Annotation
У всех людей в душе горит прометеев огонь. У одних — ровно, у других — разгораясь и угасая. Таких большинство, но есть еще и пассионарии. Они способны вдохновением зажечь миллионы, развязать войну, основать новую религию, построить великую державу. Они — двигатель прогресса, стихийный и неудержимый.
Судьба человечества в руках манипуляторов. Никто не знает, люди ли они, никому неведома их цель. Ты — пассионарий, восставший против силы, враждебной человечеству. На тебя ведется охота, ведь больше никто не сможет решить — хаос или порядок, война или мир, перемены или стагнация. Выбор сделан, ты готов идти до конца и слепо веришь в истинность своего пути. За тобой — миллионы. Выстоишь ли ты против Врага, которому тысячи лет?..
Виктор Глумов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
Виктор Глумов
ФАТУМ. СОН РАЗУМА
Все организации и персонажи, описанные в этой книге, являются вымышленными. Любое совпадение с реальностью — случайность.
Автор с любовью и благодарностью посвящает эту книгу своим родителям
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«ФАТУМ»
Глава 1
СРЕДИ СВОИХ
Квадратный дворик был окружен новостройками, будто стенами. На «дне» помещались две урны, разбитый фонарь и четыре красно-зеленые лавочки, похожие на ярких тропических гусениц, голодных и ядовитых. Это они объели все листья на чахлых скелетиках лип, обесцветили небо, и траву, и стены домов. А одна гусеница запоздало превратилась в бабочку. В светловолосую бабочку в ярко-синем пальто. Рядом с ней невысокий Илья чувствовал себя тощей суетливой молью. Счастливой обладательницей крыльев. Он топтался, боялся смотреть бабочке-Анечке в глаза и украдкой изучал ее коленки, выглядывающие из-под пальто, и кожаные сапожки с узором.
Илья был счастлив, его ладони потели, а во рту пересыхало, из-за чего он говорил полушепотом. Раньше Анечка любила социолога Каверина, и Илья понимал, что не ровня преподу — высоченному, под два метра, смуглому брюнету. Девчонки обожают брюнетов — это факт, Каверин же, помимо правильной масти, обладал природным магнетизмом, и студенточки летели на него бабочками на огонь. Илья тихо завидовал Никите Викторовичу, наблюдал за ним, стремился походить хоть чем-то. Можно подделать его кособокую улыбку, можно слегка отрастить волосы, подстричься так же, но блеск в черных, с чуть опущенными уголками век глазах и морщинки, появляющиеся на щеках, и голос — пылкий, убедительный — не подделаешь. Как лампочка не заменит солнечный свет, так и бледное обаяние Ильи не сравнится с броским каверинским. Чтобы заполучить Анечку, Илье оставалось ждать, надеяться и вздыхать, хвостиком он за ней никогда не бегал.
Анечка долго его не замечала, как не замечают кустарник рядом с тополем. Анечка страдала, ночами плакала в подушку, но не преследовала Каверина. Когда поняла, что ей ничего не светит, осмотрелась в поисках забвения и увидела этого парня с зелеными, по-эльфийски раскосыми глазами, чистого и искреннего.
— Что-то опаздывает Толстый, — проговорила Анечка, глянула на часы и надула губки, сама же боковым зрением наблюдала, как засуетился кавалер, виновато вскинул брови, полез за телефоном и уронил сигаретную пачку.
Поднял, отряхнул, закурил и позвонил Толстому:
— Толстый, мы уже всё себе обморозили. Короче, у тебя есть пять минут, время пошло… Да поимей же совесть! Это же твой район!!! — Илья нажал на «отбой». — Вот скотина!
Анечка отхлебнула энергетик из банки, сделала серьезное лицо и заметила:
— А что, хомяк — тоже скотина…
Увлеченные разговором, молодые люди вздрогнули, когда неожиданно подкравшийся полицейский проговорил:
— Распиваем? В общественном месте?
