И было утро, и был вечер… Третий день тоже не принес результатов, хотя штурмовики и накрыли опиекурильню и какой-то мелкий бандитский шалман. Хорошо, что и там, и там обошлось без перестрелки, все-таки авторитет у штурмового батальона в городе был довольно высокий. А вот сами гастаты просто пробродили весь день безрезультатно. Устали больше от пустых разговоров с владельцами гаражей и мастерских, от прослушивания матерщины штурмовиков и собственного пристального внимания к темным провалам заброшенных подвалов.
На следующий, уже четвертый день гастаты начали тихонечко злиться: и на оборотня, который никак не давался в руки, и на триария, пославшего их выполнять сыскную работу, к которой легионеров никто не готовил по определению, и на свою собственную беспомощность. Злость сорвали на грабивших какой-то гараж бандитах, которые попытались, было, прикинуться инсургентами, приняв непохожую на армейскую форму гастатов за обмундирование заречных, к местным «борцам за свободу» относящихся лояльнее штурмовиков. Со злости слегка переборщили, прострелив главарю ноги и намылив шеи его сообщникам до переломов рук. А чуток позже, после полевого обеда на ходу, привычно шатающийся в сторонке и активно общающийся с местными жителями Олли принес совсем уж плохую весть.
Высокого, мощного мужчину средних лет, странно одетого и непривычно ведущего себя искала группа зареченцев, очень напоминающая по описанию их снаряжения осназ.
— Дождались! — со злостью сплюнул себе под ноги Уголек. — И что теперь делать?..
Вопрос звучал риторически, но Котяра все-таки предложил:
— Может, поглядеть на этот осназ по-зареченски? Их всего-то десяток…
— На этих поглядишь — других пришлют, — возразил Олигарх. — Да и время потеряем, они ведь тоже — не сидят на месте, нас дожидаючись
Тут Рыжая поняла, что тройка гастатов вполне серьезно раздумывает, как бы уничтожить десяток зареченских осназовцев, о которых вполне заслуженно шла серьезная громкая слава, как о непревзойденных бойцах.
— К чертям! — принял решение Уголек. — Наше дело — не с зареченскими концами меряться, а ликвидировать объект! Ничего не меняем, только смотрим по сторонам внимательнее…
…А на пятый день, ближе к вечеру, эфир неожиданно взорвался: «Вот он! Где?! Кто? Смотри! Огонь! Вы что?.. стреляй!!! Уходит!!!», и голоса покрыл разъяренный треск штурмовок.
— Где это? — нервно рванул за плечо во время включившего внешний динамик рации Котяру капрал.
— Четверть часа назад они входили на Лазоревую, — не обратив внимания на резкость Уголька, четко ответил Кот. — Улочка маленькая, но может, еще до сих пор там…
— Бегом! — скомандовал Уго, мгновенно приметив, как совсем недалеко из ржавой коробки старого гаража выезжает медленно, будто нехотя, чей-то старый автомобиль.
Проситься подвести, объяснять ситуацию было просто некогда, и злосчастного хозяина авто вырвали из машины, оттолкнули к стенке гаража, даже не показывая оружия. Впрочем, тот был счастлив уже тем, что остался жив после внезапного налета троих буйных в камуфляже и рыжей, высокой девицы, сопровождавшей этих по лицам и фигурам совсем мальчишек, отобравших его автомобиль.
За руль сел Уголек, буркнув невнятно: «Олли, за штурмана!» и, к искреннему удивлению самого Олигарха, детская память вкупе со старательным изучением туристической схемы города не подвела. До пока еще неизвестной им самим Лазоревой улицы гастаты долетели за шесть минут, кубарем вывалились из автомобиля и рванули, было, дальше, но, оказалось — бежать некуда, Уголек, приметив издали скопление людей, очень удачно притормозил рядом с ними.
Шагах в пяти отсюда, на потертом и замусоренном, старом пенобетоне лежал окровавленный человек и после смерти своей продолжавший сжимать правой рукой сильно поврежденную штурмовку. Фасад дома, возле которого лежал убитый, был испещрен многочисленными следами пуль, дальше — по улице, следов на фасадах домов становилось всё меньше и меньше. А неподалеку теснился кружок штурмовиков, сбившихся спина к спине и ощетинившихся стволами. Рядом с ними, бледный, как призрак, нервно переминался с ноги на ногу офицерик, подпоручик, если судить по тусклым полевым звездочкам на измятых погончиках, возрастом совсем на немного перегнавший гастатов.
