— Не думаю, — сказал Иван.

— Вот видите. А ваш муж? Он тоже скучный и жадный?

— Я не замужем.

— Почему?

— А мужиков нет нормальных. Или, может, мне просто не везет.

Она извинилась и ушла в туалет. Иван вздохнул.

— Хочешь ее? — спросил я.

— Нет.

— У тебя — машина. И дача. Все условия. Она не профессионалка. Просто ищет мужчину. Лови момент. Полные женщины очень изобретательны.

— Спасибо, — сказал брат. — Обойдусь. Я уже в том возрасте, когда согласие пугает больше, чем отказ.

— Слушай, у нее татуировка на спине. И свежая кожа. Она интересная.

— Побойся бога, — чопорно сказал брат. — Я отец троих детей. Лучше сам займись. Ты писатель, тебе нужны новые впечатления.

— Не могу. Через два часа мне надо быть в Электростали. В родной налоговой инспекции. Я задолжал родине тысячу рублей.

— По-моему, ты должен гораздо больше.

— Еще неизвестно, — сказал я, — кто кому должен.

— Тогда, — сказал Иван, — купи этой секс-бомбе какой-нибудь коктейль, и пойдем. Зачем ты вообще ее позвал?

— Развеяться.

Толстуха вернулась с заново накрашенными губами.

— Извините, что заставила вас скучать.

— А нам не бывает скучно, — ответил брат и хулиганским движением почесал скулу.

— Так что там, — спросил я, — с современными мужчинами?

Брюнетка повела плечами, немного манерно.

— У меня был жених. Мы жили вместе. Он подарил мне шубу. Потом переспал с моей подругой. Я узнала. Мы расстались. Когда я уходила, он отобрал у меня шубу. Теперь в ней ходит моя бывшая подруга.

— Печально, — сказал Иван. — Вы одновременно лишились шубы, подруги и жениха.

— Фиг с ним, с женихом! И с подругой тоже. Шубу жалко.

— Если он забрал шубу, — возразил я, — это не жадность. Это хитрость, ловкость и расчет. Это то, без чего сейчас нельзя жить.

— Значит, вы такой же?

— Нет. Я совсем другой. Я сначала женился, а уже потом одел и обул свою жену, как полагается.

— Вашей жене повезло.

— Она так не думает. Хотите выпить?

— Хочу, — сразу сказала женщина. — Мохито.

Я заказал два мохито. Себе — безалкогольный. Ивану ничего не заказал. Он заскучал, я тоже, можно было бы ничего не заказывать, собеседница мне уже надоела. Она обвиняла в своих неудачах всех, кроме самой себя. Она сидела, молодая, крепкая, бодрая, то груди выставит, то ногу на ногу закинет, то пыхнет сигаретой — не соблазняла, а так, себя показывала, — но кроме этих простейших телодвижений самки, она ничего не умела делать. Трудно заманить современного мужчину такими примитивными маневрами.

Вдобавок за соседний столик сели новые посетители, женщина и маленький мальчик, лет пяти; женщина была серьезна, мальчик заплакан. Он то начинал всхлипывать, то пробовал сдержаться. Ему принесли мороженое — он не притронулся. Он надувал губы, отчаянно жмурился, но сил не хватало, и опять из его глаз текли слезы. Я не мог смотреть спокойно, отводил взгляд, однако ребенок распространял вокруг себя столь сильную ауру горького горя, что я бы мучился, даже повернувшись спиной. Чтобы отвлечься, спросил:

— Послушайте, Алла… А вам не кажется, что мужчины делаются скучными, жадными и усталыми только потому, что они первыми принимают на себя удар? Как и подобает мужчинам?

— Удар чего?

— Вот этого. И этого. И этого.

Я обвел рукой зал. Показал пальцем на стакан в своей руке, на торчащие изо льда зеленые лопухи мяты, словно мокрых долларов напихали туда. На пачку дорогих сигарет. На мерцающий над нашими головами телевизор — модное дефиле, каменные лица моделей, фотовспышки, острые плечи, все невыносимо ярко, дерзко, быстро, контрастно и ненатурально. На лохматого, как бы гудроном покрытого узбека в синей спецовке, протирающего особой шваброй окна кафе, и без того чистые. На улицу за плечами узбека, забитую машинами, все сплошь новые, и меж ними одна старая, под управлением взмокшего от ненависти старика в мятой кепчонке. На рекламный щит, обещающий два пылесоса по цене одного, плюс дисконтную карту и лотерею, — явный перебор с посулами, как-то подозрительно рьяно хотят ребята сбыть свои пылесосы. На то, что выше рекламного щита: стены, зеркальные окна, сплошные вертикали, этажи, устремленные в зенит линии, как будто на носовом платке мыкаемся, как будто нет у нас пространства для жизни и никогда не было.