Старший сержант Виталий Юрьев, он же Виталя, шел домой, чтобы нарезать пацанам бутеров и покурить; можно сказать, на обед топал. Настроение у него было говенное: на работе пропесочили и чуть не влепили выговор, хотелось кого-нибудь прикончить. Пересекая свой дворик, он заметил модельной внешности девку: высокую, стройную, светловолосую. Витале такие никогда не давали. Зато давали всяким сморчкам. Вон стоит рахит, крепыш Бухенвальда, ножки-ручки тоненькие, башка опухла.
От такой несправедливости гнев вскипел в душе Витали, но тут — о счастье! — он приметил, что сморчок и девка пиво бухают.
— Что вы! — Девушка улыбнулась и протянула банку. — Это безалкогольное, энергетик!
Виталя присмотрелся: и правда, безалкогольное.
— Документики ваши можно? — Покряхтывая, он поедал девку глазами.
Загляденье просто, и сиськи, даже под пальто видно — ого-го! И ноги. А сморчок у нее позорный.
— Да мы москвичи, — подал голос сморчок. — Паспорта с собой не носим. У нас студенческие, показать?
Он уже потянулся за студенческим, но Виталя рыкнул:
— Всрался мне твой студенческий! И ваще, валите отсюда, пока наряд не вызвал. Шумите тут, народ баламутите. Мне, между прочим, на вас нажаловались.
— Да неужели? — Девка уперла руки в бока. — И кто же? Мы тут еще и пяти минут не стоим! Не дадим тебе денег, понял? Права не имеешь, мы ничего не нарушали!
Незаметно и для кавалера, и для стража порядка она включила диктофон на мобильном.
— Аня, — парень взял девушку под руку и попытался увести, — пойдем лучше.
— Никуда я не пойду! — Она вырвала руку. — Предъявите обвинение! — Придвинулась вплотную к Витале. — Мы ничего не нарушали, это наш город! Иди лучше бандитов лови, а не студентов гоняй. У меня подругу ограбили на вокзале — и что? И ничего!
— Ты мне не тыкай! — Виталя отпихнул ее. — Молоко на губах не обсохло… Или то не молоко?
Пока возмущенная девка хватала воздух ртом, Виталя ткнул пальцем в парня:
— А ты пройдешь со мной, что-то рожа у тебя подозрительная. Наводка вот поступила… Паспорта нет, все сходится. Пррройдемте!
— Никуда он не пойдет, — поджав губы, проговорила девка; она стала похожей на львицу, защищающую детеныша. — Я записала это безобразие на диктофон, и завтра же наша беседа будет в Интернете. Понятно тебе, страж беспорядка?
— А ну дай сюда! — Виталя перепрыгнул через лавку и бросился отнимать телефон.
Анечка отскочила, прижала сумку к груди, Виталя схватил ее за волосы, и Илья не выдержал. Восходящая звезда отечественного рока и надежда социологии набросился на полицейского и неумело ударил его локтем в позвоночник. В детстве он полтора года ходил на кик-боксинг, но потом сломал ногу.
Полицейский выматерился, отпустил жертву и отвесил наглому пацану крюка. Пацан отлетел на метр и долбанулся головой о лавку.
К этому времени на условленное место прибыл Толстый и кинулся восстанавливать справедливость. Весовые категории у них с полицаем были одинаковые, и бойцом Толстый слыл неплохим.
Зареванная, растрепанная Анечка, забыв о телефоне, пыталась привести в чувство Илью. Он дышал шумно, прерывисто, и на темени наливалась гематома.
Постепенно справедливость была восстановлена, Толстый месил полицейского и приговаривал: «На те, сука! Получи, падла! На вот тебе!» Он не знал, что ментовский «бобик» остановился в соседнем дворе и на подмогу товарищу спешит целый наряд, не дождавшийся обещанного перекуса. А когда заметил — понял, что со всеми не справится, и попытался удрать, но его изловили и принялись пинать. Жители окрестностей высыпали во двор, чтобы снять происшествие на телефоны. С не меньшим удовольствием они снимали раскрасневшуюся девушку, которая подбегала с просьбами:
