далеко от моего короля!..
Несчастная металась между страстным желанием обрести былое величие и страхом перед той, которая, как ей казалось, тихо и молчаливо готовила ей смерть. Глядя на нее, Шарлотта испытывала жалость и безнадежность.
— Может быть, я слишком молода, чтобы вынести справедливую оценку, но, когда я повстречала мадам де Монтеспан, мне не показалось, что она способна на лицемерие и коварство. Она слишком горда для этого. Мне кажется, что я даже слышала, будто она позволяет себе оскорблять самого короля!
— Да, это правда. Она непомерно горда, и ее гордость толкает ее на всевозможные дерзости. Она очень знатная дама и очень ценит свое происхождение. И все-таки, — тут молодая женщина понизила голос чуть ли не до шепота, — она была клиенткой этой ужасной Вуазен, и дело доходило... до самых невероятных вещей... вроде черных месс и тому подобного...
Фонтанж, сама того не подозревая, пробудила страшное воспоминание, от которого у Шарлотты мурашки побежали по коже, и она вздрогнула. С удивительной ясностью — так четко запечатлеваются в памяти только ужасные события — она увидела лесок, в нем часовню, жаровни, от которых дыма было едва ли не больше, чем тепла, старика-священника, кривого на один глаз и прихрамывающего на левую ногу, черную чашу, которую он поднимал над обнаженным животом женщины, поразившей Шарлотту сияющей белизной своего прекрасного полного тела. Она вновь увидела на этом животе струйку крови, похожую на узкую, юркую змейку. Услышала приглушенный, властный голос Альбана. Он приказывал ей забыть все увиденное и никогда, даже под страхом смерти, не упоминать о нем. Действительно, под страхом смерти, потому что колдунья-гадалка была связана со страшными преступниками! Кто бы мог подумать!.. Она снова услышала молитву, обращенную к Сатане в самый ужасающий миг службы. Так о чем же они молились? Да! Да! Они молились о «любви короля... смерти Скарронши... супружестве с королем». В ту ночь она ничего не поняла, потому что все участники этой драмы находились на другом конце вселенной, она и не подозревала об их существовании. Но теперь, слыша жалобы юной фаворитки, она увидела все другими глазами: факты и лица осветились в ином свете. А что, если в самом деле маркиза де Монтеспан дерзнула предоставить свое прекрасное тело для этой кощунственной церемонии, желая, чтобы рухнули все преграды, мешающие ей соединиться с королем?.. В таком случае можно понять, почему так суров и грозен был запрет Альбана Делаланда. Любовница короля, неважно, оставленная или приближенная, всегда оставалась матерью королевских детей, которых он любил и открыто признал. Посягнуть на эту женщину значило подписать себе смертный приговор!.. С другой стороны, госпожа де Монтеспан была замужем...
