Маркиз прибыл в Тринадцать Ветров в великолепном расположении духа и тепло пожал хозяину руку.

– Каждый приезд к вам – наслаждение, мой дорогой друг! А особенно на праздник Рождества Христова. Ах, какие же славные обеды устраивали вы раньше! Да, ряды наши, конечно, поредели; бедная маркиза Д'Аркур, а наша дорогая Жанна дю Меснильдо! Не говоря о вашей несчастной супруге. Поистине великая женщина! Сколько горя! – вздохнул он, а рука незаметно от него самого потянулась к подносу, который держал подошедший Валентин.

Оставив его потягивать шампанское, Тремэн подвел маркизу к одному из кресел, расставленных возле камина. В этом кресле как раз любила сидеть мадам дю Меснильдо. На мгновение Гийом вдруг явственно увидел ее. Хозяин Тринадцати Ветров часто вспоминал этих двух благородных дам, которые, по сути, помогли ему когда-то войти и вписаться в высшее общество Котантена. Обеих больше не было в живых, и никто не мог заполнить эту болезненную пустоту. Имена их были занесены в печально известный список «Валонской группы», составленный зловещим Лекарпантье в 1794 году. Их особняки были разрушены, разграблены, но все же первоначально закреплены за их владелицами, которых каждый день и в любую погоду заставляли выбираться из дома и принимать участие в «общественных трапезах», устраиваемых на Замковой площади. Но однажды их обеих, больных, вытащили из постели и отправили в Париж. Боясь, что женщины умрут раньше, чем взойдут на эшафот, их поместили в кабриолет, все же несколько более удобный, чем повозки, в которые затолкали семнадцать их друзей по несчастью. Маркиза д'Аркур и Жанна дю Меснильдо были как-никак личным трофеем Лекарпантье!

Их не казнили. «Валонская группа» прибыла в столицу 10 Термидора – только что был убит Робеспьер, пришел конец Террору. Но все же «палач Ла-Манша» сделал невозможное, чтобы заполучить их головы. Дамы были заключены в тюрьму, потом предстали перед Революционным трибуналом. Но члены трибунала стали теперь более осторожными и просто-напросто всех оправдали, а Лекарпантье вскоре сам последовал за своими жертвами, его поместили в самую страшную морскую французскую тюрьму – Бычий замок, омываемый водами Морлэкской бухты.

К несчастью, тюрьма окончательно подорвала здоровье Жанны дю Меснильдо. Ей было разрешено вернуться в Валонь, в ее великолепный особняк де Бомон, сильно пострадавший во времена Террора, – именно в одной из комнатэтого особняка Жанну несколько месяцев держали взаперти по указанию Лекарпантье. Там мадам дю Меснильдо и скончалась 6 декабря 1794 года в возрасте тридцати семи лет[11].

Мадам д'Аркур в описываемые времена было семьдесят три года, но она оказалась крепче своей кузины. Ни изнурительная дорога, ни тюрьма не смогли поколебать ее упрямое желание выжить. Более того, как только ее выпустили из тюрьмы Консьержери, вдова бывшего губернатора Нормандии подала жалобу в Комитет общественной безопасности, в которой обвинила валонских республиканцев в том, что они разграбили ее имущество. И мадам д'Аркур выиграла процесс! Ей дали бумагу, разрешающую вскрыть пломбы на опечатанном имуществе, и мадам д'Аркур поспешила домой собирать остатки того, что не успели разграбить. Она едва успела застать в живых Жанну дю Меснильдо. Похоронив кузину и придя в ужас от того, что стало с ее прекрасным городом, который называли «Нормандским Версалем», мадам д'Аркур вернулась в Париж в родовой особняк на улице де Лилль, где и умерла своей смертью в 1801 году.

