— Осторожнее, — сказала она своим спутникам перед входом в концертный зал и кивнула на стоявшую в тени гигантскую фигуру.
Это был робот, оживавший, вероятно, по сигналу слуг; его пустые глазницы загорелись, и он протянул одну из своих металлических рук к створкам двери.
— Это местная достопримечательность, — проговорила Рут и вошла в зал в сопровождении дрожавшего от испуга Корнелла.
Хотя Тренди тоже было не по себе, он все-таки ненадолго задержался, чтобы получше разглядеть неподвижный автомат, застывший в полутьме между складками портьеры. Этих пустых глазниц и жестокой усмешки было достаточно, чтобы представить себе Командора. Может, и он был таким же механизмом или персонажем, существовавшим лишь в снах этой приморской провинции, измученной бесконечными бурями. Тренди сделал несколько шагов вперед, дальше по коридору и тут же заблудился между столиков и дверей, ведущих неизвестно куда: в другие коридоры, к другим странным предметам, связанным — он это чувствовал — с хозяином виллы. Так вот он какой, интерьер «Дезирады» — потайные кабинеты, бесконечные коридоры, зеркала, инкрустированные опаловыми кабошонами, канделябры с мерцающими свечами и, наконец, цвет: потускневшее золото, пурпур, сверкающий топаз, охра — все оттенки золота и огня, иногда с прозеленью и синевой, в которые окрашиваются редкие породы дерева при контакте с пламенем. Но ничего ужасного, коварного и наводящего на мысль о конце света нет, все здесь дышало настоящей, хотя и несколько странной роскошью, однако происхождение ее оставалось для Тренди загадкой.
Одно окно было открыто. Тренди выглянул наружу, вспомнив, что на «Светозарной» ему казалось, эти окна глядят на него, словно насторожившиеся в ночи птицы. Теперь он находился по другую сторону. Тренди вздохнул. Моря не было слышно, будто оно отступило очень далеко.
Несколько мгновений спустя Тренди отважно прошел мимо автомата, преследуемый его взглядом. Он вновь обрел спокойствие. Это было не так уж трудно: Крузенбург продолжала петь, и было очень просто подпасть под обаяние ее голоса.
Он вошел в концертный зал. Мест на всех приглашенных не хватило, и несколько гостей стояли, прислонившись к консолям и спинкам кресел, завороженно созерцая знаменитую диву. Тренди вначале разглядел только пепельные волосы, пышные и короткие, с редкими серебряными нитями. Для сорока лет Крузенбург выглядела удивительно молодой, под платьем из черного Щелка угадывалось стройное тело и высокая грудь. Она пела, как всегда, потрясающе, почти без усилий, с обманчивой улыбкой, являвшейся, на самом деле, ее излюбленной манерой удерживать свои жертвы, упивавшиеся малейшими оттенками и трелями ее голоса. Сохраняя ироничное выражение лица, певица безо всякого труда переходила от дикого неистовства страсти к самой утонченной грусти. Некоторые ноты были такими неожиданными и пронзительными, что вызвали у гостей дрожь. Сбоку от певицы, устроившись на обитом гранатовым бархатом стуле, играл на лютне Дракен. Он напоминал ручного зверька, и Тренди подумал, что, заслоняя певицу от оваций публики, разбивающихся о согнутую спину дирижера, об эту тощую фигуру в великоватом смокинге, он мирится с тем, что певица выбрала его козлом отпущения.
Тренди перевел дыхание — никто не заметил, как он вошел. Рут и Корнелл устроились в углу на подоконнике и теперь смотрели только на певицу. Она пела на фоне монументальной декорации, изображающей не то строительство, не то разрушение — невозможно было понять — большой лестницы Парижской оперы: одни ступени отсутствовали, другие были перевернуты, колонны лежали вперемешку с канделябрами.
