Михаил наливает в стакан воды и подает его мне. "Уж не читает ли он мои мысли?" - проносится у меня в голове после этого его жеста. Голос у него командирский, как на парадах, которые когда-то в детстве я любил смотреть на Красной площади с мамкой.
- А как учишься? - по-моему, он не из праздного любопытства спрашивает. У него в глазах читается искренний интерес.
- Не очень-то, - я, вспомнив советы Федора, решаю не врать.
- Насчет того, что знания - это свет, ты в курсе? - он укоризненно качает головой.
- Одиннадцатый год только и слышу об этом, - я с трудом удерживаюсь от вздоха разочарования - вот уж не думал, что будем говорить о школе.
Надо все-таки убавить обороты: не слишком ли я смел?
- Молодец, Артем, верно, понимаешь ситуацию, - он от души хохочет, кажется ему интересно со мной. - А чем увлекаешься?
Я пожимаю плечами, не рассказывать же, что книжки люблю читать с детства, только вот в библиотеке никогда ничего стоящего нет, вот и приходится "Отверженных" по сотому разу перечитывать вместе с "Нищетой и блеском куртизанок":
- Ну, телевизор смотрю, гуляю, иногда по Интернету брожу, еще люблю в сетевые игры выигрывать.
Насчет того, что "люблю не играть, а выигрывать" я в одной умной книжке вычитал. Эта фраза Михаилу явно пришлась по душе:
- Выигрывать любишь? Выигрывать - это хорошо. А сам по национальности - кто? - Учитель даже слегка напрягся, задавая этот вопрос.
- Русский я, кем же мне еще быть?
Я вроде теряюсь от неожиданности. Вопрос как вопрос. Но, я, честно, никогда над ним не задумывался.
- Да, тут ты прав, кем же еще быть такому мужику, как ты, если не русским. Гордишься?
"Нет, он все-таки улавливает, что у меня роется в голове". Мы теперь скрещиваемся взглядами - глаза в глаза. Меня впервые в жизни назвали мужиком, небось, шутит. На лице Учителя крупном, скуластом, сжатом нет и тени усмешки.
- Конечно, горжусь, мы же круче всех на свете.
Он поднимается с дивана, подходит к столу, произносит медленно, задумчиво глядя на экран новехонького компьютера, как бы обращаясь к самому себе:
- Молодец Федор, доброго нам бойца привел. Я думаю, нам с тобой будет по пути.
И тут же следуют конкретные вопросы:
- Живешь с матерью? Она кем работает? - я вижу, что он хочет сделать для себя какие-то выводы.
- Инженером в НИИ, - морщусь я, да ничего тут не поделаешь. Мамкин институт я ненавижу, она на него горбатится-горбатится, а отдачи никакой. Зарплаты у нее - кот наплакал, чертежи для тупарей со всей Москвы ночи напролет чертит, тем и живем. А иначе совсем тяжело пришлось бы.
- Не беда, наступит день, когда ты твердо встанешь на ноги, будешь сильным и надежным. И мамке твоей не придется горбатиться ночами. - Он вновь читал мои мысли, самые сокровенные.
- Башка у тебя варит, и мысли правильные, а вот мускулы надо подкачать - цены такому мужику, как ты, не будет. Я с Никитой поговорю, чтобы он на тебя особое внимание обратил на тренировках.
- Правда?
- Правда-правда, только ты учти: у нас в клубе не пьют, не курят и не сквернословят. Увижу с сигаретой или выпивкой, услышу, что материшься - вылетишь отсюда в ту же секунду, понял?
- Понял, - я отвечаю по-военному четко, и вижу: это ему тоже понравилось.
- Свободен, - он командует так, что хочется выйти из его кабинета чеканным шагом, как на уроках военной подготовки.
Я выхожу от Михаила в приподнятом настроении. Со мной происходит что-то странное, может, оттого, что в меня поверили, а, может, я впервые почувствовал, что кому-то нужен. И эти новые доселе неведомые мне ощущения придают силу, уверенность. Федька дожидается меня в соседней комнате, ему явно не терпится услышать мой рассказ. Я бросаюсь к нему:
- Федька, да ты молоток! Жаль, что ты раньше меня сюда не привел!
