– Нет. У меня есть для него занятие здесь: ему надо развлекать мою племянницу. Она только что просила меня показать ей имение. Я извинюсь перед ней, но мне не хочется оставлять ее наедине с Элизабет, которая ее едва терпит.

Вопреки ожиданию Франсуа не слишком обрадовался той роли, которая ему предназначалась, хотя между ним и молодой особой, казалось, царили мир и лад. Его круглое лицо даже как-то вытянулось:

– Знаешь, я рассчитывал попросить твоего кучера отвезти меня к этой замечательной мадам де Варанвиль. Она вчера говорила мне, что с радостью примет меня, и я собирался к ней...

Он что-то бормотал с несчастным видом, и Гийом плохо скрывал свое удивление: его дорогая Роза имела успех! Он сам до приезда Лорны подумывал о ней с большой нежностью и даже больше, и вот теперь этот добряк Франсуа влюбился в нее! Трудно было не понять это по его жалобным глазам разочарованного спаниеля. Он с пониманием обнял друга за плечи.

– Мне очень жаль, Франсуа, но окажи мне такую услугу. Варанвиль и его хозяйка никуда не денутся, а ты обещал мне, что пробудешь у нас целый месяц. Ты можешь поехать туда завтра. Вечером я расскажу тебе, что я собираюсь сделать. Речь идет о тех убийцах, о которых мы с тобой говорили. Кажется, у меня появился след...

Франсуа сразу же забыл о своем огорчении. Такое серьезное дело нельзя было откладывать. Он, конечно, предложил Гийому проводить его, но тот заверил друга, что гораздо лучше будет, если он займется прекрасной англичанкой, которая в настоящий момент ему немного мешает.

Лорна была очень недовольна объяснениями и извинениями Гийома. Уверенная в себе, никогда не сомневавшаяся в своей неотразимости, она почувствовала себя оскорбленной тем, что рассматривала как непозволительную бесцеремонность по отношению к себе, и не могла удержаться, чтобы не высказаться по этому поводу.

– Так-то вы обращаетесь с гостями? Мне кажется, что занять гостей – непременная обязанность хозяина. Вас не было все утро, и вы намерены продолжить в том же духе! Признаюсь, я рассчитывала на большую любезность! И что мы... какое-то время смогли бы провести наедине!

Гийому очень хотелось ей сказать, что он ее вовсе не приглашал, что он волен распоряжаться своим временем и поступками, а для ухаживаний было неподходящее время, но на глазах молодой женщины показались слезы. Это, конечно, было слишком, и он, улыбнувшись, взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

– Не изображайте избалованного ребенка, моя дорогая! Вы ведете себя, как маленькая девочка, которой не дали сладости. То, что не сделали сегодня, можно перенести на завтра. Если, конечно, вы не собираетесь нас скоро покинуть! Мне было бы жаль.

Легкий тон подразумевал, что он вовсе же будет сожалеть о ее отъезде, поэтому Лорна покраснела, стиснула губы и, ничего больше не сказав, повернулась, пожав плечами, и отправилась к Элизабет попросить еще чашечку кофе. Сдержав вздох облегчения, Гийом вышел, довольный тем, что удалось избежать разговора и неловкости, которую он испытывал в ее присутствии. Ее сходство с ушедшей любимой женщиной одновременно ранило его, и восхищало, и вызывало желание то вышвырнуть ее вон, то заключить в объятия.

«Ничего нет лучше прогулки верхом, чтобы привести в порядок свои мысли», – подумал он, направляясь в конюшню.

Бледное солнце делало свое дело, снег быстро таял, дороги развезло. И все-таки старший конюх, очень не любивший выводить лошадей в плохую погоду, устроил целую дискуссию, прежде чем дать ему коня. Снег таял, это так, но он был готов поспорить на что угодно, что к вечеру он пойдет снова.

– Я вернусь до темноты, старый тиран! Мне доехать всего до Морсалина...

– Хорошо, но только не на Сахибе. Я дам вам Роллона, он не такой резвый, но зато очень надежный, как мул.

– Согласен на Роллона! У него характер лучше, чем у вас!

