Лаура ничего не ответила. Ей так хотелось сказать, что Людовик XVII жив, что тот, чья душа отлетела вчера, никогда не был сыном погибших мученической смертью коронованных особ, но тайна не принадлежала ей. Она подошла к окну. В солнечном свете начала июньского дня старая башня расцветилась позолотой и от этого казалась не такой мрачной, как обычно. В садике между деревцами зеленела редкая трава. Но взгляд Лауры не задержался на ней. Он был обращен на окна четвертого этажа, на эти узкие отверстия, которые по жестокой воле людей были к тому же до половины закрыты деревянными ставнями, так что свет и воздух проходили, как сквозь воронку, только в щель наверху. Девочка, которая жила там, не видела ни солнца, ни деревьев, ни даже хилой травки, которая хоть как-то скрашивала двор темницы.
Стало ли ей известно, что того, кого считала она своим братом, больше нет на свете? Должно быть, до нее доносился необычный шум, а может быть, тюремщики все же рассказали ей о произошедшем? Еще одна боль! Еще одно страдание для юной души! Лаура представила себе, как Мария-Терезия, преклонив колени возле кровати, молится и льет слезы в тюремной темноте. Что будет с ней теперь, когда официально объявят, что Людовик XVII умер? Какую судьбу готовят ей эти звери?
— Смотрите! — проговорила подошедшая сзади Луиза. — Как велит обычай, приехали на вскрытие врачи.
Действительно, по истертым, истоптанным камням брусчатки в сторону башни направлялись четверо одетых в черное мужчин.
— Почему вы думаете, что это врачи?
— Они должны быть здесь, к тому же по крайней мере одного из них я знаю…
Потом в течение нескольких долгих часов из ворот темницы никто не появлялся. Только водонос, как челнок, бесконечно ходил туда и обратно. Женщины старались не замечать его, ведь если подумать, для чего нужна была эта вода, то становилось и вовсе не по себе. Вечером привезли светлый деревянный гроб. Врачи удалились, и на улице больше никто не появлялся, но обе женщины так и стояли, облокотившись на подоконник, как будто чего-то ожидая, и этим походили на собравшихся зевак, которые никак не решались разойтись. Многолюдная людская толпа в конце концов разозлила часовых, и кто-то из них крикнул:
— Чего вы ждете? Парижского архиепископа с кадилом и хор мальчиков? Обычный заключенный, как и все! Расходитесь!
Люди начали потихоньку расходиться, одни за другими, словно нехотя передвигая ноги. И наконец не осталось никого… Но утром, на заре, все они снова были здесь. И простояли целый день на солнцепеке, казалось не обращая внимания на жару. Кто-то из них время от времени отлучался и приносил для всех еду и воду. Люди не шумели, не разговаривали, и стражники в конце концов оставили их в покое.
— Мы имеем право тут стоять, — как-то возразил один из них на приказ разойтись. — Улица — для всех, а у нас еще Республика!
Наконец перед заходом солнца свершилось то, чего ожидала толпа и две женщины, прильнувшие к окну: узкий сосновый ящик, покачиваясь на плечах носильщиков, выплыл из ворот башни и двинулся вдоль двора к крытой повозке. Подруги перекрестились, и Луиза удивленно заметила:
— Вы обратили внимание, что гроб слишком длинный для десятилетнего ребенка? К тому же дофин был маленького роста…
Они спустились вниз, чтобы проводить гроб из Тампля, и смешались с толпой, ставшей такой густой, что она заполонила собой всю улицу. Народ сдерживали солдаты с ружьями наперевес. Но в этом скоплении людей не было ничего угрожающего, ни намека на беспорядки. Все стояли в полном молчании.
Вдруг Лаура почувствовала, как кто-то дернул ее за рукав. Она обернулась и увидела улыбающегося Анжа Питу.
— Надо же! А я думала, вы в… — она осеклась, не решаясь произнести это слово в толпе.
— Я никогда не задерживаюсь там надолго. «Друга народа» более не существует. Но что вы здесь делаете?
— Как и вы, жду, когда увезут бедного ребенка, мы только что видели, как его гроб вынесли из тюрьмы…
— Я тоже хочу посмотреть. Кажется, этот гроб заказывали для девочки…
— Что вы такое говорите! — выдохнула Лаура, вдруг охваченная ужасом при мысли, что, может быть, умер вовсе не мальчик, но Питу тут же успокоил ее:
— Нет, нет, не волнуйтесь, это для него, но я нахожу, что между ростом десятилетнего мальчика и девушки есть некоторая разница, и мне хотелось бы самому убедиться…
— Луиза тоже недавно сказала, что гроб слишком велик…
Но Питу так ничего и не разузнал. Когда повозка в окружении солдат с ружьями на плечах наконец выехала в сгущающейся темноте на улицу, невозможно было увидеть, что там внутри. Все же Лаура отметила, что люди в толпе снимали головные уборы, по лицам некоторых из них текли слезы.
— Куда его везут? — прошептала она.
— Понятия не имею. Пойду за ними, — так же тихо ответил Питу. — Ах да, чуть не забыл! Хорошо, что мы встретились здесь, не придется заходить к вам.
— Вы хотите мне что-то сказать?
— Да. Он вернулся, и вот тут его адрес, — в кармашек фартука Лауры скользнула сложенная записка.
Толпа последовала за солдатами, а Лаура, замерев, так и осталась стоять на месте. Она стояла, наверное, для того, чтобы сердце перестало так бешено колотиться. Боже, что с ней творилось! Ей хотелось смеяться и плакать одновременно! Жан! Наконец-то он здесь! Они увидятся!
Рука ее опустилась в карман, нащупала записку, и она улыбнулась глядящей на нее с тревогой Луизе:
— Все хорошо. Не переживайте. Наверное, нам пора домой.
На самом деле она хотела вернуться, чтобы поскорее развернуть записку, которая словно жгла ей руку. Лаура не решалась развернуть клочок бумаги на улице, как будто ветер мог подхватить его унести прочь. Но там было всего несколько слов: «Отель Бове, улица Старых Августинцев. Гражданин Натей».
— Хорошая новость? — поинтересовалась мадам Клери, со снисходительной улыбкой наблюдавшая за тем, как вспыхнуло лицо Лауры.
— Очень хорошая! Не сердитесь, Луиза, но завтра я должна уйти на целый день. Мне нужно кое с кем увидеться. Только не вздумайте волноваться, если я припозднюсь или даже совсем не приду ночевать. Я, может быть, переночую на улице Монблан…
— Спасибо, что предупредили, дорогой друг. Ну что ж, поступайте как знаете, и если вам будет отмерено немножечко счастья, никто не возрадуется этому так, как я.
Вместо ответа Лаура обняла ее и поцеловала, а потом быстро отправилась спать. Но погрузиться в сон ей удалось с большим трудом: скомканная в ладони записка с адресом вселяла в нее нетерпение. Но когда она наконец заснула, то увидела во сне, что бежит к дому, но находит на его месте лишь груду развалин… Проснулась Лаура в холодном поту и с колотящимся сердцем…
Ей не сразу удалось успокоиться, и на заре она сама пошла к колодцу за ведром воды, чтобы как следует искупаться. Потом надела свежее белье, белое перкалевое[52] платье, на шею повязала батистовую косынку (все тщательно отглаженное), на ноги — красные кожаные башмачки, на голову — широкополую соломенную шляпу с белыми лентами, чтобы уберечь лицо от солнца, которое, судя по всему, намеревалось сегодня палить нещадно. Поцеловав Луизу, она покинула ротонду.
Улица Старых Августинцев соединяла улицу Круа-де-Птишан с улицей Монмартр и пересекала улицу Пажевен. Отель Бове был одним из доходных домов, где можно было снять меблированную квартиру на месяц или на год. Это было красивое здание в стиле Людовика XV, а поскольку оно постоянно было населено, то даже не пострадало от революционных потрясений. Владелец дома сообщил Лауре, что гражданин Натей живет на третьем этаже, окна его комнаты выходят на улицу, и указал на закругляющуюся каменную лестницу с роскошными резными железными перилами. С невероятной легкостью, вздымая юбки, взлетела Лаура наверх и вмиг оказалась перед выкрашенной в белый цвет с серыми вкраплениями дверью. Сердце ее бешено колотилось, но, не медля ни минуты, она, согнув палец, несколько раз постучала в дверь. Через несколько мгновений она услышала глубокий голос, который был так хорошо ей знаком, — от его теплых интонаций она чуть было не теряла сознание, — этот самый голос задал короткий вопрос:
