Габидуллин понимал, что если Филипов увидит сейчас кровь, то Ренату непременно придётся летать от стенки к стенке по тесной каптёрке, а потом два месяца ходить на самые тяжелые работы с синими рёбрами и опущенными почками. Других методов воспитания личного состава, да ещё касаемо неуставных отношений в роте, связанных с явным рукоприкладством дедов, старший лейтенант не признавал и деды, зная это, искренне боялись своего ротного. Боялись и уважали одновременно, так как Филипов никогда никого не закладывал начальству и творил справедливый, честный, по его понятиям, суд самочинно и непремннно с помощью крепких кулаков.
Сегодня ранним утром капитана срочно вызвали на работу, и он подъехал как раз к началу развода. На вопрос, почему такая спешка, сказали - в штабе у майора Шалатонова спросишь, - чем очень сильно заинтриговали командира роты.
На развод ему сегодня можно было не идти, и Филипов заглянул в свою казарму.
Застав врасплох в расположении роты окончательно обнаглевших дедов и двух салаг, капитан не на шутку рассвирепел.
- Злоупотребляете моим доверием, суки! - орал он на опустивших головы дедов, выстроившихся в небольшую шеренгу в коридоре казармы. - С сегодняшнего дня будете неделю сортиры в части чистить и полы каждый день драить за молодых. Сам лично прослежу. Сгною вас, ублюдки, на мытье полов.
-А вы что тут делаете? - уставился он на Славку и Искакова. - Бегом марш на плац.
Командиру роты необходимо было выпустить пар за сорванные выходные и причина нашлась сама собой, но сначала надо было заглянуть к начальнику штаба, узнать в чём там дело.
Со стороны плаца грянула бравурная музыка духового оркестра. Ребята Серёги Скрыника играли "Марш славянки" и это означало, что инструктаж закончен. Роты уходили с плаца под звуки старинного марша на работы, проходя строевым шагом мимо трибуны, на которой стояли со строгими лицами, прислонив ладони к козырькам фуражек: пышноусый командир ВСО Авсеенко, начальник штаба Шалатонов и замполит части Смирнов. Так проходило каждое утро, за исключением воскресенья. Духовой оркестр был гордостью части и находился под патронажем самого Авсеенко, тот не доверял оркестр даже замполиту. Руководил оркестром постоянный залётчик, пьяница, бабник хохол Серёга Скрыник, которого Авсеенко, за его пьяные похождения по соседним деревням, уже сто раз намеревался отправить на губу в комендантский взвод, но замены Серёге не было, оркестр должен был играть каждое утро, и подполковник из последних сил терпел талантливого музыканта. Без Скрыника оркестр развалился бы за неделю.
Шесть рот, как широкая, извивающаяся изгибами русла река, вырулили с плаца к КПП части, миновав полосатый шлагбаум, людская масса выплёскивалась на бетонку, ведущую к двум огромным административным зданиям строящихся секретных научно-исследовательских институтов и уже там, на бетонке, растянувшись на несколько сотен метров, дробилась на многочисленные ручейки подразделений - взводов и отделений. Начинался очередной трудовой день, который редко когда обходился без производственных травм, ушибов, а то и увечий военнослужащих.
После развода Филипов постучал в дверь начальника штаба.
- Разрешите, товарищ майор!
Шалатонов привстал из-за стола, поздоровался за руку.
- Проходи, капитан. Тут вот какое дело. Сегодня ночью пришел запрос из Москвы. Из нашей части на Объект надо отправить роту бойцов. Допуска почему-то пришли на тебя и твоих солдат. Но это вопросы к нашему особисту, который уже второй день в отпуске. Так что, прости за сорванные выходные. Сам понимаешь: дело серьезное и кроме тебя я с ротой никого не могу туда отправить кроме тебя. Что будете делать на Объекте никто не знает. С собой просили ничего не брать кроме сухого пайка. Поэтому твоя рота сегодня работает до обеда, потом отбой до ужина. После ужина самостоятельно выдвигайтесь к Объекту, там вас будут ждать. Вот возьми пропуска,- начальник штаба протянул Филипову толстую стопку ламинированной плотной бумаги, на которой поверх водяных знаков на машинке были напечатаны фамилии его бойцов, указывались номера военных билетов каждого из солдат, и даже были закатаны под плёнку чёрно-белые фотографии бойцов его подразделения.
"Ничего себе Москва работает, - удивился командир роты, разглядывая свою фотографию на пропуске, - когда успели всё сделать? Почему моей роте выпала такая честь?"
Ему самому стало любопытно, что же там, на этом Объекте находится? В допуске стояло время: с восьми вечера сегодняшнего дня и до восьми утра следующего. Надо было готовиться к ответственному заданию.
ЗА ВОСЕМНАДЦАТЬ ЧАСОВ ДО Ч.П,
Нигде нет такого бардака, как в армии. Благодаря беспорядкам, царящим в войсках за ширмой мнимого порядка, наша армия непредсказуема и непонятна потенциальным врагам, а, следовательно, непобедима.
Эта неоспоримая житейская истина копошилась в голове капитана Филипова, перебиравшего в ротной канцелярии пропуска на объект.
Черт подери тех, кто готовил эти пропуска без его ведома! Допуск был дан на весь личный состав роты, на девяносто девять человек. Видимо и объем работы рассчитан на сотню молодых и энергичных рук. А у него в подчинении, настоящих работяг - раз, два и обчелся...
Четыре десятка здоровых пацанов в хозяйственном сброде, то есть в хозяйственном взводе числится.
Придется идти к заместителю командира по хозяйственной части, в ножки ему кланяться, чтобы получить высочайшее соблагоизволение и взять на Объект забуревший воинский контингент в виде сапожников, парикмахеров, портных, кладовщиков, банщиков, свинарей, санитаров, дезинфекторов, электриков и шоферов. Выпрашивать у замполита Смирнова его подчиненных - завклуба, художника, библиотекаря, киномеханика, почтальона, а также музыкантов духового оркестра и вокально-инструментального ансамбля. Цыганить у начальника штаба Шалатонова, отвыкших от физической работы, писарей, табельщиков, курьеров, а так же, дежурных по штабу и по контрольно-пропускному пункту.
Поваров ему конечно не отдадут. Поварам за ночь нужно харч на шесть рот приготовить. Комбат своего личного водителя не отдаст, а вот остальных...
Капитан Филипов задумался, улыбнулся от нежданно-накатившего счастья и, словно в голубых, ласковых морских волнах, утонул в радужных мечтах и ехидных мыслях о том, как после всех предстоящих своих унижений перед своими командирами и начальниками он отловит весь этот хозяйственный сброд по кабинетам, каптёркам, будкам, дежуркам, гаражам, свинарникам, складам и поведет на объект, собирая по пути, из многочисленных строительных бытовок и вагончиков, всех числящихся в роте, но не подвластных ему колерщиков, заправщиков, геодезистов, сторожей, нормировщиков и экспедиторов.
Офицер-строитель Филипов, всеми фибрами своей закаленной души, недолюбливал, почти ненавидел этих образованных, ответственных, опрятно-одетых, исполнительных, шустрых, сообразительных разгильдяев.
Хоззброд был особой, не предусмотренной воинскими уставами, прослойкой армейской иерархии между сержантским и офицерским составом.
Они, простые военные строители, подчиняющиеся непосредственно заместителям командира части, контролировали все материально-продовольственные ресурсы военно-строительного отряда, организовывали внешний глянец и жизнеобеспечение воинской части.
К ним обращался капитан Филипов, когда хотел приобрести для своей семьи пару баночек тушенки, упаковку мыла, рулон портяночной фланели или канистрочку краски.
Это они, стригли капитанскую голову, ушивали галифе, топили парилку, наливали борщ, предупреждали о гарнизонных проверках и изредка отвозили пьяного Филипова или кафельную плитку и паркетную доску, похищенные со стройки, к нему домой.
Пользуясь услугами хозсброда, ротный всегда немного заискивал и испытывал внутреннее унижение, прекрасно осознавая, что обидевшийся на него воин может испортить его прическу, отказать в куске свежатины для шашлыка на природе с девицами или семьей, сославшись на отсутствие излишков, или просто плюнуть в тарелку.