Поручив мадам де Легаль заботам Розы и встретив троих офицеров из ближнего форта, Гийом подошел к группе детей, которая собралась вокруг Элизабет и Александра, впрочем, эти двое говорили только друг с другом, не замечая никого вокруг. Александр с видимым удовольствием рассказывал о своей парижской жизни – суровой, аскетичной в Политехнической школе и гораздо более приятной у мадам де Бароден. Говорил Александр порой излишне витиевато и красноречиво, и это было явно не по вкусу Артуру. Он хмуро смотрел на красавца юношу с русыми кудрями, которому вот-вот должно было исполниться шестнадцать и чьи речи так заворожили Элизабет, что она, казалось, забыла обо всех остальных. Она наслаждалась его рассказом, не интересуясь больше никем и ничем, чем сильно удручала своего новоиспеченного брата. И что только она нашла в этом фатоватом красавце? Артур уже, конечно, знал, что Элизабет и Александр родились в один день и давно и крепко дружат, а как только речь заходит о шалостях, то сплачиваются еще больше. Это вовсе не мешало им постоянно цапаться друг с другом, но в этот миг у Артура сложилось впечатление, что они впервые видят друг друга. В глазах Александра появилось нечто властное – теперь он был на полголовы выше подруги, – а смеющиеся глаза девушки смотрели более женственно, впрочем, сама она об этом и не подозревала. Но от проницательно-ревнивого взгляда Артура не укрылось ничего– Элизабет открывала для себя нового Александра, такого же близкого, как в детстве, и вместе с тем далекого. Он, конечно, не мог затмить образ юного светловолосого принца, который она хранила в самой глубине сердца, и в то же время Александр был неожиданно по-новому приятен ей.

Артуру не терпелось вмешаться и нарушить их прилюдную отстраненность, и он уже с трудом сдерживался, когда к детям подошел Гийом.

– Мадемуазель Тремэн, а ты не забыла случайно свои обязанности хозяйки? Я знаю, что вы вдвоем всегда обсуждаете интереснейшие и самые животрепещущие проблемы, но неплохо бы тебе обратить внимание на прибывших к нам дам. Ты даже не поздоровалась с мадам де Легаль. Как, впрочем, и с матерью Жюльена.

Элизабет слегка покраснела, рассмеялась, встала на цыпочки и поцеловала свежевыбритую щеку отца:

– Прошу меня извинить, но Александр рассказывает такие любопытные вещи! Как, очевидно, прекрасно жить в Париже!

– Меня уж, во всяком случае, ты в этом никогда не убедишь. Вы поговорите о Париже после обеда. Адам, ты еще долго собираешься висеть на этом стуле? Но... честное слово... опять он спит!

И действительно, сидя на низком стульчике между Амелией и Викторией, Адам потихоньку дремал, предоставив Жюльену одному развлекать обеих девочек. Мальчик подпрыгнул, когда отцовская рука сильно встряхнула его, открыл глаза, рот, толком со сна не понимая, где находится. Спасло его появление доктора Аннеброна, тот поздоровался со всеми по очереди, затем подошел к Гийому. Выглядел доктор крайне озабоченно.

– Извини за опоздание, Гийом, – сказал он, – боюсь, я принес плохие новости: они вновь взялись за свое!

– Кто это – они?

– Призрак Марьяжа или еще черт знает кто! Этой ночью они были в Этупене.

– Это... серьезно?

– Думаю, да. Убили четверых и начисто ограбили дом.

– Господи милосердный! Ну хоть – на этот раз удалось напасть на след?

– Не более, чем в прошлый раз у Мерсье. Эти люди умеют так же заметать следы, как американские индейцы. Их надо застать на месте преступления.

– Или разворошить их осиное гнездо, а это, вероятно, еще труднее. Пойдем поговорим с Ронделером, может, ему какая-нибудь мысль в голову придет... На этот раз нужно серьезно заняться поисками.

Мужчины удалились. Адаму совершенно расхотелось спать. Теперь придется рассказать о своих ночных похождениях. Этупен! Он припомнил диалог, подслушанный у менгира. Он, конечно, подозревал, что лесные люди замышляли что-то недоброе, но ему и в голову не пришло, что дело так серьезно. Он просто обязан все рассказать. И чем скорее, тем лучше!

Адам молча встал со стула и, ничего не объясняя сидящим рядом детям, пошел искать отца.

– Адам, ты куда? – закричала маленькая Амелия. – Ты больше не хочешь спать?

– Нет! Мне необходимо поговорить с отцом. Извини меня!

И он молча, ссутулившись, удалился, как будто нес на своей спине груз всех грехов мира.

– Не знаю, что ты в нем нашла, – заметила сестре Виктория, скорчив презрительную гримаску. – Если он не спит, то ест, а если не ест, то читает древние фолианты. Его брат в тысячу раз интереснее.