— Это ты только что говорил по-английски?
Глядя на меня, как снулая рыба, он произнес на своем языке что-то такое, отчего его приятели прыснули и отвели глаза. Палм перевел мой вопрос на арабский, и Блуто отрицательно покачал головой.
— Почему вы спрашиваете, Гарри?
— Он недавно произнес слово «раздолбай». Я абсолютно уверен, что это был он.
— Сомневаюсь. Шарам крайне неразговорчив. Вряд ли он вообще когда-нибудь учил английский. Когда он не работает, то почти все время спит.
Тут появился вертолет компании, и меня отвлекли другие заботы, но случай этот врезался мне в память, и я часто потом его вспоминал.
Тело уложили на носилки и погрузили в вертолет. Мы наблюдали за тем, как машина поднимается в воздух. Палм похлопал меня по плечу и удалился. Подошел заметно расстроенный Хазенхюттль.
— Этого не должно было случиться. Ничего не понимаю
— Что вы имеете в виду?
— Соглашение. Когда вы заключали соглашение, ничего подобного не предполагалось.
— А что вы там возле него делали?
— Да ничего кроме того, что пытался определить почему это произошло. Но так ничего и не понял. Я совершенно сбит с толку.
Эти слова потрясли меня куда больше, чем известие о гибели рабочего. Если, уж даже этот специально приставленный ко мне надсмотрщик не понимает, что происходит, то как же быть нам, простым смертным?
— Вы хотите сказать, проект благословили или что-то в этом роде?
— Да, но я не должен был вам этого говорить. Правда, теперь уже все равно. — Он нервно облизал губы. — Теперь, Радклифф, у этой игры совсем иные правила.
— А я-то думал, что вы посланы помогать мне!
— До сих пор — да, пока я знал правила. Теперь я их больше не знаю.
— Значит, может случиться все, что угодно?
— Для меня это такая же тайна, как и для вас.
Пардон, но я очень люблю фильмы ужасов. Некоторые из моих лучших детских воспоминаний связаны именно с пребыванием в темном зале какого-нибудь сомнительного кинотеатра. В руке у меня огромный картонный стакан попкорна, я то набиваю рот жирной воздушной кукурузой, то сижу с отвалившейся челюстью и крепко зажмуренными глазами, ожидая, что героиня сейчас откроет не ту дверь или из лаборатории послышится истошный вопль. Отцу нравился рестлинг, а мне нравятся вопли и чешуйчатые монстры.
Последняя серия «Полуночи» добралась до кинотеатра Целль-ам-Зее под самый конец самой хорошей недели. Вопреки опасениям Хазенхюттля, смерть сарийского сварщика положила начало спокойному и плодотворному периоду, когда мы стали продвигаться вперед с удивительной скоростью. Конечно, без проблем не обходилось, но ничего такого, чего нельзя бы было быстро и решительно уладить, не происходило. Рабочие разных национальностей стали лучше уживаться вместе и, кажется, мало-помалу начали приспосабливаться если не к культурным особенностям друг друга, то хотя бы к тому, как работают представители других культур. Одному из монтажников-австрийцев его американские и сарийские коллеги даже устроили на удивление роскошный день рождения.
Погода тоже была на редкость благоприятна. Солнце заливало вершины гор, озеро и весенний снег каким-то тосканским светом, как будто одобряя все происходящее. Этот свет создавал такое настроение, что даже во время самой напряженной работы то и дело отвлекаешься, поднимаешь голову и с улыбкой оглядываешься вокруг. А потом, с чувством благодарности природе, освеженный и с новыми силами возвращаешься к своему делу.
Та лекция, которую прочитала мне Клэр, сильно повлияла на мое восприятие окружающего и работу. Чем больше я раздумывал над ее словами, тем яснее сознавал, что она права. Легко послать самого себя подальше и/или перейти на новый стиль жизни, зато чертовски непросто довести дело до конца. Как зарок, данный в ночь под Новый Год, все это звучит очень хорошо и крайне искренне. Но только до тех пор, пока не начинаешь жить в соответствии с новопровозглашенными принципами. Кто знает, с чего начинать? Лично я избрал самый медленный путь — попробовал хоть немного умерить свой буйный нрав, стать добрее и терпеливее, помнить о том, что мои стандарты и ожидания могут быть не такими, как у других. Это сработало примерно наполовину, но я все равно был горд собой, поскольку в душе забрезжила надежда, что продолжая в том же духе, я сумею склонить чашу весов на свою сторону. В конце концов я был вознагражден. Ко мне пришел один из подрядчиков и заявил, что один из элементов наружной отделки, который я считал исключительно важным для внешнего облика здания, изготовить не удастся. Вместо того, чтобы как обычно тут же выйти из себя, я прикрыл глаза и, вымучив улыбку, спросил, что он предлагает взамен. Его предложение оказалось просто замечательным и было значительно лучше того, что мог бы придумать я. Мне оставалось только поздравить его. С того дня многие другие также стали охотно делиться со мной своими идеями, равно как и сомнениями, и это шло только на пользу общему делу. Палм, присутствовавший при моем разговоре с подрядчиком, потом сказал, что гордится мной. Раньше я бы непременно огрызнулся, услышав такое, но Мортон уже сумел доказать, какой он бесценный помощник, и теперь его комплимент только заставил меня расправить перья. Он вообще идеально подходил на роль человека, которому в трудной ситуации всегда можно поплакаться в жилетку. И пусть он не очень разбирался в строительстве, зато был исключительно рассудительным и широко мыслящим человеком, идеи которого, всегда глубокие и созвучные моим, неизменно несли в себе зерно чего-то такого, что помогало расчищать от снега тропинки моих мыслей. Я много рассказывал ему о Клэр, а потом познакомил их, и мы провели втроем исключительно теплый вечер. Потом она сказала мне, что он показался ей очень открытым и великодушным человеком. Тут в моей голове зазвенел какой-то колокольчик, и я вслух высказал осенившую меня мысль:
— Он мне нравится потому, что похож на тебя.
С точки зрения работы, неделя оказалась крайне результативной и интересной. Через несколько дней снова должна была приехать Клэр, и перед тем как пойти в кино, мы с Мортоном плотно поужинали. По дороге в кино я обмолвился, что знаком с Филипом Стрейхорном, человеком, снявшим весь сериал «Полночь» и играющим в нем главного злодея. К моему удивлению, Палм вдруг начал подробнейшим образом расспрашивать меня о Стрейхорне. Кроме желания узнать, что он собой представляет, его, похоже, больше всего интересовало, почему этот интеллигентный и умный человек тратит столько времени на фильмы, единственное назначение которых до смерти пугать людей. Я изложил ему свою радклиффовскую теорию фильмов ужасов, которая в общих чертах сводится к следующему: общество так пресыщено, что обыденные вещи людей больше не занимают, поэтому мы переместились на более низкий уровень, где принято душить, пытать и казнить на электрическом стуле.
— Неужели вы действительно считаете, что это лучший способ развлекать людей?
Вдохновившись, я сунул руки в карманы и понес:
— Пропустите пять тысяч вольт через прекрасную блондинку, и заинтересованная аудитория вам гарантирована. То же самое и в архитектуре. Она зиждется на трех основополагающих принципах — порядке, логике и красоте. Причем меня совершенно не волнует, сколько умников попытались бы меня опровергнуть, поскольку это действительно самая суть того, к чему мы должны стремиться в проектировании любого здания. Так что разные там теоретики могут пойти куда подальше. Но в наши дни появилось и множество весьма удачливых архитекторов, которые, к примеру, готовы вырыть яму и опустить в нее здание. Причем в данном случае мы говорим вовсе не о бомбоубежище, мы говорим о самом обычном доме, уютном доме. Больше всего это похоже на остроумную оригинальную идею, интеллектуальную шутку, которые чаще всего приходят в голову студентам-первокурсникам. Но поскольку внешне идея блещет новизной и никто прежде такого не делал, целая куча людей буквально осаждают этих идиотов просьбами спроектировать им дом. Представляете, Мортон, ДОМ! «Добро пожаловать в гости. Просто спуститесь вниз по лестнице, только не забудьте шахтерскую каску». По мне, так подобное шарлатанство то же самое, что и серии «Полуночи» — совершенно сознательная попытка раскопать и превознести все, что есть в жизни уродливого, враждебного и хаотичного. Один тип даже называет это «делать видимым то, что находится между стабильностью и нестабильностью». Чушь собачья. Удел умников и циников, а ведет он лишь к гибели души.
