– Что же ты предлагаешь? – с надеждой спросил аррабонец.

– Мы самым естественным образом спустимся по лестнице, заплатим хозяину, что полагается, и он не осмелится ничего причинить нам плохого, так как в таверне много народу.

Аррабонец, тучный человек с розоватым лицом, действительно чем-то напоминавший борова, не прекращал плакаться, как девчонка:

– А если эти люди соучастники Дурка?

– Едва ли.

– Но уже наступила ночная темнота, дорогой Вергилиан, и эти разбойники могут убить нас еще до того, как мы доберемся до Аррабонской дороги. Посмотри на двор – там темно, как в печке. О боги! Что станется с моей семьей в Аррабоне?!

Темноту тоже приходилось принять во внимание, но в конце концов было решено, что мы проведем ночь внизу, вместе с Теофрастом, хотя он был плохой защитой. Во всяком случае, там мы могли в более безопасной обстановке дождаться рассвета, а если представится возможность, тайно покинуть таверну. Так мы и сделали. Однако, к нашему удивлению, въездные ворота оказались широко распахнутыми. По-видимому, привратнику было неохота их ежечасно отпирать и запирать.

Затянувши свой спор по поводу дележа добычи, разбойники дали нам возможность скрыться незамеченными. Вокруг было слишком много суеты, чтобы кто-нибудь обратил на нас внимание. Повозка с грохотом выехала за ворота, и скоро мулы вывезли нас на Аррабонскую дорогу. Теофраст не мог удержаться от душившего его смеха.

– Что с тобой? – спросил Вергилиан.

– Позволь мне сказать, господин, что ни одного постоялого двора я не покидал с таким удовольствием, как таверну Дурка. Ведь мы не заплатили ни одного обола за постой.

– Воображаю ярость трактирщика! – рассмеялся Вергилиан.

Но теперь мы очутились в непрерывном потоке людей и повозок, двигавшихся, выполняя какие-то неведомые для нас повеления. Даже в ночное время войска шли на север, нарушая тишину грохотом копыт и тревожным ржанием коней. Прямо перед нами лежала дорога в Аррабону и в Карнунт, позади, через горбатый каменный мост, она уходила далеко на юг, в Аквилею. Уже светало. Мы проехали несколько стадиев, и после краткого совещания было решено, что лучше вернуться назад, в эту самую Аквилею, и там ожидать развязки событий, хотя торговец из Аррабоны и плакал, что семья его может погибнуть от варварских мечей, а я горевал, упустив такой удобный случай возвратиться к родным.

Мы повернули, но до моста добрались не без труда: дорога была узкая, и все время приходилось давать свободный проезд военным повозкам и даже пешим солдатам. Размахивая руками, они кричали:

– Прочь с дороги! Идет славная Третья центурия!

Или какой-нибудь вояка орал:

– Дорогу воинам непобедимой Скифской когорты!

В это время через мост переправлялся обоз. Лошади, худые, с выпиравшими крестцами, с трудом втаскивали на высокий въезд возы с поклажей. Уцепившись за колеса, погонщики помогали коням, но несчастные животные мотали головами и беспомощно бились в упряжи.

У моста виднелась группа всадников. Впереди, на некотором расстоянии от остальных, сидел на белой лошади крупный человек в красном плаще. Даже издали я догадался, что у него должно быть тяжкое дыхание. Щеки у этого тучного военачальника отвисли, как у разжиревшей старухи. Мы подъехали к мосту и терпеливо ждали, когда будет возможно перебраться на ту сторону реки. Нас, вероятно, принимали за беглецов из Аррабоны, потому что воины иногда спрашивали:

– Ну как там сарматы?

Начальник в красном плаще крикнул:

– Кому принадлежат повозки?

Вытирая тыльной стороной руки пот, один из погонщиков ответил:

– Дакийской когорте.

– Кто префект когорты?

– Гедомар.

Человек в плаще что-то сказал находившемуся за ним всаднику. Один из воинов, хмуро стоявший рядом с нами в грязи, покрутил головой.

– Ну и попадет же теперь Гедомару! Легат с него шкуру сдерет за коней.

– Кто этот муж? – спросил солдата Вергилиан.

– Цессий Лонг. Легат Пятнадцатого легиона.

