И в самом деле — это был настоящий шедевр. Стол изготовили из красного дерева темных тонов, он выполнял как свою прямую, так и декоративную функцию, он был достаточно широк и на нем могли поместиться огромные фолианты в открытом виде. Он был богато и в то же время сдержанно украшен, панели окаймляли гирлянды, в дверцах тумб замочные скважины имели необычную форму в виде буквы S, угловые рамы украшали маски львов. Стол покоился на мощных львиных лапах. Будто этого было мало для прекрасной библиотеки, сконструировали хитроумную табуретку с кожаным верхом, которая раскрывалась, образуя библиотечную стремянку. Здесь был комплект стульев из красного дерева с широкими сиденьями и спинками, украшенными лирой Аполлона, бога-солнца, покровителя поэзии и знаний.

Когда Кэтрин покинула мастерскую, уводя с собой детей, Элизабет не последовала за остальными слугами.

— Можно мне лично поздравить вас с этим изумительным столом? — спросила она.

Он стоял по другую сторону стола и взглянул на нее, будто удивившись, что она все еще здесь.

— Благодарю тебя, Элизабет.

— Если хотите, чтобы его перед отправкой еще раз отполировали пчелиным воском, то я с радостью займусь этим.

Он улыбнулся.

— Нет, нет. Мои полировщики уже сделали свое дело, но ты оказала любезность, предложив свою помощь.

— Я думаю, сэр Роуленд будет доволен им.

— Непременно. Такого красивого библиотечного стола в мире еще нет.

Она была полностью согласна с ним и не видела ни малейшего самодовольства в его словах. Не было ничего подобного этому столу. Почему же ему не гордиться своей работой.

— Сэр, вы великий художник.

Она выражала свои чувства, движимые любовью к нему, причем сама не осознавала этого. Мысли Томаса были заняты вопросом о доставке стола — сэр Роуленд давал волю вспыльчивому характеру, если его рассердить — и он не заметил и не расслышал, что за этими словами скрывается еще что-то. Но нашелся человек, кто заметил это. Кэтрин незаметно вернулась к двери мастерской, ее глаза сверкали.

С тех пор как у нее возникли подозрения, что Элизабет возомнила, будто занимает особое положение среди домочадцев, она внимательно следила за ней. Вскоре стало ясно, что девушка относится к Томасу с любовью и уважением, но в других отношениях она вела себя подобающим образом. По работе к ней нельзя было придраться, она все делала быстро, аккуратно и любезно.

Кэтрин была благодарна девушке за то, что она заботилась о ней во время безудержных приступов кашля, которые настигали ее время от времени. Но в последнее время она стала замечать, что Элизабет старается чаще показываться Томасу. Мучимая такими мыслями, Кэтрин вернулась, решив выяснить, почему девушка задержалась в мастерской. Если у нее до сих пор и оставались какие-то сомнения на этот счет, то сейчас они исчезли. Лицо служанки пылало, словно пламя свечи. Кэтрин не смогла сдержать гнева и заговорила с ней охрипшим голосом:

— Немедленно возвращайся в дом, ленивая тварь! Как ты смеешь бездельничать здесь! Тебе дали не целый день, а лишь несколько минут, чтобы посмотреть на этот стол!

Ошеломленная Элизабет проскочила мимо хозяйки, выбежала во двор, медные локоны волос выбились у нее из-под домашнего чепчика. Томас хмуро взглянул на жену.

— Кэтрин, неужели надо было так сурово обойтись с этой девочкой?

Кэтрин уже не могла сдержать ревность, слова мужа еще больше распалили ее.

— Разве не я должна поддерживать дисциплину в доме? Неужели ты встанешь на сторону служанки?

— Ты же знаешь, что дело не в этом. Только подумай. Разве непонятно, что она хотела вдоволь насмотреться на этот стол? Ведь у нее больше такой возможности не будет.

— Она невежественная, неграмотная девка и неспособна тонко оценить красоту.

— Я с этим не согласен. Если она не умеет читать и писать, это не значит, что ее глаза не замечают красоту.

— А глаза образованного мужчины не равнодушны к соблазнительной фигуре! Особенно если его жена больше не способна угодить ему.

Томас вздохнул про себя, он уже привык к тирадам жены, хотя она раньше никогда не срывала свою злость на Элизабет.

