— …Ну что же, Александр Иванович, следствие подходит к концу — дальше суд будет решать, виновен — не виновен, сколько дадут — я свое дело сделал.

— В лучшем виде, — усмехнулся Александр Иванов.

— Как здоровье-то? — непривычно сочувствующим тоном спросил Пилюгин.

— Тебя это волновать не должно.

— Эх, Иванов, смотрю на тебя — ну, ни грамма раскаяния, — вздохнул Пилюгин.

— Нету раскаяния, что поделаешь.

— Ни о чем не жалеешь?

— Почему? Жалею… — пожал плечами Александр. — Жалею, что не замочил эту скотину.

— Если бы замочил — другой разговор с тобой был бы. Лет на пятнадцать потянул, не меньше.

— Мне все равно, сколько сидеть. Скорее всего, недолго…

— На амнистию надеешься? Или на условно-досрочное?

— На небесную амнистию, — Александр показал пальцем в потолок. — Болезнь у меня, сам знаешь, майор… сердце едва фурычит…

— Знаю, — нахмурился Пилюгин. — На зоне всякие болезни лечат… А когда тебе исследование должны делать?

— Да тебе-то что? Теперь уж не будут…

— Почему?

— В СИЗО с аппаратурой они не поедут, — усмехнулся Александр. — Ладно, перебьюсь. Мне не привыкать.

— Я представление напишу — может, судья и под подписку тебя выпустит, — уводя глаза в сторону, проговорил Пилюгин. — Сам я эти дела не решаю…

— Не выпустит под подписку, и ты сам это знаешь, майор, и не надо тут передо мной сочувствующего изображать…

…Пилюгин открыл глаза, слабо улыбнулся:

— Что, заснул я, да, Галчонок? Долго спал?

— Ровно семь минут. Что делать будем?

Пилюгин ладонями сильно потер лицо, встряхнулся и открыл дверцу машины:

— Ладно, пойду. Вы подождите меня, добро?

— Времени много, пап, и я есть хочу. И Витя тоже есть хочет.

— Потом вместе и поедим. Я скоро. Ну, пойди отцу навстречу, Галчонок, тут заморочки случились и надо срочно разобраться, а то может быть плохо…

— Кому плохо? — спросила Галка.

— Ему… — Пилюгин кивнул на Витьку, — мне, маме, тебе… еще одной маме… всем! — и он вылез из машины, хотел было идти, но вдруг задержался, наклонился к открытому окну, и выражение лица у него стало другое — напряженное и даже несчастное. — Слушай, Галчонок, если я задержусь… ну, если что-нибудь случится…

— А что может случиться? — перебила Галка. Состояние отца мгновенно передалось ей, и она тоже с тревогой посмотрела на него. — Ну, говори, папка!

— Могут возникнуть непредвиденные ситуации. Короче, если что-нибудь со мной случится, ты тогда звони бабушке. Чтобы она прислала за тобой… и вот за этим пацаном дядю Лешу или тетю Таню. Поняла?

— Поняла. А что может случиться? — снова спросила Галка.

— У тебя телефон бабушки в мобильнике записан?

— Записан. А что может случиться?

Пилюгин не ответил, захлопнул дверцу и зашагал к подъезду райотдела.

Витька и Галка смотрели ему вслед.

— Там мама моя сидит, — вдруг сказал Витька.

— Где сидит?

— Ну, в доме этом. В милиции. Она его убить хочет…

— Убить хочет? — удивленно и недоверчиво переспросила Галка. — Что ты несешь, Витя?

— Она много раз говорила: «Я его убью».

— Кого?

— Твоего папу…

— За что?! — крикнула Галка.

— За то, что он моего папу в тюрьму посадил, — пробурчал Витька, опустив голову.

Галка еще больше вытаращила глаза, у нее просто голова пошла кругом:

— Мой папа не сажает в тюрьму. Мой папа ловит преступников. Он начальник убойного отдела, понял? Он убийц ловит! Значит, твой папа убийца, что ли?

— Нет, — замотал головой Витька. — Он не хотел убивать… он только ранил…

— Кого ранил?

— Хозяина собаки, которая мне руку откусила.

— Каждое слово из тебя вытягивать нужно! Что теперь делать-то? Папа же ничего не знает, надо его предупредить. — Галка хотела открыть дверцу, но Витька остановил ее:

— Он знает. Я ждал его у входа и сказал, что мама револьвер из дома взяла.

— Откуда у вас револьвер?

— Папу наградили именным оружием.

— За что наградили?

— За боевые действия в Чечне.

— А мой папа знаешь, как стреляет? Я в тир с ним ходила — из десяти девять раз в десятку! — с гордостью сказала Галка.

— Мой папа тоже хорошо стрелял, — хмуро ответил Витька. — Только его больше нету.

— Как нету? Куда же он подевался?

— Он умер…

— Как умер? Ты же сказал, мой папа его в тюрьму посадил? — оторопела Галка.

— Он в тюрьме и умер… У него сердце было очень плохое. Ему операцию надо было делать — шунтирование называется. А у нас денег таких не было. Тридцать тысяч баксов…

— Фу ты! Я уж подумала, ты скажешь, мой папа его убил, — сказала Галка.

— Я так не думаю, так моя мама думает.

— Она что, больная, твоя мама? Если твой папа от сердца умер, то почему его мой папа убил?

— Не знаю, почему она так думает, — ответил Витька, — а ей говорил, а она все равно… Она говорит, если бы твой папа его в тюрьму не посадил, мы бы денег на операцию насобирали. Мама хотела квартиру на меньшую обменять… с доплатой…

— Господи, что же теперь делать? — спросила Галка, посмотрев из окна автомобиля на подъезд в здании райотдела. До него от стоянки было метров пятьдесят.

Оперативники по-прежнему томились в заложниках. Полина посмотрела на часы, висевшие над дверью, усмехнулась:

— Не идет ваш начальник — кишка тонка. Конечно, куда легче других подставить.

— Дура ты, Полина Ивановна! Прости, конечно, за грубое слово, но другого не придумаешь — дура, и голова у тебя опилками набита, — сказал Голубев. — Заварила ты кашу и, небось, теперь сама не знаешь, как из этого дерьма выбраться.

— Я уже сказала вам, как мы все вместе из этого дерьма выберемся, — ответила Полина, никак не прореагировав на «дуру». — Я заварила — я и отвечу. Всегда за себя отвечала, за чужие спины не пряталась и жизнь никому не ломала.

Она достала из пачки последнюю сигарету, а когда стала прикуривать, Деревянко вдруг вскочил, метнулся к двери и рванул за ручку. Но он позабыл, что дверной замок был блокирован. Капитан дернул собачку вниз, распахнул дверь и выскочил в коридор, но Полина успела вскинуть револьвер и выстрелила.

Пуля ударила Деревянко в спину. Он резко выпрямился, сделал еще два шага и рухнул на пол.

— Ты что творишь, стерва! — заорал Голубев, вскакивая.

— Сидеть! — заорала Полина и тоже вскочила. — Всех тут положу, только рыпнитесь!

Опера стояли в полном столбняке, не в силах шевельнуться. Полина, держа их на мушке, подошла к двери и захлопнула ее.

Пилюгин заглянул в окошко дежурного:

— Ребята в отделе?

— Да вроде никто не выходил…

Майор стал подниматься на второй этаж и тут услышал выстрел. Он рванулся наверх, перепрыгивая через две ступени.

До Галки и Витьки, сидевших в машине, тоже донесся глухой звук выстрела.

— Ой, что это? Ты слышал? — Галка посмотрела на Витьку.

— Стреляли вроде… — Витька напряженно смотрел на здание. — Может, показалось?

— Двоим сразу не может показаться.

Пилюгин вбежал в коридор и увидел лежащего на полу капитана Деревянко. Перед ним на корточках сидел следователь Борис Степанович Ляпунов.

Деревянко лежал на спине, запрокинув голову, глаза были закрыты. На левой стороне груди было выходное отверстие от пули — рваные окровавленные края рубашки топорщились в разные стороны.

— Что с ним? Кто стрелял? — Пилюгин грохнулся на колени, наклонился над Деревянко.

— Из твоей комнаты стреляли, — приглушенно ответил Ляпунов. — В спину. Пока дышит. Я уже вызвал «скорую». Что у тебя там происходит?

Из двух комнат выглянули сотрудники, оба молодые парни, спросили почти одновременно:

— Что случилось? Кто стрелял?

— Ну-ка, помогите… — Ляпунов приподнял Деревянко за плечи.

Пилюгин и еще двое сотрудников бросились помогать. Они отнесли его в соседнюю комнату, осторожно положили на кожаный диван.