- Я же говорил, что тебе здесь понравится! То ли еще будет, когда ты и с нашими ребятами познакомишься, - он сияет как медный таз, довольный тем, что его ожидания оправдались.
- Учитель сказал, что я должен буду походить в спортзал. Для общего развития.
- Забылся? Для тебя он не Учитель, а Михаил Васильевич, - Федор посуровел. - Пока у тебя не было посвящения.
- Посвящение? - какое таинственное слово, из книг, что я читал в детстве, - а вот это поинтересней спортзала…
- Каждый последний день месяца, мы принимаем в наши ряды новеньких. Это и есть посвящение - особый день, особое доверие, особый обряд. Я, например, все лето просто так сюда приходил. И только тридцать первого августа приняли, в последний день лета. - Некоторые по полгода ходят, - заключает Федька, явно довольный тем, что он не из таких.
* * *
И все же я везунчик. Ничего вроде бы не произошло в моей жизни. Мама по-прежнему считает, что я после "Спокойной ночи, малыши" должен отправляться в постельку, ходит на работу каждый день, и поражается своим девочкам, умеющим делать вид, что работают. Бабушка все так же раз в два дня названивает из своей деревни, не уставая напоминать, что я должен правильно питаться, что без меня ей скучно, что у нее болит сердце, ломит в суставах, что Васька-алкаш опять избил свою жинку, а она снова побежала жаловаться участковому. Федька по-прежнему мой самый задушевный друг, а я все также пялюсь на Иру.
Я так же, как все предыдущие годы, жду конца уроков. Но теперь в этом ожидании появился некий смысл.
Мне не терпится попасть в "Красное кольцо" - так называется наша организация. Впереди у меня - главное таинство - посвящение, когда меня признают своим. Для этого я должен знать устав "Красного кольца" и исправно посещать тренажерный зал. В тренажерном за главного Никита. Причем, ребята тренируются по специальной программе - мне даже не разрешают остаться.
А устав по мне. Если коротко - все должны знать: Россия самая великая страна на свете и только русские могут решать ее судьбу. В клубе я общаюсь только с Федором, остальные "посвященные" не особо жаждут дружбы со мной, ну и я не лезу к ним.
Раз я провозился со штангой до самого вечера, чтобы хоть краем глаза увидеть, как это все происходит - собрания братства. Все, что я успел увидеть, это как пацаны рассаживаются на свои места - стулья, расставленные по кругу. В центре возвышалось простое деревянное кресло с высокой спинкой. Это место его, Учителя, соображаю я. На стене - опять же наш триколор, поодаль флаг Российской империи, каким он был до семнадцатого года, его я до сих пор видел только в учебниках по истории. На стеклянном стенде - герб России. По-моему, все это круто, я чуть было даже не закричал: "Вперед, Россия!" Но тут ко мне подошел Никита, просто положил мне на плечо руку:
- Еще насмотришься, поверь, - подталкивает к выходу, - а пока вали домой.
Я шагаю домой, и воображение рисует захватывающие картины посвящения, когда я стану полноправным членом братства.
* * *
Как говорится у классиков, ничто не предвещало грозы: правда, дни бегут гораздо быстрее, клуб становится родным пристанищем. Жара стоит жуткая, по телику подтвердили анормальность такой погоды для сентября. Мол, в Москве уже лет пятьдесят такого не наблюдалось. Ну, я думаю, лет пятьдесят тому назад в Москве много чего не наблюдалось. Например, такого количества приезжих - не то, чтобы они особо сильно мешают, но как-то не по себе становится. По дороге вспоминаю, что с утра ничего не ел, заворачиваю в продуктовый магазин, где тут же натыкаюсь на бутылки пива. Вот и замечательно! Если взять к пиву сухарики, то лучшего обеда не придумаешь: и сытно, и экономно. Признаюсь, у "Красного кольца", взглянув на сетку, в которой весело позвякивали бутылки, вспоминаю о запрете на спиртное. Ну, так ведь то спиртное, а в сетке всего-навсего пару бутылок "Старого мельника".
Да не тут-то было: Даня - охранник и секретарь в одном лице придерживался иного мнения о содержимом моей ноши. Он даже привскочил, а поскольку я никак не мог взять в толк, что же такое со мной приключилось, Даня буквально зашипел:
