Реакция советского посольства в Вашингтоне
Через несколько часов после объявления Кеннеди блокады Кубы посольство СССР в Вашингтоне подготовилось к войне. Глава резидентуры КГБ в Вашингтоне Александр Феклисов телеграфировал в Москву, что «уничтожит всю оперативную переписку». Ветеран Второй мировой войны Феклисов решил не рисковать. Он проверил аварийный электрогенератор, который обеспечивал энергией посольство в случае отключения электроэнергии. Традиционно КГБ имел наиболее надежную связь с Москвой, и было чрезвычайно важно сохранить ее во время кризиса. Он также поручил проверить исправность системы подачи кислорода. Им не исключалась возможность химической или биологической атаки на посольство. Посол Анатолий Добрынин координировал осуществление мер безопасности всего посольства с Феклисовым. Всем работникам было предписано впредь до особого уведомления не ходить ни в кино, ни в магазины. Заботы Добрынина и Феклисова распространялись на всех советских граждан в американской столице. Особым предметом обеспокоенности было то, что в это время в Вашингтоне гастролировал Ленинградский симфонический оркестр и балет Большого театра. КГБ решил направить своих сотрудников для усиления безопасности этих коллективов{22}.
Георгий Большаков наблюдал, как вашингтонская полиция занимает позиции вокруг советского посольства. «Блокада началась», — сказал один из сотрудников ГРУ, выглянув в окно{23}. Большаков имел моральное право спокойно наблюдать за происходящим. С апреля 1961 года он был в центре советско-американских отношений. Годом раньше он и Роберт Кеннеди обменивались посланиями, которые предотвратили перерастание напряженности в Берлине в войну. После формальной встречи 5 октября он больше не виделся с Генеральным прокурором. Более того, согласно полученным инструкциям он должен был убеждать американцев, что акции на Кубе носят чисто оборонительный характер, то есть прямо противоположное тому, что утверждал Кеннеди.
Ожидаемый телефонный звонок раздался на следующий день после речи Кеннеди. Журналист Фрэнк Хоулмен просил о встрече. Большаков некоторое время не видел корреспондента газеты «Дейли ньюз», но он знал, что Хоулмен не просто хочет поболтать.
У Хоулмена была серьезная миссия. Кто-то из сотрудников Генерального прокурора, а может и сам Роберт Кеннеди, хотел использовать Большакова для прощупывания позиций Кремля относительно политического решения кризиса. Роберт Кеннеди и его сотрудники, пояснил Хоулмен, считали, что ракеты на Кубе являются «своеобразным ответом на создание баз США в Турции и Италии». «В связи с этим, — сообщал Большаков начальству, — Роберт Кеннеди и его друзья считают возможным обсудить следующую сделку-компромисс: США — ликвидируют свои ракетные базы в Турции и Италии, а СССР — на Кубе». Действительно, за два дня до этого Роберт Кеннеди обсуждал со своими сотрудниками возможности политического решения кризиса, включая ликвидацию «Юпитеров». Заметки об этой необычной встрече Большаков закончил осторожным сообщением, что Роберт Кеннеди, со слов Хоулмена, считал, что «условия такой сделки можно обсудить не в обстановке взаимных угроз, а спокойно»{24}.
Вероятно, по просьбе президента или по собственной инициативе Чарльз Бартлетт также передал в первые напряженные часы кризиса Большакову, что Белый дом рассматривает вероятность компромисса, считая возможным отказаться от ракет «Юпитер»{25}.
Советское посольство имело веские основания полагать, что по крайней мере высказывания Хоулмена и Бартлетта отражают официальную позицию о отзыве ракет «Юпитер» для ликвидации кризиса. В это утро американская пресса была полна различных предположений о возможном дипломатическом пути решения проблемы. Резюмируя принципиальную позицию наиболее известных ученых мужей от внешней политики для сообщения Шарлю де Голлю, 23 октября посол Франции в США Эрве Альфан пояснял, что Макс Френкел и Джеймс Рестон из «Нью-Йорк таймс» рассматривают возможность некой компенсации для России, вероятно, уступки по Берлину. «Однако я заметил, — сообщает Альфан, — иную позицию Уолтера Липпмана, который привлекает внимание к тому факту, что ракеты средней дальности США в Турции чрезвычайно осложняют позиции Кеннеди»{26}. Тем временем администрация также собирала мнения своих союзников относительно сделки Куба-Турция. Госдепартамент направил телеграмму делегации США в ООН с просьбой выяснить реакцию Турции{27}.
