Я вскарабкалась на ноги и поискала оружие, остановившись на розовых туфлях–лодочках на высоких шпильках, оставшихся со времен, когда я была подружкой невесты на свадьбе Мегеры Шарлотты. Я прокралась из спальни в гостиную и заглянула в кухню.

Это был Рейнджер. И он выгружал содержимое большого пластикового контейнера в чашку.

– Иисусе, – произнесла я, – ты чертовски меня испугал. Почему бы тебе в следующий раз не постучать?

– Я оставил тебе записку. Думал, ты меня будешь ждать.

– Ты не подписал свою записку. И как ты рассчитывал, что я узнаю, кто ее написал?

Он повернулся и посмотрел на меня:

– А что, были другие предположения?

– Морелли.

– Ты что, снова с ним снюхалась?

Хороший вопрос. Я воззрилась на пищу. Салат.

– Морелли бы принес бутерброды с сосисками.

– Эта фигня убьет тебя, Милашка.

Мы охотники за головами. Люди в нас стреляют время от времени. А Рейнджер беспокоится о транспортировке жиров и нитратов.

– Не уверена, что это все как–то способствует увеличению средней продолжительности жизни.

Кухня у меня крошечная, и, казалось, Рейнджер занял ее почти всю, стоя ко мне очень близко. Он потянулся поверх моей головы и выхватил из шкафчика две миски для салата.

– Дело не в продолжительности жизни, – пояснил он. – А в ее качестве. Цель – обеспечить чистоту ума и тела.

– Так у тебя чистый ум и тело?

Рейнджер остановил на мне взгляд:

– Сейчас не очень.

Хмм.

Он наполнил миску салатом и вручил мне.

– Тебе нужны деньги.

– Да.

– Есть много способов делать деньги.

Я уставилась в миску, накручивая зелень на вилку:

– Точно.

Рейнджер подождал, пока я подниму на него взгляд, потом сказал:

– Ты уверена, что хочешь этим заняться?

– Нет. Не уверена. Я даже не знаю, о чем мы говорим. Я в общем–то не знаю, чем ты сам занимаешься. Я просто ищу дополнительную профессию, чтобы иметь какой–нибудь приработок.

– Какие ограничения или предпочтения?

– Никаких наркотиков или нелегальной торговли оружием.

– Думаешь, я толкаю наркоту?

– Нет. Ляпнула необдуманно.

Он занялся салатом.

– То, чем я сейчас занимаюсь, можно назвать восстановительными работами.

Звучало привлекательно.

– Ты имеешь в виду, типа внутренней отделки дома?

– Ага. Полагаю, ты могла бы это назвать внутренней отделкой.

Я попробовала салат. В общем, неплохо, но чего–то не хватает. Гренок, обжаренных на масле. Больших кусков жирного сыра. И пива. Я безнадежно сунула нос в другой пакет. Потом проверила холодильник. Ни там, ни здесь пива не было.

– Вот как это работает, – начал Рейнджер. – Я посылаю команду на восстановление, а потом оставляю одного–двух человечков в здании позаботиться о долгосрочной поддержке. – Рейнджер оторвал взгляд от еды. – Ты ведь держишь себя в форме? Бегаешь?

– Конечно. Все время бегаю.

Я вообщене бегаю. Мои упражнения сводятся к тому, чтобы время от времени пробежаться по магазинам.

Рейнджер подарил мне мрачный взгляд:

– Ты врешь.

– Ну, я подумываюо пробежках.

Он доел салат и положил миску в посудомоечную машину.

– Заберу тебя завтра в пять утра.

– В пять утра! Чтобы приступить к восстановительным работам?

– Я предпочитаю работать так.

Тревожный сигнал вспыхнул в моей голове:

– Может быть мне стоит узнать больше….

– Это рутина. Ничего особенного. – Он посмотрел на часы. – Мне нужно идти. Деловая встреча.

Я не хотела вдаваться в природу его деловых встреч.

* * * * *

Я поторчала у телевизора, но не смогла найти ничего интересного. Никакого хоккея. Никаких комедий. Тогда я взяла сумку и вытащила большой конверт. Неизвестно, почему, но я сделала цветные копии фотографий перед встречей с Морелли. Получилось шесть фото на страницу, и таких страниц было четыре. Я разложила копии на обеденном столе.

Не очень приятное зрелище.

Когда фотографии улеглись рядом, то некоторые детали стали проясняться. Я совершенно уверена, что там было только одно тело, и тело это не пожилой личности. Никаких седых волос. Кожа гладкая. Трудно было сказать, кто это – молодой мужчина или женщина. Некоторые фотографии были сняты с близкого расстояния. Другие с дальнего ракурса. Не было похоже, что части тела перекладывали. Но на некоторых снимках край мешка был сильнее отогнут, чтобы лучше было видно.

Ладно, Стефани, встань на место фотографа. Зачем тебе сдались эти снимки? Трофейные фото? Я так не думала, потому что ни на одном не было видно лица. Фотографий было двадцать четыре, значит, целая пленка. Если бы мне хотелось сохранить память об этом скверном деянии, то я бы захотела иметь снимок лица. Копию для доказательства, что работа сделана. Подтверждение убийства требует снимок физиономии. Что остается? Тот, кто сделал эти визуальные записи, не хотел повредить улики. Так, может, дядюшке Фреду повезло наткнуться на мешок с частями тела, выскочить и сделать моментальную фотосъемку. И тогда что? Он положил фотографии в стол и исчез, пока бегал по домашним делам.

Это лучшее, что пришло мне в голову, как бы неубедительно это ни было. Правда, фотографии могли быть сделаны пять лет назад. Кто–то мог дать их Фреду на хранение или в качестве мрачной шутки.

Я сунула снимки обратно в конверт и схватила сумку. Я считала, что искать что–либо по соседству с «Грэнд юньон» напрасная трата времени, но чувствовала, что нужно что–то делать.

Я доехала до жилого района позади торгового пассажа и припарковалась на улице. Потом взяла фонарик и отправилась пешком исследовать улицы и переулки, заглядывая за кусты и мусорные баки, окликая дядюшку Фреда по имени. Когда я была маленькой, у меня была кошка, которую звали Катерина. Однажды она появилась на нашем крыльце и отказалась его покинуть. Мы стали ее кормить, а потом каким–то образом она протоптала дорожку на кухню. По ночам она скиталась по окрестностям, а днем спала на моей кровати, свернувшись в клубок. Однажды Катерина вышла погулять и не вернулась. Целыми днями я ходила по улицам, ища ее за кустами и мусорными баками, зовя по имени, в точности, как сейчас дядюшку Фреда. Матушка сказала, что коты иногда так исчезают, когда приходит их время умирать. Я думала, это все большая чушь.

* * * * *

Выбравшись из кровати, я, пошатываясь и спотыкаясь, побрела в ванную и там стояла под душем, пока не открылись глаза. Лишь когда кожа сморщилась, я поняла, что дело сделано. Потом вытерла волосы полотенцем и потрясла головой, таков был мой способ сделать прическу. Я не знала, что нужно надеть для работ по внутренней отделке, поэтому надела, что всегда… джинсы и футболку. А затем, чтобы было поофициальней на тот случай, если дело обернется так, что это действительно будет внутренняя отделка, я добавила ремень и жакет.

Рейнджер ждал на парковке, когда я отворила заднюю дверь. Он водил сияющий черный «рейдж роувер» с тонированными боковыми стеклами. Машины Рейнджера всегда дорогие, и их происхождение, как правило, нелегко объяснить. Трое мужчин занимали заднее сиденье. Двое были черными, один – неопределенного происхождения. Все трое подстрижены, как морпехи. На всех черные спецназовские брюки и черные футболки. Все мускулистые парни. Ни одной унции жира. И никто из них не выглядел, как отделочник.

Я уселась рядом с Рейнджером.

– Это бригада отделочников на заднем сиденье?

Рейнджер просто улыбнулся в предрассветную тьму и выехал со стоянки.

– Я одета не так, как все, – заметила я.

Рейнджер остановился на светофоре на Гамильтон:

– Я захватил куртку и жилет для тебя в багажнике.

– Разве это не внутренняя отделка?

– Все виды отделочных работ, Милашка.

– Насчет жилета…

– «Кевлар».

«Кевлар» означало, что жилет пуленепробиваемый.