— Кто старший! — властно затребовал Уголек, сразу шагнув от машины к штурмовикам.
Наверное, этот окрик оказался последней каплей, добившей сорвавшиеся «с резьбы» нервы молоденького офицерика. Тот поднял руку с зажатым в ней табельным пистолетом, мелкими шагами мгновенно переместился к капралу и заорал фальцетом, срывая голос:
— Ты!!! ты послал людей на смерть! А сам отсиживался где-то! за их спинами! Я тебя сейчас!..
Пистолет в руке Уголька мелькнул на секунду, выстрелил и тут же вернулся в набедренную кобуру. От удара пули в грудь офицерик потерял равновесие, попытался отшагнуть от гастата, но не успел, уже умер и грохнулся бесчувственным мешком на пенобетон. А капрал бесстрашно распахнул бронежилет, нарочито демонстрируя остолбеневшим штурмовикам бронзового махайрода, и повторил:
— Кто старший?..
— Унтер-офицер второго взвода первой роты… — шагнул из кружка ошалевших, испуганных внезапно обрушившимися на них событиями солдат один из них, постарше, с густыми прокуренными усами.
— Достаточно! — поднял ладонь Уго. — Что случилось?..
— А чему тут было случаться? — нескладно, нервничая, отозвался унтер. — Шли по улице, в подвалы, понятное дело, постреливали…
И он указал на узкие отдушины, черными пятнами опоясывающие фундамент каждого дома.
— …тут он и выскочил. Откуда — вряд ли кто понял, но Саня, то бишь, рядовой Чернец, ему на пути попался… в клочья… а потом — мы стрелять, а он — побежал, только — люди так не бегают, господин легионер, — сделал свой вывод унтер. — Вам, конечно, сообщили, но уж вы к нам ехали… всё.
— Ясно. Собирайте взвод, подберите тела и возвращайтесь в батальон. Подполковнику скажете от моего имени, что ваше задание закончилось, — распорядился Уголек, тут же теряя интерес к живым штурмовикам, вряд ли они могли что-то добавить к словам унтер-офицера, и устремляясь к погибшему.
Рядом с товарищем тут же очутились и остальные гастаты, до того момента, разойдясь в стороны, прикрывавшие его с флангов. Подошла и Рыжая, но как-то угловато, неуклюже, нехотя, будто боясь взглянуть на страшное дело рук своего детища.
Убитый лежал на спине, а грудь его представляла собой кровавое месиво порванных мышц, вывернутых внутренностей, торчащих костей… Олигарх присел на корточки, тщательно осматривая жутковатую картину повреждений, а через десяток секунд поднялся на ноги и сказал:
— Понятно. Он ударил штурмовика в грудь. Наверное, кулаком. Пробил мышцы, ребра, а потом просто потянул руку назад. Вот и вывернул… натурально — все наизнанку.
— Мальчики, — вдруг сказала Рыжая, — мальчики, это все так неприятно…
Со стороны, может быть, и прошло незамеченным, как гастаты мгновенно напружинились, подняв стволы оружия на уровень груди и внимательно оглядывая малейшие укромные местечки, в которых мог затаиться оборотень. Но ничего подозрительного на первый взгляд в округе не было, и тогда Уголек нервно поторопил все еще переминающихся с ноги на ногу штурмовиков:
— Живо! Забирайте тела — и марш-марш отсюда! Быстрее!
И тут же, меняя командный голос на сдавленный шепот, обратился к женщине:
— Где?..
— Там… — слабо взмахнула она рукой в направлении дальнего палисадничка перед старинным, изрядно потрепанным временем и нерадивыми хозяевами особнячком метрах в полста дальше по улице. — Там… слабеет… уходит… пропало…
— Ну, и ладно, — тем же шепотом выговорил Уголек, бегающим взглядом провожая удаляющихся штурмовиков и контролируя свой сектор улицы. — Теперь мы хоть знаем кое-что…
— Он вернется, — с неожиданной твердостью сказала Рыжая, похоже, так же ожидавшая ухода штурмовиков, как лишних свидетелей. — Вернется сюда. Обязательно. И скоро.
— Мне бы твою уверенность, — теперь уже громче отозвался капрал и попросил соратников: — Прикройте. Пошли, Рыж…