— Моя дорогая Кэтрин, мне некогда думать о фигуре служанки. — Он едва сдерживал свой гнев. — Все мои мысли заняты уплатой долгов кредиторам, вот почему мне срочно требуются наличные, и я готовлюсь съездить во Францию на следующей неделе и приобрести еще одну партию кресел.

— Ты все время тем и занимаешься, что ездишь во Францию! Пошли туда кого-нибудь другого.

— Я ездил туда четыре раза, и ты хорошо знаешь, что мне нельзя послать кого-нибудь вместо себя. Риск слишком велик.

— Ты хочешь сказать, что завел там любовницу и ей больше не с кем спать!

Его терпение иссякло. Эти поездки с целью привезти контрабанду, требовавшие большого нервного напряжения, отчаянное желание благополучно вернуться назад так, чтобы нелегальный товар не обнаружили, убивали всякое желание волочиться за женщинами.

— Ты ведь знаешь, что я уже два раза мог угодить в долговую тюрьму, если бы не огромные прибыли, заработанные на этих французских креслах. Помимо всего прочего, я задолжал изрядную сумму за восточную бумагу для китайских покоев мадам Корнелис.

— Она всего лишь богатая проститутка! Ее заведение не что иное, как дом терпимости! Какие милости она оказывает тебе за все то время, которое ты проводишь у нее?

Такая безумная ревность взбесила его.

— Единственная милость, на которую я рассчитываю, — получить новые заказы от мадам Корнелис! Она из тех, кто не жалеет денег и обычно оплачивает счета без большого опоздания. — Он указал на стоявший перед ним стол. — Могу сказать тебе лишь одно — если сэр Роуленд окажется таким же, как и остальные воспитанные аристократы, мы в течение восьми или больше месяцев не получим ни гроша за эту дорогую вещь, после того как ее доставят в Ностелл и установят в библиотеке. Ты представляешь, во сколько мне обошлась эта вещь?

— Не уходи от темы! — завопила Кэтрин, ударив кулаком по столу. — Я говорю о других женщинах в твоей жизни!

Если бы он в тот день не был так озабочен делами, она могла бы причинить себе тот вред, которого опасалась — разжечь сексуальный интерес мужа к Элизабет, которого еще в помине не было. Он мог бы взглянуть на эту девочку свежим взором, тогда он заметил бы ее гладкую бледную кожу, выпуклости красивых грудей, невинное и чувственное покачивание бедер. Он вполне мог бы откликнуться на любовь девушки к себе. Тогда у Кэтрин и в самом деле возник бы повод для жалоб.

— Кэтрин, ты не будешь мне указывать, на какую тему я должен разговаривать, — ледяным голосом сказал он. — Оставь свои обвинения относительно Элизабет и возвращайся в дом.

— Неужели тебе так наскучило общество жены?

— Я просто хочу, чтобы мне дали возможность продолжить работу.

— Ей ты этого не говорил! — Она накинулась на него с такой злостью, что задела край стола с львиными головами, потеряла равновесие и тяжело рухнула на каменный пол. Томас бросился поднимать ее, но у нее сбилось дыхание. Отчаянно ловя воздух, она сильно закашлялась. Он опустился рядом с ней на колени и держал ее, пока приступ за приступом сотрясал ее тело. У нее на лбу выступил липкий пот. Томас не осмеливался оставить ее одну хотя бы на мгновение и обрадовался, увидев через полуоткрытую дверь подмастерья во дворе. Он велел принести воду. Парень принес ее в помятой оловянной кружке, которую нашел на полке мастерской, другую искать было некогда. Кэтрин отняла носовой платок, который прижимала ко рту, и в промежутках между новыми приступами кашля пила воду из кружки, которую Томас держал в руке. Наконец приступ прекратился. Подняв жену, Томас отнес ее в дом и поднялся в спальню. Ее голова безжизненно лежала у него на плече. Мери, девочка одиннадцати лет, очень похожая на мать, помогла уложить ее в постель. Оставив жену на попечение дочери, Томас спустился вниз встретить врача, которого успел привести юный Том. Врач жил почти рядом. Не отрывая голову от подушек, Кэтрин усталым голосом обратилась к дочери: