Гавана, суббота 27 октября, 10 часов утра (5 часов дня по московскому времени)

Это день на Кубе начался плохо. Был сильный шторм. Советские и кубинские офицеры пытались сохранять повышенную боевую готовность, беспокоясь о том, как бы тропический ливень не вызвал короткое замыкание в системах связи. Вблизи северо-восточного порта Банес офицеры штаба ПВО находились в хижине, когда поступил сигнал, что к Гуантанамо приближается американский самолет У-2. Поскольку без приказа командующего стрельбу запретили, капитан Н.Антонец позвонил в штаб Плиева «Несмотря на дождь, связь работала хорошо». Антонец запросил инструкции{69}.

Плиева на командном пункте не оказалось. Его заместитель генерал-майор Гречко и начальник штаба по боевой подготовке генерал-майор Гарбуз приказали командующему ПВО не предпринимать никаких действий, пока они не свяжутся с Плиевым. Плиев дал строгие указания о том, чтобы без его личного разрешения оружие не применялось. На телефонные звонки никто не отвечал. Гарбуз бросился в штаб-квартиру Плиева в тот момент, когда пришло сообщение, что У-2 летит над Гуантанамо. Нельзя было терять ни минуты, так как самолет мог покинуть воздушное пространство Кубы Снова к телефону никто не подходил. «Решение прервать полет было оперативно-стратегической необходимостью», — вспоминает Гарбуз. Он и Гречко обсудили обстановку. Если они будут ждать ответ Плиева, самолет окажется вне пределов досягаемости. Нервы сдавали. Начало возможного нападения американцев, как они считали, произойдет в течение нескольких часов. Гречко и Гарбуз полагали, что результаты аэрофотосъемки с этого самолета облегчат действия США сегодня или завтра{70}.

Капитан Антонец получил приказ запустить ракеты SA-2 по мишени 33. В 10 22 утра раздался первый залп кубинского кризиса. Ракета взорвалась рядом с самолетом У-2. Его швырнуло к земле. Американский пилот Андерсон разбился. Когда Плиев добрался до командного пункта и ему доложили о решении Гречко, он попросил отчет о случившемся для министра обороны. Формального выговора не последовало{71}.

Самолет У-2 разбился меньше, чем за час до того, как Министерство обороны в Москве начало передавать Плиеву последние распоряжения Кремля. Все усилия Хрущева контролировать использование силы на Кубы не смогли предотвратить первую американскую потерю. Высшие военные руководители на Кубе слишком вольно интерпретировали первоначальный приказ Хрущева защищать позиции от воздушного нападения. Кризис вступил в самую опасную с 22 октября фазу.

Вашингтон, суббота 27 октября, 10 часов утра (5 часов вечера по московскому времени)

С начала 1946 года Советский Союз являлся главным объектом деятельности американской разведки, и тем не менее, когда братья Кеннеди, Банди, Раек и другие деятели новых рубежей с 21 октября пытались принять наиболее важное, по мнению многих, решение, ни одна спецслужба не сумела точно доложить, что происходило в Кремле.

Первым пунктом повестки дня Исполкома, собравшегося в субботу в 10 часов утра, была подготовка ответа на письмо Хрущева от 26 октября, где он писал о «тугих узлах»{72}. Но не успело открыться заседание, как президенту Кеннеди подали новое письмо Хрущева, которое в этот момент зачитывали по московскому радио.

Кеннеди стал читать текст с телетайпной ленты:

«Премьер Хрущев вчера сообщил президенту Кеннеди, что уберет наступательные ракеты с Кубы, если США уберут свои из Турции»{73}.

По комнате прошел шепот, заговорили члены Исполкома «Он не писал этого, не так ли?» Кеннеди, удивленный новыми условиями окончания кризиса, добавил: «Этого нет в том письме, которое мы получили, не так ли?»

Попытка Хрущева превратить экспромт в крупное преимущество застала администрацию Кеннеди врасплох. Президент и его советники с момента обнаружения самолетами У-2 ракет на Кубе обсуждали возможность торга. Но каждый сценарий подразумевал секретность обмена мнениями в узком кругу. Ни один руководитель США не желал публичной дискуссии, которая могла бы подорвать веру в НАТО.

Сначала администрация решила, что произошла ошибка. «Нельзя ли проверить и быть уверенным, что письмо с телетайпной ленты — это письмо, которое мы читали вчера вечером», — спросил Раек своего подчиненного. Ошибки не было. Президент понял, что невозможно игнорировать это предложение. «Каково состояние наших переговоров с турками по поводу отвода этих?..»

Кеннеди был раздражен и смущен. Его советники тоже. Разве сотрудник КГБ Феклисов не изложил ясно в первом письме условия Хрущева о гарантиях ненападения в обмен на демонтаж ракет?

Банди предложил не обращать внимания на второе послание. «Очень странно, господин президент, что Хрущев изменил условия длинного письма вам, ведь в нем и срочном сообщении советника (Феклисова) только вчера вечером говорилось лишь о Кубе; мне кажется, что мы идем в русле своих планов — ничего нет плохого в нашей позиции держаться выработанной линии».

Кеннеди не понравилось выступление Банди. Он не верил, что можно избежать торга о ракетах «Юпитер». «Для любого представителя ООН и вообще для любого здравомыслящего человека это выглядит как очень честная сделка». Отбросив возражения советников, Кеннеди набросал основы торга: «Думаю, будет очень трудно объяснить, почему мы намерены предпринять военные действия против Кубы, против этих пусковых комплексов, если он говорит: „Уберите свои ракеты из Турции, а мы уберем свои с Кубы“. Думаю, это будет сложным делом».

Кеннеди никто не поддержал, и советники, в частности Банди, Соренсен и представитель Министерства обороны, убедили президента, что слишком высока цена торга с участием НАТО. Вместо этого он должен выиграть время, вновь проверить Хрущева в надежде, что он вернется к условиям, изложенным в письме от 26 октября.

Роберт Кеннеди согласился с братом в том, что время играет первостепенную роль, но не согласился сделать ракеты «Юпитер» предметом торга. В пятницу утром он промолчал, когда президент проявил интерес к возможности компромисса. Теперь он чувствовал необходимость высказаться. «Я просто не понимаю, — сказал он, — как мы можем заставить турок ослабить свою оборону». Он заявил, что угроза нависла над Латинской Америкой, и мы должны разобраться с ней, а уже потом переходить к европейским делам. Он предложил составить ответ Хрущеву в том плане, что сперва надо решить более актуальную проблему, но оставить открытой возможность обсуждения в будущем проблемы разоружения Турции.

Президенту не понравился план брата. Его больше всего занимала проблема, как быстрее прекратить работу на советских военных базах: «Мы не можем позволить себе завязнуть в длительных переговорах, если эта работа будет продолжаться».

Почему у президента было много противников? Большинство его советников считали, что два письма составлены двумя разными группами в советском руководстве. С их точки зрения авторы второго письма сторонники жесткого решения, которые выдвигали неприемлемые или по крайней мере унизительные для Вашингтона условия. Если бы Кеннеди нашел путь прямого общения с Хрущевым, то торг такого рода был бы исключен.

И в самом деле, действия Кремля поставили Кеннеди в тупик. Обращаясь к своему любимому кремленологу Ллоуэллину Томпсону, Кеннеди спросил: «Единственно, что мне непонятно, Томми, почему же они не высказались в приватном порядке, если они действительно выдвигают подобное предложение». Все присутствующие полагали, что Хрущев, по-видимому, передумал, какие-то причины побудили его запросить высокую цену за демонтаж ракет на Кубе.

Вскоре после полудня закрылось заседание Исполкома. Некоторые его участники собрались в 2.30 в госдепартаменте для продолжения дискуссии по поводу двух писем Хрущева и реакции турок на новое предложение советского руководства. Большинство членов Исполкома встретились в 4.00 часа в Белом доме, чтобы обсудить проект ответа Кеннеди на письмо Хрущева, а также содержание переговоров с НАТО. Имелась договоренность что для рассмотрения советского предложения НАТО соберется через несколько дней. Однако Исполком не сумел выработать общую точку зрения на то, что просить у турок.