— Я иду! — крикнула Рут из глубины кухни. — Уже иду, потерпите!
Но Тренди никуда не торопился, испытывая неведомое ему наслаждение — от возможности не спешить и просто прохаживаться из комнаты в комнату. Лампы высвечивали самые неожиданные предметы. Тренди удивился, что не заметил раньше каменную статую, стоявшую у подножия лестницы — двух огромных тритонов, чьи вывернутые мощные чешуйчатые хвосты, должно быть, поддерживали на каком-нибудь фронтоне Амстердама трон Нептуна. Еще он увидел абордажную саблю, отпиленный кусок мачты, документы адмиралтейства, разложенные в идеальном порядке. Ему показалось, что каждый предмет с незапамятных времен занимал определенное ему место. Порядок никогда не нарушался, на вещах ни пылинки. Пышные зеленые растения несколько смягчали этот морской антураж; все здесь было строго, соразмерно и красиво, и Тренди чувствовал себя на «Светозарной» уютно и спокойно.
А еще здесь были картины, рассказывавшие о прошлом. Пастели в серых тонах и гравюры давали полное представление о изменчивом нраве моря: бури, штили, приливы и отливы, смутные угрозы неизведанных морей. Картины рождали мечты о дальних путешествиях и бывших колониях, где люди говорили на разных языках, в основном на английском или голландском. «Клипер под парусами в Красном море», «Утес в бурю», «Праздник фонариков в Нагасаки», «Дворец правительства в Батавии»… Здесь были легкие фрегаты, отважно бросающиеся на огромные волны, и более старые корабли, с корпусами такими выпуклыми, что напоминали жабры или раздувшиеся от икры рыбьи бока; корабль, выброшенный на утес, корабль, севший на мель в Мозамбике, корабль, идущий ко дну на Шпицбергене среди айсбергов и китов.
Внезапно Тренди почувствовал, что за ним наблюдают. Он повернулся. К его великому облегчению, это была не Юдит, а ее мать.
— Вся наша слава в прошлом, — сказала она.
Теперь Рут говорила совершенно другим тоном, чем раньше. Он понял, что речь идет о ее семье. Она укуталась в шаль, хотя было не холодно. Затем указала на портрет печального мужчины:
— Это он построил этот дом. Мой отец. Когда-нибудь я расскажу вам… В то время он был еще молод. Моложе, чем на портрете. Я еще не родилась. Все мы произошли от него. — Рут говорила все увереннее. — Он страстно любил море. Как и вы, но по-другому. Он много плавал. Люди звали его Капитаном. Однако некогда он носил более громкий титул, был губернатором, далеко отсюда, в колониях. Рассказывал он мало, только о некоторых путешествиях. «Мир, — как-то сказал он мне, — можно понять только через море. Через одиночество, страх, необъятность. Там наше начало и наш конец, море нас породило, море нас погубит. На борту корабля это знает любой, самый тупой матрос». Когда он хотел, то говорил очень хорошо.
Она вздохнула, словно хотела этим вздохом сказать нечто более важное:
— Он был старым безумцем, но он был прав. Я тоже плавала и поняла, что он говорил правду. В остальном это был сложный человек. У него были свои оправдания. Уже потом…
Рут недоговорила и поплотнее закуталась в шаль. Стало вдруг заметно, как она устала.
— Что же, пойдемте за стол, — проговорила она.
— А Юдит? — пробормотал Тренди.
— Позволим ей жить своей жизнью. Она это умеет, поверьте.
Последняя фраза отметала любые разговоры на эту тему, и на протяжении всего вечера Тренди больше не вспоминал о Юдит. Рут с блеском удавалось поддерживать светскую беседу и быть веселой, как во время первых их разговоров. С ее губ больше не слетело ни одного признания. То, что она старалась сохранить некую тайну, лишь усиливало ее очарование, если она в этом нуждалась. Тренди все больше и больше сомневался, что она вдова. К тому же, когда они стояли перед портретом печального мужчины, Рут вскользь упомянула фамилию своего отца — она была такой же, как у нее. Но спрашивать об этом было бы бестактно. Вот почему на протяжении нескольких недель, по причине своего безупречного воспитания, Тренди так и не смог ничего больше разузнать о загадочной личности капитана Ван Браака.
Глава 4
Прошло десять дней — позднее Тренди вспоминал о них, как о самых счастливых — короткий период без тайн и хитросплетений. Тренди работал. Никто его не беспокоил, даже старая Жозефа, каждое утро приходившая помогать Рут по дому. Жозефа не лезла не в свои дела и не покушалась на беспорядок в его кабинете. Всего за несколько дней Тренди значительно продвинулся вперед и страшно этим гордился. С хозяйкой он виделся только во время трапезы и тогда же помогал ей по дому, надеясь поймать момент, когда с ее губ вновь сорвутся какие-нибудь откровения. Но Рут больше не говорила о своей семье. За столом она обычно обсуждала местные достопримечательности, обращала внимание Тренди на какие-то часовни, малоизвестные замки, по ее мнению, заслуживавшие того, чтобы их осмотрели. Или вспоминала о поглощенных морем городах, никому не известных Атлантидах. Мировые новости Рут не обсуждала, на «Светозарной» никогда не появлялись газеты, и ни единого звука или образа из внешнего мира не долетало сюда, словно хозяйка намеревалась сохранить свой дом вне времени и истории.
Юдит не появлялась. По молчаливому соглашению ни Тренди, ни Рут не упоминали ее имени. Однако она была здесь, этажом ниже. Спустившись к завтраку, Тренди несколько раз наблюдал из окна, как она мчалась куда-то на стареньком мопеде. Куда она направлялась, как проводила дни? Если за работой, то где? И только ли она рисовала? По правде говоря, он старался не задавать вопросов даже себе. Иногда, спустившись пораньше в гостиную, чтобы в одиночестве полнее ощутить очарование вечерней «Светозарной» — этот уголок Рембрандта, как он называл гостиную в противоположность своей дневной комнате под крышей, именовавшейся им уголком Веермейера, — он ощущал чье-то невидимое присутствие или, точнее, будто кто-то был здесь до него и только что вышел. Гостиная, вестибюль все еще были полны Юдит, и Тренди злился, ловя себя на том, что ищет ее следы. Иногда он находил брошенную салфетку, стоявшую не на месте кочергу, смятую подушку на канапе. Он принюхивался, надеясь уловить среди запаха воска и угля слабый аромат — какой? — который мог бы предоставить ему неопровержимые доказательства ее присутствия. Но не находил ничего. Возможно, это было даже к лучшему. Его работа успешно продвигалась; мадам Ван Браак оказалась замечательной хозяйкой, а ее молчание в конечном счете его устраивало. Она вела себя именно так, как он рассчитывал: немного отстраненно, но приветливо, за исключением очень редких мгновений, когда ее взгляд, неизвестно почему, вдруг омрачал страх. Тренди нравились ее руки: пухленькие, с длинными пальцами, они неустанно и одинаково ловко что-нибудь делали, будь-то замешивание теста, полировка меди в гостиной, обрезка роз в саду. А с какой удивительной заботливостью она ухаживала за своим маленьким садом! Там у него тоже было два любимых уголка: беседка между виллой и дорогой и площадка рядом с оградой соседнего дома — пологий скат, а за ним ряд кипарисов.
Убедившись, что работа его наладилась, Тренди стал позволять себе короткие прогулки. Обычно он выбирался из дому, когда Рут принимала посетителей — в возрасте и весьма почтенных, судя по всему, библиофилов, по большей части извещавших о своем визите утренним телефонным звонком. Чаще всего, всегда в пять часов приезжала темноволосая женщина, красивая и очень элегантная. Со своего насеста — так он называл теперь свой этаж — Тренди смог разглядеть, что женщина была примерно одного возраста с Рут. Свою спортивную машину — несколько экстравагантную — она оставляла в конце алле дю Фар и решительно шагала через сад «Светозарной». Должно быть, это была одна из приятельниц мадам Ван Браак. Чтобы ни с кем не встречаться, Тренди выходил сразу после полудня. На мотоцикле ему выезжать пока не хотелось, и он шел пешком до того места, где кончалась дорога, затем сворачивал на тропинку, вившуюся вдоль ограды виллы, и добирался до песчаной бухточки, защищенной от ветра утесами, где стояла очень изящная яхта с необычным названием — «Король рыб». Тренди нравилось это место, потому что здесь все дышало стариной. Интересно, как возникла легенда о том, что многочисленный и разнообразный рыбий народ, подобно другим земным тварям, выбрал себе повелителя, размышлял он. Странно, но именно эта прочитанная в раннем детстве сказка пробудила в нем страсть к морю. Однако чаще всего во время этих коротких послеполуденных экскурсий его ум занимали вовсе не рыбы, а «Светозарная» — «Светозарная» и две ее обитательницы. С тропинки на склоне утеса виллу видно не было, ее закрывали кипарисы. А что, если Рут и Юдит бывают на этой тщательно законопаченной и отполированной яхте или на пляже? Если они купались здесь летом? И почему эти женщины с библейскими именами[2] оказались здесь, как жили они долгие годы, кто были их друзья, любовники, о чем и о ком они мечтали? В первый вечер Рут сказала о Юдит: «Она капризна, особенно с мужчинами». Какими мужчинами? Кто, кроме клиентов Рут, мог навещать этих отшельниц? До сего дня на «Светозарной» побывало очень мало людей…
