– Пойдемте все, – предлагал Першмен. – Если старик не уступит по хорошему, заставим силой.

– Лучше поговори ты сам. А то он, чего доброго, сочтет наше выступление за бунт, а в таких случаях, сам знаешь, шкипер волен применять всякие каверзные средства.

Першмен ушел. Минуту спустя люди услышали свирепый рев, на палубе прогремел револьверный выстрел, и до матросского кубрика долетели истошные вопли Першмена. Мистер Мобс собственной персоной взял на себя труд вышибить из этого молодца вредные замашки. С помощью Гопкинса и Иварсена он превратил лицо Першмена в окровавленный кусок мяса. Узловатый конец веревки, которым мастерски умел пользоваться Иварсен, до тех пор плясал по спине парня, пока к Першмену не вернулось сознание и он не пустился наутек.

– Эй, ты! – заорал Мобс вслед беглецу. – Скажи остальным, если найдутся еще субъекты, которые думают так же, как ты, пусть приходят на переговоры! Голодная акула велит им кланяться.

Поднялся ропот, хмурыми взглядами люди издали проводили капитана, но никто больше не утруждал хозяина «Сигалла» разными досужими выдумками. Целую неделю залечивал Першмен свои раны. А грязная посудина с несколькими десятками людей из отбросов цивилизованного общества, которые с невероятным самомнением и е еще более невероятными претензиями носили имя белого человека, неслась вперед, навстречу океанскому простору.

Поняв, что онн бессильны против капитана Мобса и его подручных, на стороне которых стоял закон – этот верный союзник эксплуататоров и насильников, – одураченные моряки старались выместить свою злость друг на друге. Неуступчивость в ничтожных мелочах, грубая ругань, бесконечные перебранки и потасовки спасали жизнь на «Сигалле» от чрезмерного однообразия. Сильные безжалостно помыкали своими более слабыми товарищами, взваливали на них всю тяжелую работу. Наглецы подчиняли себе слабовольных, в матросском кубрике появились свои господа и слуги. Молодой Першмен с самого начала показал себя безнадежным простаком – ему и доставалось больше всех. И как только он мало-мальски оправился от побоев, верховоды из экипажа взяли его в оборот. Помимо непосредственных обязанностей, на него одного взвалили ответственность за чистоту в кубрике, он должен был приносить пищу, мыть посуду и заниматься всеми прочими мелочами. Более пронырливые стали лебезить перед Иварсеном и Гопкинсом, таким же путем заручились благосклонностью самого Мобса, ибо ему по душе были покорность, эгоизм и несогласие среди подчиненных. В остальном капитану не было дела до того, что происходит в матросском кубрике. Лучше всего, если они не ладят между собой, – это укрепляет власть капитана.

Несмотря на подобные моральные качества, экипаж «Сигалла» вполне соответствовал своему назначению. Большинство этих опустившихся и деклассированных людей прилично знали свое дело. Среди них были отличные гарпунеры, такелажники, бывалые штурманы, гребцы, или же просто физически сильные люди, привычные к тяжелой работе и скверным условиям жизни. И хотя многие из них долгое время шатались без дела и кое-как перебивались на чужой счет, они все же считали предстоящий промысловый рейс только суровым и неизбежным испытанием – не больше.

Один лишь Першмен не мог примириться со своей судьбой. На берегу он жил в сравнительно сносных условиях. Его отцу принадлежала небольшая ферма. Никогда ни один человек не унижал его так грубо, как здесь, на корабле. Ему были противны эти люди и их обычаи, противно само соприкосновение с ними, один лишь вид капитана Мобса заставлял кипеть кровь в жилах юноши. В отчаянии он часто смотрел на море: не покажутся ли где-нибудь паруса другого корабля, верхушки пальм – предвестники земли? В одной из корабельных шлюпок Першмен запрятал бочонок с водою и краденые сухари. При первой же возможности он собирался бежать.

А «Сигалл», будто нарочно, избегал близости островов. Дни и ночи мчался корабль по безжизненной водной пустыне.

Наконец они заметили первых китов. Началась работа. В первый день удалось убить двух матерых самцов, из которых заготовили девяносто бочек жира. К третьему кашалоту капитан Мобс никак не мог подогнать корабль на такое расстояние, чтобы выстрелить по нему гарпуном. Были посланы две шлюпки охотников. Загарпунить-то кашалота удалось, но разъяренное животное оборвало трос и бросилось на лодку. Молодой Першмен видел, как чудовище одним ударом хвоста вдребезги разнесло лодку. Этот случай произвел на него глубокое впечатление. Погибло трое матросов, и хотя они не были ни друзьями Першмена, ни вообще хорошими товарищами, их внезапная смерть потрясла юношу.

Это было только начало охоты. В трюме «Сигалла» лежали еще сотни порожних бочек. Разве участь тех троих не могла в будущем постичь других, в том числе и его, Першмена? Нет, он не желал испытать такое, не хотел ждать. Судно должно немедленно прервать свой рейс и возвратиться в Новую Зеландию или на какой-либо другой остров.

Наутро кок тщетно пытался начерпать воды для кофе из цистерны. Цистерна была пуста. И бочонки в спасательных шлюпках повытекли досуха. Лишь в одной лодке нашли небольшой бочонок с водой и ящик сухарей, но этого запаса влаги могло хватить экипажу всего на пару дней. Во всех сосудах для хранения воды были пробуравлены дырки и драгоценная, незаменимая жидкость спущена в море. Капитан Мобс неистовствовал, как бешеный. Он понимал, что тут налицо злой умысел и охоту на китов придется на время прервать, пока корабль на каком-нибудь острове не возобновит запаса воды.

– Это работа Першмена! – во всеуслышание заявил Мобс команде. – Но он грубо просчитался, ему самому же придется расплачиваться за свою проделку. В этой части океана ближе пятисот миль нет ни одного острова. Пока доберемся до суши, мы все подохнем от жажды.

«Сигалл» тотчас же взял курс на ближайшие острова Восточной Полинезии. По расчетам капитана, до них можно было добраться не раньше, чем через девять дней пути. При жестком расходовании оставшегося запаса воды его могло хватить дня на два. А потом? Южное солнце палило немилосердно – ветром не напьешься, а на дождь в такое время года надеяться не приходилось. Положение рисовалось поистине жутким. Люди с мрачными лицами наблюдали за горизонтом. Ненавистью и жаждой крови загорались глаза матросов, когда на палубе показывался Першмен.

– Жажда мучит? – донимал Мобс. – Требуйте у Першмена. Пусть раздобудет воды.

В ту чудесную южную ночь, когда Ако мечтал с Нелимой об их будущей жизни, с палубы «Сигалла» без вести пропал молодой Першмен, сын фермера-скотовода, пустившийся на поиски клада в далях Океании. Все знали, что с ним произошло, но никто по этому поводу не обмолвился ни словом. Капитан Мобс сделал в корабельном журнале лаконичную запись: «Утром Джека Першмена не обнаружили на корабле. Следует полагать, что он упал в море, так как и раньше замечали, что Першмен страдает лунатизмом».

Это была не единственная запись, сделанная в тот день капитаном Мобсом в корабельном журнале, но остальные были подробнее и бодрее. По правде говоря, об исчезновении Джека Першмена в корабельном журнале не значилось еще ни слова, а командир «Сигалла» знал уже, какими славными делами ознаменуется этот день в его биографии.

Началось это на рассвете, в четыре часа утра, когда на палубе сменилась очередная вахта. Погруженный в дрему, в марсовой бочке на фок-мачте изнывал от скуки матрос по прозвищу Маленький Сам. У штурвала стоял пожилой швед, долговязый Эрик Свенсон. Вперив взгляд в компасную стрелку, он, так же как и Сам, боролся со сном. Штурман Гопкинс, который тоже, считалось, стоял на вахте, спустился в свою каюту. Там он, наверно, засиделся за бутылкой рома. «Да, ему-то хорошо… – мрачно подумал Свенсон. – А разве у нас меньше жажда, разве нам не пригодился бы глоток чего-нибудь покрепче? Эх, приложиться бы разок к бочонку…» Блаженные размышления Свенсона прервал голос Сама. Перегнувшись через край марсовой бочки, он показывал куда-то влево.

– Свенсон, ты ничего не видишь? Мне кажется, там земля!