В зале было очень душно. Мелодия закончилась, но Крузенбург продолжала что-то хрипло напевать вполголоса, от чего Тренди снова разволновался. Он постарался взять себя в руки, опять вышел на галерею и вдохнул свежий, почти холодный воздух. Повернувшись лицом к залу, Тренди заметил, что двери открыты и к створкам прислонился величественный негр, внимавший певице, прикрыв глаза, с выражением печали на лице. У него был бритый затылок и очень длинные руки, а на пальце кольцо с изображением аиста. Негр был одет в легкий костюм из тонкой шерсти, дополнявшийся серым шелковым шарфом. Когда мелодия закончилась и негр открыл глаза, Тренди узнал его: это был архитектор Альфас — человек, строивший дворцы и мавзолеи для последних богов нашего времени, для идолов музыки и кино, проживших жизнь столь же короткую, сколь ярким был их талант. С недавних пор народы пяти континентов начали воздвигать гигантские, достойные фараонов памятники на месте их рождения, а иногда и смерти. Тренди замер, пораженный: Альфас, великий Альфас, которого он видел только на фотографиях в журналах, был здесь, рядом с ним, Тренди слышал его вздохи, видел его грусть. Но уже раздались приветственные возгласы, гости, толкаясь, устремились к Крузенбург, и Тренди узнал других знаменитостей.
Вот художник Эффруа с изборожденным морщинами лицом и выпуклым животом — наверняка именно он рисовал сегодняшнюю декорацию; он подчеркнуто вежливо склонился к белой руке Констанции. Затем подошли парни из модной нынче группы «Соломоновы ключицы». Тренди их обожал — не столько за музыку, сколько за эксцентричные костюмы. Они посторонились перед монументальной Авророй Миллениум, ясновидящей, чьи предсказания будоражили всю Европу и, говорят, доходили даже до Кремля и Великой Китайской стены. И, наконец, к диве подплыл донельзя слащавый и беспрерывно расточающий комплименты кардинал Барберини.
Тренди не удивлялся, откуда здесь столько знаменитостей. Всех их собрало на «Дезираде» выступление великой Крузенбург. Но каким образом сюда замешался папский нунций Барберини, в котором все видели продолжателя дела святого Петра? Информированные источники заявляли, что с ранней юности он улаживал самые запутанные процессы между христианскими государствами и многочисленными антирелигиозными режимами. Этот слух подкреплялся его пристрастием одеваться по старинке в камилавку и фиолетовую сутану, ныне уже вышедшие из употребления. Его осторожность и политическая ловкость породили легенды, и хотя положение обязывало Барберини присутствовать на светских раутах, до сего дня он ни разу не был замечен на подобных мероприятиях в компании с местной буржуазией, международными знаменитостями или группой длинноволосых, затянутых в кожу и обвешанных крестами решительных и бескомпромиссных молодых людей. Тут же, склоняясь перед Констанцией фон Крузенбург, надували щеки Алекс, Питер Уолл, Ами д’Аржан. И только Анна Лувуа в облегающем платье и явно настоящих драгоценностях, единственная придавала немного элегантности этой бесцветной провинциальности, ярчайшим представителем которой являлся повисший на ее руке месье Леонар в кричащем, плохо скроенном костюме, подчеркивавшем все выпуклости его фигуры и землистый цвет лица.
Анна смело встретила взгляд певицы и, дерзко повернувшись к ней спиной, проследовала к буфету. Слуги в ливреях начали откупоривать бутылки. Тренди внезапно почувствовал себя очень неловко, и ему тут же захотелось уйти. Он избегал светских мероприятий, вероятно, потому, что они напоминали ему о матери. После всего увиденного он понимал ироничную улыбку Крузенбург. И потом, разве элементарное благоразумие не подсказывало ему вернуться к своим рыбам? В замешательстве он поискал глазами Рут. Они с Корнеллом сидели в том же углу. Рут была задумчива и, казалось, чего-то ждала. Была ли тому причиной музыка? Или воспоминания о Командоре? Тренди вновь охватило любопытство. Как же он мог забыть о Командоре! Он даже не попытался отыскать его в толпе. Где же он мог быть? Вероятно, на нем был обычный костюм, дабы не привлекать внимания гостей, а может, чтобы лучше за ними наблюдать, он спрятался за одной из портьер или колоннадой? Тренди обежал глазами зал. Все или почти все были одеты в черное, и этот цвет впервые показался ему живым, полным всевозможных оттенков — от матовости бархата до блестящего глянца атласа и шелка. Юные девы толпились вокруг певицы, краснея под ее холодным взглядом, безжалостно изучавшим их груди, стиснутые лифами по последней осенней моде. Уже не надеясь узнать Командора, Тренди собрался уходить, как вдруг увидел высокого мужчину, болтавшего с девушками и целовавшего руку оперной дивы. К Тренди он стоял спиной. Наступила тишина, затем мужчина увлек Крузенбург в маленькую дверцу, сделанную художником в глубине декорации. Тренди успел только рассмотреть его трость и седые волосы.