Вот уже несколько месяцев, как Гийом не был в доме каторжника. Совмещая обязанности мажордома и управляющего, Потантен занимался им, ко всеобщему удовольствию. Он согласился убрать дом, когда нотариус предложил сдать его девицам Може. Хозяин усадьбы только подписал контракт. Без особого воодушевления, правда, хотя это и давало ему доход. Он с большим удовольствием оставил бы его пустым, считая, что этот дом приносит несчастье: после каторжника Альбена Периго, заманившего в зыбучие пески графа де Нервиля, свекра Гийома, был Габриэль, бывший слуга и последний любовник Агнес Тремэн, погибший вместе с ней на эшафоте. Мрачные воспоминания!

Вновь увидев старый дом, он решил, что за ним надо следить: его прочные стены под высокой крышей не были лишены привлекательности даже зимой, когда сад стоял голый. Но он был хорошо спланирован, квадратные клумбы обрамлял бордюр из самшита, в саду росли розы, кусты смородины, грушевые деревья. Причудливо изогнутые ветви гигантской фуксии карабкались по фасаду дома, покрывая его стены фантастическим рисунком, как будто выполненным тушью. Это растение было самым большим в крае благодаря мягкому климату.

А с приходом весны сад по-праздничному радовал глаз...

Когда Гийом подъехал к дому и стал привязывать Роллона к ограде, из дома вышел мужчина и направился ему навстречу. Это был, по-видимому, тот самый тип, которого выследили мальчики. Мальчики очень точно описали этого висельника! Речь его тоже не отличалась изяществом.

– Чего вы хотите? – пролаял он.

– Я не знаю, кто вы, друг, но стоило бы научиться манерам! Я – месье Тремэн, владелец этого дома, и хочу видеть сестер Може. Надеюсь, они дома?

– Не знаю.

– Неужели? Тогда придется считать, что занавески в доме двигаются сами по себе. Если же это привидения, советую вам святую воду...

Говоря это, он спокойно шел по аллее, не обращая внимания, насколько это было возможно, на квадратную фигуру мужчины, которого он уже собирался отшвырнуть, когда в дверях показалась женщина. Маленького роста, в черном платье и голубом фартуке, она спешила поскорее надеть сабо и броситься по грязной дорожке навстречу гостю с криками:

– Царица небесная! Это вы, месье Тремэн! Урбен, уступите же ему дорогу! Вы что, собираетесь не пустить месье Тремэна? Когда же вы наконец научитесь узнавать достойных людей! Входите, месье Тремэн!.. Входите, прошу вас!

Немного ошарашенный таким громким приемом, он задумался, не предназначался ли весь этот спектакль для того, чтобы сообщить кому-то о его приезде. Он поздоровался со старой девой с большой вежливостью, но тоже в ее манере:

– Я имею честь говорить с мадемуазель Селестиной Може? – прокричал он с такой силой, что та в страхе отскочила, как будто ей влепили пощечину.

– Прошу прощения, месье Тремэн, но я не глухая, – проговорила она нормальным голосом. – Вам, видно, показалось, что я плохо слышу?

– Может быть! Но мне еще не приходилось встречаться с вами, а я слышал, что вам пришлось много пережить в смутное время. Услышав вас сейчас, я решил, что это вполне возможно!

Она как-то смущенно рассмеялась, а ее серое лицо с бесцветными глазами вдруг залилось краской.

– Прошу прощения! Я это как-то машинально! Видите ли, в последние дни я приболела и почти потеряла голос, поэтому мне приходилось кричать, чтобы меня услышали. Теперь я поправилась и не заметила этого, но все еще продолжаю кричать. Сюда, пожалуйста! Я покажу вам дорогу.

Зала осталась такой же, какой он ее запомнил той ночью летом 1786 года, когда он искал Агнес де Нервиль и пустился за ней вдогонку в ландах. Он на руках отнес ее в церковь Сен-Васта. Там в присутствии только свидетелей и с благословения хмурого аббата из Фольвиля она стала его женой. В зале все так же стояли два шкафа из полированного бука, над большим гранитным камином висели два старинных мушкетона, а на каминной полке стояла маленькая фигурка Девы Марии. Все так же стояла большая кровать, задрапированная потускневшим красным шелком, комод из фруктового дерева, на котором красовались модель рыбачьей лодки и две медные масляные лампы. Все было на своих местах. Вокруг длинного стола стояло несколько стульев. Все чудесным образом сохранилось. Только обивка старого кресла, стоявшего в углу у камина, сильно вытерлась. Поскольку это было лучшее место, именно там его пригласили сесть, предварительно убрав с него черный чулок с засунутым внутрь грибком для штопки но он жестом отказался.