По непонятной причине резидентура ГРУ решила не сообщать в Кремль сведения, полученные от Хоулмена и Бартлетта, хотя именно в такое тревожное время Москва нуждалась в подробной и достоверной информации. Более того, такое поведение было необычно для советской военной разведки. В течение полутора лет она немедленно передавала в Москву все, что становилось известно Большакову от брата президента или ближайшего окружения Кеннеди. Но 23 октября от Большакова в Кремль не поступило никаких сведений. Эта информация была получена в Москве лишь после полудня 25 октября.
Что собирается делать Хрущев?
Первое решение Кеннеди после его телевизионного обращения было санкционирование шести разведывательных полетов на малой высоте над Кубой{28}. 23 октября перед президентом стояли две цели. Первая — быть в курсе всех военных приготовлений на острове, чтобы знать степень угрозы, которую необходимо отразить военными силами. Он также ждал реакции Хрущева. Если Кремль выберет жесткую линию, то Хрущев отдаст приказ советским судам игнорировать блокаду. Или, возможно, он решит применить адекватные меры в Берлине, который являлся наиболее уязвимым местом для НАТО. Весь день Кеннеди и Исполком обсуждали пути противодействия обоим или одному сценарию. К вечеру Кеннеди распорядился, чтобы Пентагон привел в состояние двухчасовой готовности батальон для размещения его на основной дороге на Берлин на случай, если Советский Союз и Восточная Германия попытаются отрезать западный Берлин от Европы, как это случилось в 1948 году{29}.
Шло время, Москва молчала, и тогда Роберт Кеннеди решил снова обратиться к Большакову. «Я послал Чарли Бартлетта, который был на дружеской ноге с ним, к Большакову», — вспоминал Роберт Кеннеди{30}. Бартлетт пригласил Большакова в свой офис в Национальном пресс-клубе.
Бартлетт заверил Большакова, что он «встречается с ведома президента и его брата». «Президент очень рассержен тем, что происходит на Кубе, — сказал Бартлетт. — Это напоминает обман японцами Рузвельта перед Пёрл-Харбором». Вера Кеннеди в возможность Договоренности с СССР «поколеблена». Тем не менее «президент не хочет вторжения на Кубу, — пояснил Бартлетт, — он требует ликвидации ракет среднего радиуса, если они имеются»{31}. Он подчеркнул, что Джон Кеннеди, который уже обдумывает возможность ликвидации ракет под международным контролем, считает наилучшим выходом обратиться по этому вопросу в ООН Кеннеди давал понять СССР, что переговоры под эгидой ООН пройдут успешно, если советское правительство приостановит отправку своих судов на Кубу.
В конце встречи Бартлетт спросил Большакова, известно ли ему что-либо о путях разрешения кризиса. Большаков не смог высказать никакого предположения. «Все пути урегулирования, — ответил он, — изложены в заявлении советского правительства»{32}.
Не удовлетворившись результатами первой встречи, Роберт Кеннеди попросил Бартлетта вновь повидаться с Большаковым в этот же день. Он хотел дать понять Хрущеву, что у США есть необходимые доказательства размещения ракет на острове. «Я дал Бартлетту карту размещения всех ракет», — вспоминал позже Кеннеди{33}. Утреннее заявление Большакова, разочаровавшее Кеннеди, свидетельствовало об отсутствии каких-либо положительных решений Москвы. Возможно, снимки, сделанные с самолетов У-2, заставят Президиум разумно прореагировать, как это бывало в прошлом.
Войдя в офис Бартлетта, Большаков обратил внимание на большую стопку листов бумаги, с которыми, по-видимому, работали. «Это были результаты аэрофотосъемки», — вспоминал он. Бартлетт листал их, и, когда Большаков подошел к нему, он заметил на них штамп «Только для глаз президента». «Что скажешь на это, Георгий?» Вопрос был как выстрел. Большаков отрицал свою осведомленность в ракетной области. «Я никогда не видел подобных фотографий, — пожаловался Большаков, — и понятия не имею, что на них изображено». Он высказал предположение, что, может быть, это площадки для игры в бейсбол. «Если ты специалист, Чарли, то ты мне и скажи, ракеты это или не ракеты?»{34}.