— Я не поняла, — стеснительно сказала толстуха и улыбнулась.

Наверное, она рассчитывала, что ей подробно объяснят.

— Жаль, — сказал я и встал. — Нам пора.

— Да, — тут же сказал Иван. — Хорошего понемножку.

— Прошу нас извинить, Алла. Мы уходим. Лично я — очень спешу. Я должен родине денег.

Мы расплатились и пошли. В дверях обернулись. Мальчик справился с собой. Мама гладила его по щеке. Брюнетка приязненно помахала мне розовой ладонью. По-моему, она осталась довольна… Взрослые дядьки, купили выпивку, тут же откланялись, не попросив даже телефончика. Все бы так.

Я долго ехал в Электросталь. Боялся опоздать. Родная налоговая инспекция — серьезное заведение. Каждый житель под колпаком. Если ты должен три рубля — будь уверен, у тебя их заберут, и еще пятнадцать копеек пени начислят.

Вошел в нужный кабинет и едва не расхохотался. Сидевшая за столом женщина оказалась коротко стриженной брюнеткой в массивных клипсах. Конечно, не точной копией предыдущей, из московского кафе, но все равно, похожей. В глазах была та же неудовлетворенность, глубокая претензия к мужчинам.

Она долго возилась с компьютером. Наконец нашла нужный файл и просияла:

— Ага! На вас наложен штраф! Тысяча рублей! Согласно кодексу административных правонарушений, статья номер…

— Перестаньте, прошу вас. Вот деньги.

— Мне денег не надо, — с достоинством возразила брюнетка номер два. — Уплатите в сберкассу. К тому же ваше дело давно передано в службу судебных приставов.

— С какой стати?

— Мы не могли вас разыскать.

— Так вот он я. Сам пришел.

— Поздно.

— Послушайте, девушка. Я современный мужчина. Я скучный, жадный и усталый. Давайте обойдемся без судебных приставов.

— Ничем не могу помочь. Идите к приставу. Адрес знаете? Тут недалеко.

В конторе приставов было пыльно. Толкнув рассохшуюся дверь, я ожидал увидеть грубых прокуренных мужиков, профессиональных вымогателей, готовых взыскать что угодно с кого угодно. Но увидел толстую брюнетку номер три. Вместо клипс, правда, болтались золотые серьги. Пришлось во второй раз изложить суть дела. Только такой невыносимо законопослушный человек, как я, мог терпеливо ходить из одного учреждения в другое, чтобы внести мелкий должок в кассу родины.

— С вас тысяча сто тридцать рублей.

— А сто тридцать за что?

— За то, что я приняла меры к вашему розыску.

— Я усталый, жадный и скучный. Но я не дурак. Я сам пришел.

Толстуха номер три подбоченилась. Золотые серьги ей шли.

— Штраф, — веско произнесла она, — был наложен год назад. Вам семь раз направляли уведомления. По почте. Более того, я вам звонила. Но вы не проживаете по месту прописки. Вы не жадный. Вы хитрый, ловкий и расчетливый. Внесите сто тридцать рублей. А тысячу уплатите в сберкассе.

Я подумал и сказал:

— Вы любите мохито?

— Что?

— Ничего. Вырвалось. Прошу прощения.

— Молодой человек, не хамите. Давайте паспорт, я оформлю протокол.

— Прошу прощения, — сердечно повторил я, необыкновенно польщенный. Приятно, когда тебя, сорокалетнего, называют молодым человеком.

Предназначенную родине тысячу рублей, одной купюрой, я заблаговременно, еще в машине, вытащил из пачки других, таких же, и переложил в другой карман. Однако не учел, что у меня могут попросить документы. Извлекая общегражданскую ксиву, я зацепил пачку, и богатство едва не упало на пол. Толстуха номер три профессионально прищурилась и сказала:

— Я была права.

— Насчет хитрости?

— Да.

— Это не мои деньги, — скромно сказал я. — Это жены. Накопили на шубу.