Затем Сэма быстро повели по коридору к какой-то массивной двери, за которой, по всей видимости, размещался кабинет посла. Как только Сэм перешагнул порог, посол быстро пожал ему руку, одновременно проведя пальцами свободной руки по своим слегка подрагивающим усам. Один из сопровождавших Сэма атташе достал из кармана сканер размером с сигаретную коробку и принялся размахивать им возле окон, словно благословляя стекло. Посол наблюдал молча за своим сотрудником.

– Я не могу быть уверенным, – произнес наконец атташе.

– Почему? – спросил глава миссии.

– Стрелка слегка качнулась, но причиной этого может быть и громкая речь на площади.

– Черт, нам пора уже иметь более совершенную аппаратуру. Подготовьте соответствующие бумаги на этот счет в Вашингтон… – Подхватив Сэма под руку, посол повел его назад к двери. – Идемте со мной, генерал!

– Я майор…

– Прекрасно!

Посол вывел Сэма из кабинета и подвел его к другой двери, на противоположной стороне коридора, которую тут же и открыл. Он первым спустился по довольно крутым ступенькам в огромный подвал с единственной электрической лампочкой на стене. Посол зажег ее и мимо выстроенных в ряд корзинок провел Сэма к двери в едва видимой стене. Дверь оказалась довольно тяжелой, и послу пришлось даже упереться ногой в цементную стену, чтобы открыть ее.

Это был вход в давно не использовавшийся холодильник, служивший теперь винным погребом.

Войдя в помещение, посол зажег спичку. На одном из выступов стены стояла сожженная наполовину свеча. Дипломат поднес спичку к фитилю, и вспыхнувшее пламя затрепетало по стенам и выступам. Про себя Сэм заметил, что хранившееся здесь вино далеко не из лучших.

Увлекая за собой Сэма, посол прошел чуть назад и закрыл, правда, не совсем плотно, тяжелую дверь. Аристократические черты его худого лица казались еще более строгими в неверном свете свечи.

– При виде нас, – виновато улыбнулся он, – у вас может сложиться впечатление, что вы имеете дело с параноиками. Но, уверяю вас, это далеко не так!

– Ну что вы, сэр! Здесь очень уютно и спокойно…

В следующие тридцать минут он получил предназначенные для него последние инструкции, присланные правительством. И получил их во вполне подходящем для этого месте: в глубоком подземелье, населенном червями, которые никогда не видели дневного света.

Дивероу покинул посольство с кейсом в руках. Чувствовал он себя не очень уверенно. И не успел выйти из белой стальной двери, как наткнулся на поприветствовавшего его китайского офицера, стоявшего в футе от дорожки. Только сейчас Сэм увидел «вещественные доказательства» тарана – лежавшие на газоне разбитые доски и несколько железных уголков.

– Меня зовут Лин Шу, майор Дивероу, – улыбнулся находившийся за пределами американской территории офицер. – Я буду сопровождать вас к генерал-лейтенанту Хаукинзу. Моя машина к вашим услугам!

Сэм уселся на заднее сиденье армейской машины и, откинувшись на спинку, положил кейс на колени. В отличие от нервных американцев, для Лин Шу не существовало запретных тем. И уже скоро разговор перешел на Маккензи Хаукинза.

– Генерал Хаукинз, – покачивая головой, заявил Лин Шу, – в высшей степени неустойчивая личность… У меня складывается такое впечатление, что он вообще находится во власти каких-то потусторонних темных сил.

– Кто-нибудь пытался поговорить с ним с позиции, так сказать, разума? – спросил Дивероу.

– Да, я пробовал сделать это сам. В довольно мягкой форме старался убедить его…

– Но успеха не добились, как я догадываюсь?

– Что мне сказать вам? Он напал на меня, что само по себе не укладывается ни в какие рамки!

– И вы хотите устроить в связи с этим настоящее судилище? Посол сообщил мне, что вы непреклонны в своем намерении… Процесс или бесконечные хаззераи!

– Что означает последнее слово?

– С иврита оно переводится как «затруднения».

– Вы не похожи на еврея…

– Так как насчет процесса? – перебил китайца Сэм. – Обвинение сводится к нападению на вас?

