Третья дочь поразмыслила, потом сбросила со спины неудобный мешок, поставила его торчком на иссохшей земле и развязала. Из него, словно бабочки, выпорхнули «розовый» и «изящный». За ними последовал «смутный», напоминавший ночную бабочку.

— Наш край больше не будет голым и бесцветным, — закричали люди с восторгом. — У нас будут и заря, и сумерки, о которых слагались легенды.

Одно за другим появлялись все новые прилагательные: «сочный», «броский», «красивый», «пышный». Это последнее прилагательное напоминало краба с густой растительностью на панцире. Когда он пополз по спекшейся земле, с него начали падать растения — а может быть, они вырастали вокруг него — но в любом случае за ним тянулся зеленый след.

Наконец мешок почти опустел, и остались в нем только неблагозвучные слова. «Слизистый» высунул было щупальце, но третья дочь туго затянула шнурок. «Слизистый» завизжал от боли. Под ним наихудшие прилагательные забурчали:

— Нечестно! Нечестно!

Шаман — высокий, красивый — примерял разные прилагательные. Он/она/оно особенно заинтересовался (-лась, — лось) прилагательными «мужской», «женский», «средний».

— Не могу выбрать, — сказал шаман. — Прежде мы всегда стояли перед ясным выбором. Эти сложности заставляют сомневаться во всем.

Внимание шамана привлекли вопли обиженных прилагательных. Он, она или оно подошел (-шла, — шло) и посмотрел (-ла, — ло) на мешок, из которого все еще торчало извивающееся щупальце.

— Это неправильно. Мы просили покончить с аскетизмом, однообразием, однако и слащавость нам не по душе. Там, на дне этого мешка, есть слова, которые могут нам когда-нибудь понадобиться: «божественный», «грозный», «потрясающий» и так далее. Развяжи его и выпусти их.

— Ты уверен? — спросила третья дочь.

— Да, — сказал шаман.

Она развязала мешок. Наружу выползло «слизистый» и другие столь же сомнительные слова. Шаман одобрительно кивал, пока оттуда появлялись все новые и новые неприятные прилагательные. Последним после «угрюмый» и «потрясающий» появился «божественный». Шаман просиял, как алмаз или грозовая туча в солнечных лучах.

— Видишь, — сказал шаман. — Разве это не стоит всего остального?

— Ты — святой человек, — сказала третья дочь. — И, возможно, тебе ведомо то, чего не знаю я.

«Божественный» пополз к горам. Третья дочь скатала свой мешок.

— Готово! — сказала она. — Он совсем пустой.

Люди оглядывались по сторонам. Их край все еще оставался пустыней, но теперь по небу плыли облака, создавая игру света на обрывах и плоских вершинах холмов. И благодаря этому цвета пустыни запестрели разнообразием. В горах пошел дождь — серая дымка, питающая прозрачные ручьи, которые побежали по дну каньонов. Растительность, разбросанная крабом «пышный» и увлажняемая ручьями, обрела десятки оттенков зелени.

— Наш край прекрасен! — вскричали люди. — И ты сочетаешься браком с нашим шаманом.

Но шаман все еще примерял прилагательные и никак не мог решить, какой пол он, она или оно выберет для себя — мужской, женский или средний.

— Я не могу вступить в брак с тем или с той, кто не знает, на что решиться. Неброскость — это одно, нерешительность — совсем другое, — заявила третья дочь.

— В таком случае, — сказали люди, — ты станешь нашей первой королевой, а шаман станет твоим первым министром.

Так и сбылось. Со временем третья дочь вступила в брак с молодым охотником, и у них было несколько детей с характерами незначительно разнящимися.

Край процветал, хотя плодородным так и не стал, если не считать дна каньонов. Но люди не жаловались. Они дорожили красками утренней зари и сумерек, игрой света на плоских холмах, блеском воды, бегущей по камням, посверкиванием крыльев жуков и птиц в полете, медленным движением овец по склонам — будто облаков под облаками. Их страна получила название Неброскость. Она находилась к северу от Вещности и к западу от Перемены.

А в неназванном городе достигла совершеннолетия четвертая дочь грамматистки.

