— Ну, и по какому поводу потоп?

Я вздрогнула и оторвалась от созерцания своих видавших виды кроссовок.

Было уже достаточно темно, на плазе между магазинами зажглись фонари, и все скамейки между публичной библиотекой и офисом фельдшерских курсов стояли пустыми, хотя днем здесь обычно отдыхали покупатели «Маршалла» с огромными пакетами, посетители итальянской закусочной и будущие фельдшеры в бледно-зеленой медицинской униформе. Сейчас, после закрытия большинства окрестных магазинов, плаза опустела, только ветер шуршал пакетиком от чипсов возле моей скамейки. Да высокая девица стояла рядом и смотрела на меня сверху вниз пронзительными синими глазами.

Я-то надеялась, что вокруг никого, и, следовательно, никто не видит, как я реву. И так увлеклась, что не заметила, как эта черноволосая дылда появилась возле меня. Она стояла, расслабленно опершись о выгнутую спинку скамьи, картинно держала в левой руке черную сигаретку с золотым фильтром и рассматривала меня совершенно бесцеремонно.

— Что молчишь? — девица округлила розовый рот и выпустила дым поверх моей головы.

Я скомкала насквозь промокший бумажный носовой платок и шмыгнула носом. Плакать мне больше не хотелось — я вообще не люблю предаваться отчаянию на глазах у посторонних. И разговаривать мне тоже не хотелось, на сегодня мне вполне хватило разговоров, поэтому я встала, подошла к урне и выкинула бумажный комок.

Девица не тронулась с места. Она продолжала меня изучать, как будто я была экспонатом кунсткамеры. Собственно, ничего такого интересного во мне нет: джинсы не лучшей марки, дряхлые кроссовки и майка с надписью «DK». Поживиться нечем. Впрочем, на грабительницу девица была не очень похожа; к тому же, она обратилась ко мне по-русски, а среди моих бывших соотечественниц бандиток довольно мало. Дуры есть, это да. Например, я. Потому что я, если вы еще не поняли, истинная дура и неудачница.

— Слушай анекдот. Лежат помидоры в холодильнике, один другого спрашивает: «Вы не скажете, который час?» А второй, отшатнувшись: «А-а-а-а!.. Говорящий помидор!!!.» Сигаретку хочешь? — Нежданная собеседница распахнула изящный рюкзачок и вытащила черную пачку «Собрания» с золотым двуглавым орлом: «Black Russian». Моя любимая марка. Их тут не продают, и я не смогла удержаться: кивнула и протянула руку за сигаретой. Но наглая девица чуть отвела пачку в сторону и произнесла, прищурясь:

— Скажи сначала, как тебя зовут?

От растерянности я ответила. Ну, не дура ли? Нормальный человек после такой выходки просто повернулся бы и ушел. Но я почему-то не ушла.

— Вера? Годится. Держи, — девица протянула мне замечательную пачку и щелкнула зажигалкой. — А я Аня. Можно Нюта. Можно даже Нэнси, если хочешь.

Я не хотела. Я и курить-то уже расхотела, честно говоря. По-моему, эта Нэнси была какая-то чокнутая.

Затягиваясь и не чувствуя вкуса сигареты, я топталась возле скамейки и не знала, что делать дальше. А Нэнси спокойно уселась, положила одну бесконечно длинную ногу на другую и кивком указала мне место рядом с собой. Проклиная себя за мягкотелость, я опустилась на краешек скамьи и попыталась принять независимый вид. Подозреваю, впрочем, что мне это не особенно удалось.

— Так чего ты ревела? — Спросила Нэнси, как ни в чем не бывало. — Любимый бросил или с работы поперли?

Я снова стала смотреть на свои кроссовки, давясь непривычно горьким дымом «Собрания»: я не пробовала «Black Russian» с самой Москвы. Что я должна была отвечать? Меня действительно поперли с работы. И действительно бросил любимый. Одновременно. Так получилось, и, поверьте, ни в том, ни в другом не было ни капли моей вины.

— Любимого надо заменить, — авторитетно заметила Нэнси. — С работой сложнее, но при известном везении ее тоже можно заменить. Я, кстати, безработная.

«Ну, и чем ты хвастаешься?» — хотела сказать я. Но промолчала. Однако Нэнси мое молчание, похоже, не смущало.

— Я с сегодняшнего дня безработная, — она потянулась и ловким щелчком отправила окурок в урну. — Манекеном работала. Занятие — хуже некуда. Даже за бабульками престарелыми ухаживать легче.

— Манекенщицей? — Уточнила я с уважением.

Ясно, кем же еще может работать такая синеглазая дылда с ногами от ушей — только ходить по подиуму, заставляя всех остальных корчиться от бессильной зависти…

Дылда усмехнулась.

— Да нет. Манекеном. В витрине стояла. Один чувак, хозяин бутика, решил, что будет прикольно поставить в витрину живых девок. А ты думаешь, это просто? Все время считаешь про себя: раз, два, три, четыре, пять, шесть… до пятнадцати досчитала — повернуться. Руку согнуть. Ногу отставить. В витрине два окна. В одном мы с Наташкой, она блондинка, я брюнетка, а в другом — Триша, негритянка. Ей было легче: она в кресле сидела. А мы с Наташкой целый день на ногах. Раз, два, три… пятнадцать, блин. И делаешь ма-а-аленький шажочек. Раз, два, три — голову вверх, вверх… Балет. К вечеру после такого балета круги перед глазами и хочется сдохнуть прямо там. Я сегодня утром не выспалась, что ли: голова закружилась, чувствую, сейчас упаду. Повернулась и вышла из витрины в зал. Менеджер разорался. А я не выношу, когда на меня орут: взяла с вешалки трусики, розовенькие такие, и засунула ему в пасть. Поэтому я теперь безработная. Ну, а у тебя что?

И я неожиданно для себя рассказала ей про себя абсолютно все, начиная с детского сада. И про манную кашу с комками рассказала. И про Валерку. И про комплексы. И про то, что мой квартирный хозяин — придурок, а босс норовит залезть под юбку. В общем, все подряд. Самое смешное, что она меня ни разу не перебила, так что я замолчала только тогда, когда рассказывать стало нечего. И сразу устыдилась, потому что нагружать постороннего человека своими проблемами просто неприлично.

Нэнси окинула плазу взглядом и встала.

— Ну, ладно. Поедешь со мной в Нью-Орлеан? У меня там один любимый кантуется во Французском квартале, барменом. Можно попробовать на работу устроиться. Не получится — вернемся. Что мы теряем?

Ее синие глаза смотрели на меня пристально и спокойно. Я аккуратно потушила окурок, выбросила его в урну и сказала.

— Поехали. Когда?

— Анюта! — высокий блондин спешил к нам со всех ног по кондиционированному залу аэропорта.

Нэнси восторженно завизжала, бросила сумку и с разбегу кинулась ему на шею.

— Иваааан!..

Блондин качнулся, но устоял. Нэнси, не стесняясь публики, целовала его прямо в улыбающиеся губы. Ее черные волосы растрепались, и это ей невероятно шло, маленький розовый топик задрался, совсем обнажив загорелый живот. Рука Ивана сама собой соскользнула с ее талии на оттопыренную попку, обтянутую джинсами. Бесстыжая Нэнси тут же издала громкий и откровенный стон. Я украдкой огляделась по сторонам и, кажется, покраснела. Стоявший поодаль темноволосый парень с очень короткой стрижкой усмехнулся и отвел глаза. Эти глаза за стеклами очков были черные и узкие, почти как у китайца или японца, на подбородке ложбинка. Я на него загляделась. Не знаю, почему мне так нравятся полукровки. Наверное, где-то в моих генах прячется и изредка напоминает о себе татаро-монгольское иго.

— Эй!.. — Нэнси, смеясь, схватила меня за руку. Я и не заметила, когда и как они с Иваном оторвались, наконец, друг от друга и подошли ко мне.

— Это Верочка, — отрекомендовала меня Нэнси. — А это Иван. Можете поцеловаться, но не взасос, предупреждаю!

Она сияла, и смотреть на нее было приятно — некоторые из спешащих мимо пассажиров с удовольствием задерживали взгляд на ее длинных ногах и роскошной груди, так и норовившей выпрыгнуть из крохотного топика.

Иван вежливо пожал мне руку и сказал, делая шаг в сторону:

— А это мой друг Антон. Тошка, познакомься с девочками.

Из-за его спины выдвинулся давешний брюнет, улыбнулся и кивнул сразу и мне, и Нэнси.