– О нет! Это несовместимо с нашей философией. Мы не чураемся физических страданий, поскольку только через борьбу и страдания человек обретает настоящую силу…

Лин Шу снова улыбнулся, но почему, этого Дивероу так и не смог понять.

– Генерал будет осужден, – продолжал китаец, – за преступления против нашей родины…

– Расширительное толкование реального поступка, – спокойно резюмировал Сэм.

– Все намного сложнее, – возразил Лин Шу, и улыбка исчезла с его лица, выражавшего теперь покорное смирение. – Ему инкриминируется варварское глумление над национальной святыней, которую можно сравнить с вашим Мемориалом Линкольна. Он уже, как вы знаете, сумел однажды выйти сухим из воды. На украденном грузовике врезался в статую на площади Сон Тай. И поэтому обвиняется сейчас в осквернении великих произведений искусства. Ведь статуя, на которую он наехал на грузовике, выполнена по эскизам жены председателя. И в тот раз не могло быть и речи ни о каких наркотиках. Его видели многие дипломаты. Наделал он шума на площади Сон Тай!

– Он заявит о смягчающих обстоятельствах.

– В случае с нападением на меня это вряд ли поможет.

– Понятно. – И хотя на самом деле Сэм ничего не понял, не было никакого смысла продолжать. – На сколько он тянет?

– Что значит «тянет»?

– Я имею в виду, сколько лет тюрьмы грозит ему?

– Приблизительно четыре тысячи семьсот пятьдесят лет.

– Что? С таким же успехом вы могли бы приговорить его к смертной казни!

– Жизнь в глазах нашего народа священна. Каждое живое существо может внести свой вклад в общее дело. Даже такой закоренелый преступник, каким является ваш империалистический маньяк генерал. Он мог бы принести много пользы, работая в Монголии.

– Подождите! – произнес Дивероу, повернувшись так, чтобы смотреть Лин Шу прямо в лицо.

Он не был уверен, но ему показалось, будто с переднего сиденья донесся металлический звук, какой обычно издает снимаемый револьверный предохранитель.

Сэм решил не думать об этом – так будет лучше – и снова обратился к Лин Шу:

– Но это же идиотизм! – воскликнул он. – Подумайте, о чем вы говорите: четыре тысячи лет… Монголия!

Лежавший на коленях Сэма кейс упал на пол машины, и американцу снова послышался лязг металла.

– Давайте поговорим серьезно, – продолжал он, поднимая кейс и чувствуя, как его охватывает волнение.

– Законом предусмотрены наказания за совершенные преступления, – сказал Лин Шу. – И ни одно правительство какой бы то ни было державы не имеет права вмешиваться во внутренний порядок любой другой страны. Это непреложная истина. Хотя в данном весьма специфическом случае возможны варианты.

Прежде чем ответить, Сэм сделал довольно большую паузу, наблюдая за тем, как хмурое выражение на лице Лин Шу медленно уступает место его прежней вежливой, но в то же время совершенно лишенной какого бы то ни было чувства улыбке.

– Могу я из сказанного вами заключить, – спросил он, – что речь может пойти о решении этого дела без суда?

– Как это – без суда? Каким образом? – снова нахмурился китаец.

– В результате компромисса. Ведь мы говорим именно об этом, не так ли?

Лин Шу позволил себе перестать хмуриться. Сменившая угрюмость улыбка была искренней ровно настолько, насколько Дивероу мог себе это представить.

– Если угодно, то да. Компромисс возможен, но при одном условии.

– При соблюдении которого, возможно, срок тюремного заключения в Монголии в четыре тысячи лет будет несколько сокращен?

– Не исключаю этого, если только вам удастся то, что явилось камнем преткновения для других. В конце концов, стремление к компромиссам у нас в крови…

– Я надеюсь, вы знаете, что говорите. Ведь Хаукинз – наш национальный герой.

– Как и Спиро Ейгару, майор! Ваш президент сам сказал об этом…

– И что бы вы могли предложить? Отменить процесс?

Лин Шу перестал улыбаться, и Сэму показалось, что сделал он это намеренно.