Никто не лез в душу, не пытался вытащить на свободу призраков его прошлого, в очередной раз стряхнуть нафталин с его сердца, возможно, не разучившегося любить, но не готового впустить в себя новое чувство, не читал нотации о невозможности отношений между представителями высшего общества и маргинальной среды. Скандал с родителями сыграл Патрику на руку. Оставшись вместе с ними в Париже, он не смог бы сдерживаться. И жизнь грозили превратиться в постоянное выяснение отношений на повышенных тонах. Разница состояла в одном ключевом моменте: находясь рядом, они не смогли бы укрыться друг от друга, а сейчас спокойно обитали вдали. Самое разумное решение, когда-либо принятое ими - жизнь врозь.

Впервые за долгое время Патрик мысленно благодарил родителей, вспоминая их исключительно добрыми словами.

Да и воспоминания об Изабелл здесь посещали Патрика немного реже, чем в Париже.

Он мог спокойно гулять по улицам, не опасаясь, что однажды в толпе снова мелькнет полосатый шейный платок, что снова он вспомнит её образ и бросится догонять, как ищейка, взявшая след. Только бы снова посмотреть ей в глаза, увидеть улыбку.

Патрик Локруа много раз пытался понять, что заставляет его тянуться к этой девушке, которая совсем не похожа на идеал. Даже наоборот, лидирует в номинации антиидеал, но, тем не менее, он все равно готов идти за ней на край света, если она об этом попросит. Жаль только, что она никогда не позволит себе это сделать, посчитает ниже своего достоинства. Это так глупо, на самом деле.

Патрик и сам осознавал, что благоразумие его капитулирует под натиском Изабелл. Вот только причин этой капитуляции никак не мог обнаружить.

Он часто задавался одним и тем же вопросом: почему у пороков больше поклонников, нежели у добродетели? Ответа на поставленный вопрос так и не последовало.

Отогнав от себя неприятные мысли, Патрик взял кружку с горячим шоколадом. Залпом выпил всю жидкость, поставил опустевшую емкость на стол, поднялся из-за стола и отправился на поиски тетушки, подводившей его своей непунктуальностью.

* * *

"Я выхожу замуж".

Голос матери снова и снова звучал в мыслях Алексии, не позволяя сосредоточиться на чем-то другом. Девушка словно выпала из реальности и до сих пор не смогла вернуться из иного измерения в настоящий момент. Все казалось глупой шуткой, дурным сном. Стоит только открыть глаза и тут же все вернется на свои места, а декорации, окружающие в данный момент столик у окна, исчезнут.

Алексия чувствовала себя крайне неуютно. Без слов понимала, что она лишняя, но никак не могла заставить себя подняться из-за стола и покинуть ресторан. В конце концов, она не может подставить маму, проявив не самый легкий характер. Она должна быть примерной дочерью, не портить матери вечер и старательно улыбаться будущему отцу, хотя улыбаться в настоящий момент ей совсем не хочется. Только разрыдаться. Горько, навзрыд. Но нельзя. Не сейчас. Может, когда они вернутся домой, и мама счастливая, довольная жизнью скроется за дверью спальни, можно будет позволить себе маленькую слабость, немного поплакать в подушку. Никто не узнает об этих слезах, кроме Алексии. Никто не узнает, что послужило причиной для них. Никто не должен знать, потому что это ужасный секрет. Постыдная тайна - единственное словосочетание, которым можно охарактеризовать его. Его попросту нельзя открывать другим, чтобы не стать объектом насмешек у окружающих. Хотя, какое дело ей до окружающих.

Виктория Хейворт, мать Алексии оживленно переговаривалась со своим спутником, обсуждая детали предстоящей помолвки, продумывала все до мелочей. Алексия же старательно делала вид, что занята исключительно блюдами, стоящими на столе, меланхолично жевала салат из креветок, лежавший у нее на тарелке, запивала его маленькими порциями минеральной воды, и время от времени разглядывала посетителей ресторана. Это было самое малое из того, что девушка могла сделать. Она на все, что угодно могла пойти, только бы не сидеть в данный момент рядом с матерью и отчимом. Только бы не видеть их счастливые лица и улыбки, адресованные друг другу. И многое готова была отдать за улыбку Тома Кингстона, предназначенную только для нее. Но Том не собирался улыбаться девушке, его внимание целиком и полностью было приковано к её матери.

Винить некого. Впрочем, если задуматься, то всё-таки кандидатура четко обозначится. Она сама виновата в том, что человек, ставший её первой любовью, сейчас сидит рядом с её матерью. Сама того не желая, Алексия невольно стала сводницей, подтолкнула Викторию к Тому, а Тома к Виктории. Они познакомились благодаря девушке.

Сколько Алексия себя помнила, учеба всегда легко давалась ей, не создавая особых помех. Химия, физика, английский язык, история, литература... Все девушка схватывала на лету, была одной из лучших учениц школы и чрезвычайно этим гордилась. С математикой тоже проблем никогда не было. Ровно до тех пор, пока Алексия не окончила среднюю школу и не поднялась на ступень выше. Тогда-то и произошли перемены.

Первая любовь стала явлением неожиданным, но приятным. Алексия впервые ощутила, каково это - жить с мыслями о другом человеке, восхищаться им. Ловить каждое его слово или жест, стараясь сохранить их в памяти, как можно дольше. Первое чувство ассоциировалось у Алексии с теплым дождем в солнечный день, приносило только положительные эмоции. Казалось, что наступило самое счастливое время в её жизни.

Но не бывает роз без шипов. Со временем чувства стали не столько радовать девушку, сколько угнетать. Год вздохов и переживаний оказался испытанием на прочность. Иногда Алексии казалось, что она вот-вот сорвется, встанет во время урока и признается своему учителю в любви, потому что больше не может молчать. Она часто слышала от одноклассниц мнение, будто нравится мистеру Кингстону, но сама в этом сомневалась, а спросить так и не решилась. Прокручивала в голове немало вариантов признания, но не смогла выбрать из этого многообразия ни одного дельного. Все казалось глупым, детским или же наоборот излишне вызывающим.

На уроках мистера Кингстона Алексия начала ловить ворон. Намного сильнее уравнений и задач волновали девушку собственные переживания. О какой математике могла идти речь, когда она только и делает, что любуется его профилем? В мыслях её они остаются в кабинете тет-а-тет, и Том признается ей в любви. Желая проверить свою теорию, девушка, на самом деле, иногда задерживалась в кабинете, копалась с вещами, иногда подходила к учителю, просила объяснить некоторые моменты в решении, которые она не смогла понять во время обсуждения на уроке. Том Кингстон охотно помогал девушке, объяснял все непонятные моменты, но и тогда Алексия не могла вникнуть в его слова. Когда мужчина начинал говорить, у нее будто мозг отключался. Это уже и саму Алексию начало раздражать, но она ничего не могла с собой поделать. Увы, лекарства от любовной лихорадки пока никто не придумал. Наверное, если бы такое лекарство существовало, создатель его в мгновение ока превратился в миллионера, а несчастных людей стало на порядок меньше.

Том Кингстон появился в преподавательском составе не так давно. Его стаж на новом месте составлял всего лишь год, до этого он работал в другом месте, а математику в классе Алексии вела миссис Хармс. Не доучив ребят, она вышла на пенсию, и мистер Кингстон пришел ей на смену. Многие девушки были в восторге от перемен в преподавательском составе. Молодой, привлекательный мужчина будет преподавать вместо всеми вечно недовольной, брюзжащей старухи, которая помимо основного предмета успевала прочитать пару кратких лекций на тему "в былые годы дети были лучше, а девочки вели себя скромнее", раскритиковать слишком короткие форменные юбки или яркий маникюр на ногтях учениц. К парням у женщины претензий почти не было, основной поток возмущений чаще всего доставался именно девушкам.

Алексия, конечно, тоже порадовалась.