— У нас теперь у каждой есть своя комната, — сказала она матери, — и еды хоть отбавляй. Но у моей сестры и у меня по-прежнему нет приданого. Я не хочу быть старой девой и добывать пропитание на рынке. А потому я решила уйти, как ушли мои старшие сестры. Дай же мне, что можешь, и я постараюсь распорядиться твоим даром, как сумею. А если стану богатой, пошлю за тобой.

Мать поразмыслила и пошарила у себя в кабинете, почти совсем пустом. Книги она давно продала, чтобы платить за образование дочерей, и драгоценных слов осталось очень мало. В конце концов ей удалось наполнить мешок наречиями, хотя они были очень резвыми малютками и все время старались сбежать.

Но хорошая грамматистка способна совладать с любым словом. Когда мешок был набит битком, она отдала его четвертой дочери.

— Вот все, что у меня осталось. Надеюсь, он тебе пригодится.

Четвертая дочь поблагодарила мать, поцеловала последнюю оставшуюся в доме сестру и зашагала по тракту с мешком за спиной.

Путь ее оказался очень долгим. Но она одолевала все трудности с достоинством, так как была самой энергичной из пяти дочерей и самой бойкой. Она шла — быстро, медленно, плавно, неровно, — а мешок подпрыгивал у нее на спине то вправо, то влево — и пищал.

— Что в нем? — спрашивали другие путники. — Мыши?

— Наречия, — отвечала четвертая дочь.

— На них никакого спроса нет, — говорили путники. — От мышей тебе было бы больше проку.

Это попахивало явной ложью, но четвертая дочь не принадлежала к тем, кто ввязывается в споры. Она шла и шла, вперед да вперед, и вот ее башмаки протерлись до дыр и свалились с ее усталых ног. Она села на придорожный камень и стала растирать босые ступни, а мешок пищал рядом.

Перед ней остановился красивый юноша в многоцветной одежде.

— Что у тебя в мешке? — спросил он.

— Наречия, — коротко ответила четвертая дочь.

— Значит, ты, как и я, держишь путь на новую языковую ярмарку.

Четвертая дочь удивленно подняла голову и тут заметила румяные щеки юноши, его ярко-рыжие кудри.

— Куда? — спросила она с интересом.

— Я из страны Неброскости, и к моему седлу приторочен сундук с прилагательными всевозможных цветов, разложенными по ящичкам: «аквамариновые», «огненно-рыжие», «багряные», «пунцовые», «бирюзовые» — ну, словом, у меня есть любые. У тебя прохудились башмаки. Садись на мою лошадь, и я довезу тебя до ярмарки.

Четвертая дочь охотно согласилась, и красивый юноша, которого, как оказалось, звали Огненный, привел лошадь на ярмарку. Там в ларьках с пестрыми навесами выставили напоказ свои товары чеканщики слов и купцы: твердые существительные, деятельные глаголы, неброские прилагательные. А вот наречий ни у кого не было.

— Ты привезла именно тот товар, какой требуется, — сказал Огненный с завистью. — Может быть, возьмем один ларек на двоих? Я раздобуду клетки для твоих наречий — они у тебя слишком резвые, а ты можешь помочь мне расположить мои цвета в наиболее выгодных сочетаниях.

Четвертая дочь согласилась, и они открыли свой ларек. На прилавке стояли клетки с наречиями, которые пищали и прыгали, кроме самых медлительных. А прилагательные юноши были подвешены к навесу и колыхались под легким ветерком. Когда покупатели останавливались, привлеченные наречиями, Огненный говорил:

— Как может быть «небо» без «голубого»? Как может быть «золото» без «сверкающего»? И что толку от глагола без уточнения? Достаточно ли «идти» без «медленно» или «быстро»? Подходите, покупайте! Подходите, покупайте! У нас есть «кокетливо» и «сердито», «осведомленно» и «любяще», а кроме того, богатейший выбор прилагательных. Поезжайте домой с удачной покупкой: десятком цветовых оттенков и клеткой, полной наречий!

Наречия раскупались нарасхват, и прилагательные тоже расходились хорошо. К концу ярмарки и Огненный, и четвертая дочь разбогатели, а оставалось еще много непроданных наречий.

— Наверное, они размножались, — сказал Огненный, — хотя я ничего не замечал. — Что ты будешь делать с ними?