Этот внезапный отъезд был спасительной соломинкой, и надо было хвататься за нее, чего бы это ни стоило!
На следующий день в мэрии новенького, с иголочки, 2-го округа, в присутствии свидетелей в лице Лепитра и Луизы Клери, плачущая от счастья Бина сочеталась браком с повелителем своих дум. Жюли Тальма, к которой Лаура зашла накануне вечером объявить об их «окончательном» отъезде, оказалась не в состоянии присутствовать на каком бы то ни было бракосочетании: она только что потеряла старшего сына и готовилась к разводу. Бедная женщина тонула в слезах. Не отходившая от нее старая подруга Луиза Фюзиль, у которой она собиралась пожить некоторое время (красивый дом на улице Шантерен был продан гражданке Богарне), окружила ее заботой и вниманием, ведь здоровье Жюли заметно пошатнулось. И Лаура с большей грустью, чем сама того ожидала, простилась с ней.
Утром первого декабря Лаура с тяжелым сердцем передала ключи посланнице Жюли и вместе с молодоженами села в почтовую карету, запряженную четверкой лошадей, с кучером и форейтором, которая должна была доставить их в Гавр. Хотя и ждало ее впереди увлекательное приключение, сердце ее разрывалось, ведь она оставляла здесь стольких любимых людей, не ведая, суждено ли будет им свидеться вновь. Анжа Питу так и не выпустили из тюрьмы, и ей не удалось повидать его, но она сумела передать ему записку о том, что Директория высылает ее в Америку. Лали и всем домашним в Сен-Мало пришлось сообщить, что она отправляется в «долгое путешествие». Но оставался тот, чье имя она боялась произносить даже мысленно, такую боль оно вызывало. С тех пор как она увидела его в доме «невесты», Батц, казалось, начисто забыл об их короткой любви. Он не только не пришел на улицу Монблан, но даже и не подумал послать коротенькую записку! Без сомнения, она уже была вычеркнута из его памяти, как в свое время была вычеркнута Мари. Лауре показалась, что она переживает такое же отчаяние, которое испытывала молодая актриса на эшафоте. Конечно, ее собственная судьба была не такой ужасной, но, покидая Париж без надежды на возвращение, Лаура едва не сожалела о том, что 9 термидора спасло ей жизнь.
Карета катила по Елисейским полям. Накрапывал небольшой дождь, и Лаура, обратив лицо к окну, не понимала, небесные ли это потоки или ее собственные слезы застилали знакомый пейзаж. Жуан, сидящий напротив, молча вложил ей в пальцы платок.
18 декабря в одиннадцать часов вечера Бенезеш вышел из своего министерства, сел в экипаж и велел ехать на улицу Месле, что возле Тампля. Там он сошел и поднялся в башню, где, готовая к отъезду, ожидала Ее Высочество в компании с Гоменом и мадам де Шантерен. Передав охраннику Лану приказ об освобождении принцессы из-под стражи, министр подошел к ним, поздоровался и предложил мадам руку, чтобы вывести ее из Тампля. Низенькая дверь отворилась, но отнюдь не для прогулки в саду: сегодня она выводила принцессу во внешний мир.
Последняя оставшаяся в живых из семьи, обезглавленной палачами, Мария-Терезия, прежде чем выйти за эти стены, обернулась и посмотрела на огромный донжон, который наконец покидала. Теперь он был почти пуст. Его единственным узником оставался Тизон, зловредный служитель-шпион Людовика XVI и ее близких. Его, полубезумного, содержали в башенке на том же этаже, где размещалась мадам. Глаза ее наполнились слезами. Потом она посмотрела на мадам де Шантерен, которая тоже плакала, и бросилась в ее объятия, тайком передавая исписанные листки, которые, как оказалось, держала в руке. Долго стояли они, обнявшись, затем, зарыдав, Мария-Терезия вырвалась из любящих рук и перешла в руки Бенезеша, чтобы преодолеть последний барьер. Мадам де Шантерен в одиночестве взошла по гулким ступеням в пустую комнату.
Улицы были темны и безлюдны, когда, выйдя из больших ворот, принцесса направилась к карете министра. Возле нее семенила собачка Коко, которую все-таки разрешили взять с собой. За нею шагали Фавр и Гомен с легким багажом. На улице Месле Ее Высочество поднялась в карету, за ней последовал Бенезеш. По дороге он даст ей указания, как сохранять инкогнито. Они выехали на бульвары.
Напротив Оперы под голыми деревьями стояла с зажженными фонарями берлина — большая дорожная карета. В ней уже находилась мадам де Суси — единственная, кому было дано разрешение сопровождать принцессу до Вены. Рядом с ней расположился капитан жандармерии Мешен. Оба они будут играть роль супружеской пары, уезжающей из Парижа с дочерью по имени София. Как и во время рокового путешествия в Варенн, решено было использовать ложные имена. Карету сопровождал форейтор, в чьи обязанности входило определять места для ночлега и смены лошадей, ведь предполагалось, что останавливаться будут редко, по возможности избегая больших городов.
Мария-Терезия оставалась спокойной. Бенезеш сопроводил ее до кареты и передал с рук на руки мадам де Суси. А сам снял шляпу и попрощался.
— Прощайте, месье! — проговорила девушка.
— Прощайте, мадам, — с внезапным волнением ответил он. — Хоть бы скорее вернули вас родине, вас и всех тех, кто сможет составить счастье и честь нации…
Дверца берлины закрылась. Карета тронулась с места и удалилась по бульвару в сторону Бастилии. Бенезеш достал из кармана часы: ровно полночь. День 18 декабря закончился и стал важной датой: сегодня Ее Высочеству исполнилось семнадцать лет…
На следующий день, в восемь часов вечера еще одна карета покинула Париж В ней были те, кого пожелала видеть рядом с собой принцесса: Ю, Гомен, Менье, Барон, камеристка и сын мадам де Суси, хорошенький, похожий на девочку мальчик шестнадцати лет. А карета принцессы была уже далеко от столицы.
В час ночи, выехав из города через заставу Рейи, карета с Ее Высочеством достигла Шарантона, где сменили лошадей. Затем умеренным галопом она пересекла Буасси Сен-Леже, и на постоялом дворе Гробуа у замка, принадлежащего графу Прованскому, снова поменяли лошадей. Затем путешественники проследовали Бри-Конт-Робер и Гинь, где в девять часов сделали остановку на ужин, но на ночь не остались. Отдых планировался на более позднее время. Через Морман и Нанжи карета доехала до почты в городе Провен, но, когда она снова тронулась в путь, Мешен, со всей серьезностью отнесшийся к своей роли отца и называвший мадам на «ты» и «София», заметил, что за каретой следует какой-то драгунский офицер. Он их обогнал, и, когда они появились в Ножан на Сене, все население города уже было осведомлено, что едет Ее Высочество. Мария-Терезия вышла из кареты, чтобы освежиться, и увидела огромную толпу народа, которая приветствовала ее. А драгунский офицер больше не показывался. Зато наметились неприятности из-за посла тосканского двора графа Карлетти, абсолютно несносного типа. Под предлогом того, что он — единственный посланник Европы в Республике и его обожали парижские салоны, он возомнил, что именно ему надлежит в первую голову печься о судьбе принцессы, и так всем надоел, что разъяренной Директории пришлось просить его, не откладывая, вернуться к себе на родину.
Карлетти пришлось отправиться восвояси. Его карета была буквально забита багажом и тюками с одеждой, и Мешен даже окрестил его «торговцем полотном». Но как же этот «торговец» всем досаждал! Когда прибыли в Труа, где должны были только лишь сменить лошадей, поскольку на ночлег останавливались в Греце, оказалось, что лошадей-то как раз и нет: проезжавший Карлетти их забрал! То же самое повторилось и в Монтьераме. Шазо, форейтор, уж и не знал, какому богу молиться. Так что в Вандевре он отправился прямиком в муниципалитет и показал там свой правительственный паспорт, обеспечивавший ему приоритет по сравнению с обычными путешественниками. Карлетти призвали к порядку, он начал было протестовать, однако нужные выводы все-таки сделал. Впрочем, в это время инкогнито принцессы уже было раскрыто. Кто-то все время опережал карету и оповещал население о ее прибытии. Не тот ли это был драгунский офицер? Когда 21 декабря в девять утра они прибыли в Шомон, мадам Ройер, хозяйка «Цветка лилии»[72], уже ожидала принцессу. Она прислуживала ей лично, и после отъезда кареты, под выкрики толпы, отложила в сторонку чашку, тарелку и приборы, которыми пользовалась принцесса, чтобы сохранить их как реликвии.
