— Нет, монсеньор! Я принимаю все ваши условия! И бесконечно благодарна вам…
Согласившись на все требования князя Беневетского, Лаура не подумала об одном: о самой Элизабет. Как только они тронулись в обратный путь, она буквально обрушила на мать целый шквал вопросов: что это за княжеский дом, кто этот важный господин, кто же та красивая, хоть и чуть-чуть полноватая дама, которая так ласково встретила ее и задарила сладостями, задавая какие-то несусветные вопросы? И зачем они туда ходили? И что это за зеленый портфель? И куда они
теперь поедут? И когда возвратятся обратно в Сен-Мало? Так что Лаура, поначалу усердно отвечавшая дочери, стараясь при этом не сказать лишнего, в конце концов попросила, чтобы Элизабет помолчала, и объявила, что едут они в Германию, чтобы увидеться там с одним человеком. Но если Элизабет будет и дальше вести бессмысленные расспросы, то ее с реннской почтовой каретой отошлют обратно в Сен-Мало, и дальше Лаура поедет одна. Что и произвело желаемый эффект: смущенная девочка пообещала в будущем вести себя прилично. На самом деле ей ужасно хотелось посмотреть дальние страны!
На следующий день, стараниями имперской почты, разжившейся лучшими лошадьми и ставшей по праву лучшей в Европе, Лаура с дочерью выехали из Парижа по так хорошо знакомой ей дороге: через Шалон, Сент-Менегульд, Вальми, где она не без трепета снова увидела мельницу, — в Метц, Саарбрюкен и Франкфурт: там в те времена правил герцог Дальберг — друг Талейрана, утвержденный на это место Наполеоном. А затем — прямо в Сакс-Менингенское княжество и в один из его главных городов под названием Хильденбургхаузен. Там они остановились в отеле «Англетер» в ожидании приезда Филиппа Шарра.
Несмотря на плохое состояние большей части дорог, дальнее, за двести лье, путешествие прошло как нельзя лучше. На редкость теплая и живописная осень радовала глаз золотистыми, пунцовыми и коричневыми тонами, а надо всем этим буйством красок вверх, к пастельно-голубому небу с нежным серовато-розовым отливом, тянули свои острые верхушки темно-зеленые ели. Паспорта, выправленные Талейраном, повсюду давали им «зеленую дорогу» — как во Франции, так и на территории сообщества германских государств, именуемых Рейнской конфедерацией[94]. В результате, после шестнадцати дней пути, Жуан в сумерках направил лошадей в ворота гостиницы, расположенной на углу базарной площади. Это был красивый дом с окнами, украшенными барельефами в виде гирлянд, содержащийся в образцовом порядке и совершенно естественно вписывающийся в архитектурный ансамбль этого маленького городка в Тюрингии, чья жизнь вращалась вокруг герцогской резиденции, представлявшей собой роскошное здание в стиле любимого всей Европой XVIII века Версаля с его чудесными садами.
Элегантный вид берлины, заметный даже сквозь слой дорожной пыли, вызвал интерес показавшейся на пороге дородной пышной женщины лет сорока, оказавшейся хозяйкой отеля, фрау Маркарт. С превеликой любезностью она заявила, что «вся к услугам этих дам», и проводила их на второй этаж в красивые апартаменты из двух спален и маленькой гостиной, куда две горничные вскоре принесли их багаж, а третья объявила, что горячая вода будет подана через пару минут. Комнаты были просторные, светлые и хорошо обставленные, мебель хоть и в несколько тяжеловатом стиле, но удобная, и путешественницы начали с удовольствием устраиваться на ночлег: пусть и в наилучших условиях, но долгий переезд в карете был, как всегда, довольно утомителен.
Перед тем как ретироваться, фрау Маркарт отвела в сторону Лауру. Осведомившись для виду, подходят ли ей комнаты, она заговорщически улыбнулась и шепнула:
— Я выделила вам их комнаты. Думаю, вы будете довольны…
— Чьи комнаты?
— Графа с графиней. Мадам может от меня не таиться. Приходил сенатор господин Андрае, отрекомендовал мадам и наказывал следить, чтобы никто мадам не беспокоил. Так что я знаю, что мадам здесь ради них. Я так жалела, когда они от меня съехали из-за слуги: взялся подсматривать в угловое окно справа! Граф тогда так разгневался!