– Цессий Лонг? Но ведь я знаю его. Он неоднократно имел дело с сенатором…

Солдат усмехнулся:

– Ты, видно, тоже из тех, что спят на мягких постелях и едят на серебре?

– Таков уже порядок в мире, – примирительно ответил поэт. – Одни нежатся на перинах, другие спят на голой земле.

– Неплохо бы поменяться. А то у меня уже бока болят.

– Я не согласен, – ответил Вергилиан с улыбкой.

– Не согласен? Подожди немного! Настанет час, и тебя и спрашивать никто не будет.

– Однако ты ведешь мятежные речи.

Вергилиан посмотрел на меня и покачал головой, как бы делясь со мной своим удивлением. В это время зубастого воина позвали из рядов:

– Амфилох! Амфилох!

Черноглазый человек потерялся в толпе солдат.

Наконец повозки благополучно прогромыхали по мосту и спустились в долину. Стало совсем светло. Низко нависли дождевые тучи. За повозками двигались центурии XV легиона, накануне вышедшие из Аквилеи. Воины шли в беспорядке, переругивались, останавливались у края дороги, чтобы помочиться, а перед ними везли на повозках их оружие, копья и щиты, так как солдаты не желают теперь утомляться в пути и требуют за службу под орлами всевозможных поблажек.

К моему удивлению, Вергилиан смело направился к тому военачальнику, которого звали Цессием Лонгом.

Я не слышал их разговора, но видел, сидя в повозке, как легат неуклюже склонился к Вергилиану с лошади и терпеливо выслушал его речь, а потом что-то сказал в ответ и в заключение ласково закивал головой. Я с нетерпением ждал возвращения друга. Он вернулся и взволнованно сообщил, что Цессий Лонг тотчас узнал его и советует повернуть назад, чтобы двигаться вместе с воинами в Карнунт, куда направляется легион. По словам легата, можно предположить, что опасность невелика и все сведется к ходатайству варваров о позволении им обосноваться на римских землях. Якобы легат уже получил по этому поводу необходимые полномочия, чтобы обойтись без кровопролития. Так в нашей судьбе снова неожиданно произошла перемена, и в самом радужном настроении мы повернули мулов в обратном направлении.

Накрапывал дождь. Мы ехали среди воинов, угрюмо шагавших по дороге. До нас доносились обрывки солдатских разговоров, крепкая брань, окрики центурионов. Огромные стаи черных птиц летели на север, в сторону Дуная, точно предчувствуя добычу. По обе стороны дороги лежали пустынные поля, покинутые хлебопашцами после уборки урожая, и только порой в темной роще виднелись колонны скромного сельского храма или дымились очаги в селении.

Почему-то мне вспомнился Аммоний и то, что он говорил в Александрии о душе, озаряющей мертвую материю. Она постепенно удаляется от источника божественного света и погружается во мрак…

Когорта месила грязь. Один из молодых воинов, с белокурыми волосами и розовыми щеками, доел кусок хлеба с салом, похлопал рука об руку, точно отряхая крошки, и сказал:

– Набил брюхо…

Вдруг он поднял ногу и издал неприличный звук. Но откуда-то появился конный центурион с необыкновенно низким морщинистым лбом и коротко остриженными волосами, со шлемом, висевшим у него на спине. Он наклонился к молодому солдату, отчего его лицо налилось кровью, и прохрипел:

– Ты, пещера со зловонными ветрами! Веди себя пристойно в строю или попробуешь розог!

Воин молчал, страшась наказания. Товарищи его смеялись.

Нашу повозку бойко перегнала тележка бродячего торговца, хотя ее тащил один старый мул. На тележке восседала красивая женщина с глазами, как у коровы. Тщедушный человек с бороденкой, ее супруг, стал продавать обступившим повозку солдатам лепешки и еще какие-то съестные припасы. Центурион, только что изругавший воина за неприличное поведение в строю, подъехал к тележке, чтобы посмотреть, что продает торговец. Может быть, даже с намерением получить с него мзду за право торговать среди воинов центурии. Но, увидев красотку, он просиял, потрогал женщину за подбородок и милостиво произнес:

– Когда будешь в Карнунте, спроси в легионном лагере центуриона Максимина…