Они остались роту дожидаться, а я решил прокатиться, вдоль нашего рубежа. Начал с левого фланга смотреть. От Шипулинского брода.

   Посмотрел и надумал, что обязательно делаем первый опорный пункт в Баранове. И даже не в самой деревне, а на краю Барановского кладбища. Надеюсь, местные покойнички на нас не обидятся. Само Бараново в низинке, а кладбище на горе. Обзор с той горы великолепный. Луга простреливаются, пойма речки Бестрень, до самого впадения в реку Вязьму под контролем.

   Шипулинский брод виден, через который в прошлой реальности немецкие танки шли.

   Кстати теперь там брода уже нет. Помните разговор про авиационные бомбы? Так вот, грохнули мы с Колькой одну на том броду. Плот для бомбы делать не стали. Наоборот, вкопали бомбу стабилизатором вниз так, чтобы из воды только кончик торчал и шашку тола привязали. Теперь, на месте брода, буковище двухметровой глубины.

   Три склона кладбищенской горки крутые. Технике не взъехать, солдату только на карачках взобраться. А с тыла дорога, за дорогой лесок начинается. Если что, всегда подкрепление скрытно подойдет и пути отхода великолепные.

   С запада Бараново прикрыто рекой Вязьмой. Оттуда Гансы не придут. Точнее - не приедут. Глубоко для техники, а вот форсирование пехотой вполне возможно. Так что между деревней Бараново и кладбищенской горкой, там где спуск к деревне начинается, обязательно нужно секретный пост наблюдения организовать, чтобы не пропустить сюрприза с левого фланга.

   Кстати, именно на том месте, в детстве видел Виктор осыпавшийся окоп. Вот теперь он знает, кто тот старый заросший окоп выкопает.

   Не сам, так его товарищи.

   Если враг не с фронта пойдет, а правее, то с горы его можно достать не только до Зюньковского оврага, но и за оврагом до самого Зюнькова. Хорошо, что сектор обстрела чистый. Нет кустарника, которым после войны там все зарастёт. Однако, стрелять за овраг далековато. Практически бесполезно.

   Поэтому, на западной окраине Зюнькова нужно оборудовать пулемётное гнездо, контролирующее фронт, тыл и запад, с ходом сообщения в деревню и через деревню, до самого овражка. И нужна пара небольших траншей, и землянка с тремя накатами, если там воевать придется и помощь к пулемётчикам присылать.

   За овражком другая деревня расположена. Лаврово. Севернее Лаврова луг. За лугом брод на село Хмелита. А сама Хмелита находится на Вяземском большаке. В Хмелите церьковь с колокольней, усадьба дворянская каменная. Так что если Красная армия за Хмелиту зацепится, фашисту наших бойцов не просто будет оттуда выкорчевать. И расползутся вражеские колонны тогда влево и вправо. И в Лаврово могут наведаться. Лавровский брод тоже углублен заблаговременно фашистской авиабомбой, но на северной окраине Лаврова нужно усиленные позиции рыть. К серьёзному бою готовиться. И отступать оттуда некуда, только в деревню за спиной. Из деревни не уйти скрытно. После войны, у деревни, берёзовая роща вырастет, в роще школу построят, а сейчас там голое поле. Так что кто примет бой за Хмелитский брод, тот или победить или умереть должен.

   Правее Лаврова враг не пойдёт. Там взгорок, простреливаемый из Лаврова и из Рыбакова. Хотя, чем чёрт не шутит, вдруг надумают немцы высотку "оседлать"?

   Придется и на взгорке позиции оборудовать. Для потенциальных смертников. Оттуда живым не выбраться и подмога туда не доберётся. Просматривается всё, как вошь на лысине.

   С Рыбаковым всё проще. Позиции на северной окраине с возможностью обзора "взгорка смертников" и пост наблюдения у дороги на Рыбаковскую горку. Это, чтобы тыл от леса контролировать и в сторону Чащевки, при необходимости постреливать.

   В Чащевке ещё один опорный пункт делать придется.

   И В Зяблове. Волково-Жуково за спиной оказываются. Волково оставляем безнадзорным.

   А за Волковым да за Жуковым болота начинаются, из которых Вазуза вытекает. Фашисты таких мест не любят.

   Так что как не крути, а наиболее вероятна война на Шипулинском броду, На Хмелитском броду и между Рыбаковым и Чащевкой.

   Но делать нужно пять опорных пунктом, не считая секретов. Успокаивает только то, что враг широким фронтом наступать не станет, он, скорее всего по одной дороге придет. Значит, главное его не проморгать, фланговым огнем показать ему, что такое огневой мешок и подкрепление вовремя подбросить на гужевом транспорте или путём марш-броска, в зависимости от маршрута следования.

   Да, что ни говори, но маловато нас для такого рубежа.

   САНЬКА ОСТРОВСКИЙ.

   Если вы хотите знать, как выглядит счастливый человек, то мысленно переместитесь ещё на двести лет вглубь истории, в имение пана Островского. Вот парадная зала его дома. Ярко горят сотни свечей. Отблески света играют на позолоте алых шелковых обоев, отражаются от вощёного, до блеска натёртого паркета. Белые туфельки легонько скользят среди грациозно ступающих начищенных сапог. От запаха свечей, дорогого вина и танца, у дам и кавалеров кружатся головы. По центру зала ведёт вельможный пан Островский свою миниатюрную молодую жену - урожденную пани Лещинскую. Ведёт нежно, любуясь её, сводящим с ума взглядом, нежными, по-детски припухлыми губами и золотистыми, цвета спелого льна волосами, украшенными жемчужной диадемой.

   Пьянят пана Островского музыка и долгожданное счастье. Впервые видят гости не свирепого к холопам, неудержимого в битве, неумеренного в пьянстве шляхтича, а нежного и любящего мужа.

   Танцуют пан и пани Островские, плавно покачивается под их ногами "плавающий" пол из дорогой древесины, уложенной на толстую подложку заморского пробкового дуба.

   Нет, за ненадобностью, на левом боку пана его верной сабли в дорогих ножнах.

   В ритме музыки, поет от счастья душа молодой панны.

   Не знает ещё пан, что навеки испортит эта его любовь буйную кровь древнего рода...

   Дурную струю принесла урожденная пани Лещинская в кровь Островских. Стали рождаться от того брака рачительные землевладельцы, музыканты, доморощенные художники, инженеры, педагоги, поэты и сочинители романов. Конечно, если жизнь заставляла их браться за оружие, они брались и достойно блюли панскую воинскую честь, но при первой же возможности, вкладывали сабли в ножны и спешили к уютному семейному очагу. В любви и доброте множились Островские. К концу девятнадцатого века, прадедовское имение было, десятки раз, поделено на десятки долей и сотни раз - перепродано за долги. Стали, некогда гордые, совершенно обнищавшие паны Островские зарабатывать себе на хлеб тем, что некогда было всего лишь панскими причудами и увлечениями. Неизменными у рода остались только светло-русые волосы, невысокий рост и худощавые, нежные, словно точеные лица, напоминающие лицо пани Лещинской, с круглыми, похожими на крупную картофелину, носами, доставшиеся потомкам от её мужа...

   После столь глубокого экскурса в историю рода, мне нет необходимости описывать внешность Саньки Островского - бывшего библиотекаря военно-строительного отряда N 63581, неожиданно ставшего красноармейцем-стрелком в октябре 1941 года.

   Витька Александров так и не удосужился узнать, как выбрал Санька свою будущую, такую не серьёзную, профессию. А выбор тот был немного странным. Санька закончил Смоленское культурно-просветительное училище по специальности "Руководитель оркестра народных инструментов", по классу "Балалайка".

   Благодаря отнюдь не богатырской комплекции, в стройбате, Санька попал во взвод отделочников. За месяц, научился довольно сносно наносить на потолки и стены клеевую меловую шпаклёвку и виртуозно затирать неровности мелкой наждачной бумагой, накрученной на деревянный брусочек. По вечерам, после трудовой смены и сверхурочного задания, Сашка снимал пропитанную мелом рабочую одежду, смывал с лица меловую пыль, одевал чистенькое обмундирование и, если не нужно было идти в наряд по части, шел в клуб.