— А куда они поехали?
— В загородный дом советника Радефельда. Из-за окружавшей графиню тайны жена советника сначала не хотела сдавать им помещение, но ее вызвали в резиденцию, и ее светлость великая герцогиня сама выразила ей свою волю. Так что они там и поселились…
— Они и сейчас там?
— Нет. Пожили года три и съехали два месяца назад. Граф был недоволен, что приходилось уживаться со стариком. Он хоть и глух, а мог проявить нескромность. А тут как раз помер последний барон Гесберг и завещал свой замок герцогу. Ее светлость и предложила пожить там графу, там они и поселились.
— А это далеко отсюда?
— Эйсхаузен? Да и двух лье не будет. Ох ты, боже мой! Побегу распоряжусь насчет ужина. Юная мадемуазель выглядит такой усталой!
И правда, Элизабет спала на ходу, утомленная путешествием, которое, казалось, никогда не закончится. Но тем не менее она отдала должное местной ветчине с огурцом и сосискам с картофелем и поданному на десерт рулету с вареньем. Все это она запивала водой, тогда как ее матери и Жуану принесли великолепное местное вино Палатината. Поужинав, девочка пошла спать, предварительно осведомившись, поедут ли они завтра утром дальше.
— Нет, — ответила ей мать. — Мы приехали…
— Сюда? А что нам тут делать?
— Нам нужно нанести визит. Не спрашивай больше ни о чем, я ведь уже тебя просила не задавать вопросов…
— Как будет угодно. Спокойной ночи, матушка…
— Спокойной ночи!
Оставшись одни, Лаура и Жуан долго молчали. Жуан с разрешения Лауры разжег трубку и спокойно курил, разглядывая носки своих сапог.
— О чем вы думаете? — спросила наконец Лаура.
— Ни о чем особенном. Как вы только что заметили, мы приехали, и теперь остается только ждать.
— Надеюсь, ожидание не будет слишком долгим! Завтра отвезете меня в резиденцию передать великой герцогине письмо.
— Вы же понимаете, что это всего лишь предлог. Вот и нечего спешить. К тому же ее вообще нет в городе.
— Откуда вам знать?
— Только что фрау Маркарт сказала, что великий герцог Фредерик и великая герцогиня Шарлотта сейчас в Мейнингене… там, куда нам нельзя ехать.
— Ну что ж, остается только надеяться, что Филипп Шарр не заставит себя долго ждать.
— Нет смысла беспокоиться. Мы следуем точно по графику, намеченному в Париже. Там сказано, что он приедет между 7 и 15 ноября, а сегодня только восьмой день месяца…
Несмотря на усталость, или, вернее, из-за этой усталости, и к тому же разволновавшись из-за мысли о том, что в этой самой комнате останавливалась Мария-Терезия, Лаура никак не могла заснуть этой ночью и провалилась в сон лишь на заре, но вскоре ее внезапно разбудили доносившиеся с улицы крики. Начинался базарный день, и под окнами на площади собирались шумные торговцы, приехавшие из окрестных деревень. Для них базар был чем-то вроде праздника, хорошим поводом встретиться на площади у фонтана и посидеть в трактирах, где в этот день пиво лилось рекой.
Элизабет же была свежа как роза, и, глядя, как она, сверкая белоснежными зубами, с блестящими от удовольствия глазами, уписывает завтрак, Лаура снова возвратилась мыслями к тому, что так томило ее всю ночь: если она правильно поняла Талейрана, Марии-Терезии будет позволено лишь на мгновение увидеть дочь, потерянную десять лет назад. Не оборачивалось ли это доброе дело очередной жестокостью? Если вообразить себе всю хитроумную механику, которую задумал бывший министр при посредстве своей племянницы (ни много ни мало — немецкой принцессы), то невольно возникал вопрос: а стоила ли игра свеч? Лаура уже давно не верила в бескорыстие политических деятелей. Судя по всему, выскочка Наполеон разонравился старорежимному вельможе, и, разуверившись в своей «восходящей звезде», тот, возможно, вознамерился разыграть карту Бурбонов. Вызвав Лауру, будто бы для того, чтобы сдержать свое слово, не желал ли он попросту удостовериться, что женщину, вверенную заботам голландца, не подменили, а раз так, не лучше ли дать ей лишний раз почувствовать, как она ему обязана?
