< СИНОНИМЫ И МЕТАФОРЫ В ПЕРВОБЫТНЫХ ЯЗЫКАХ >

Всматриваясь в любой язык, мы замечаем в нем множество синонимов: бедное богатство, которого ничто не оправдывает. Априористы, всегда готовые на решение всякого вопроса, догадались, что ход ума человеческого в первобытных общинах не должен был допускать разно–звучных имен для одного и того же предмета. Это мнение довольно вероятно; но от него развилось другое, совершенно бессмысленное, хотя и имеет многих защитников, именно что всякий синоним есть плод смешения наречий. Самое легкое изучение языков современных и слов, родившихся и погибших уже на памяти человеческой, должно избавить нас от такого заблуждения. Когда какой бы то ни было предмет обращает на себя исключительное внимание и изучение, все мелкие оттенки его получают особенные имена, понятные и ясные для всех. Если в жизни народа или в направлении мысли произойдет перемена, тонкие различия, замеченные предками, сделаются непонятными для потомков, и явится множество синонимов на мучение книжникам и на радость стихотворцам.

Несчастный перелом в жизни русских, расторгая или, по крайней мере, ослабляя узы древнего семейства, почти изгладил из памяти наших современников тонкие различия родственных отношений, которые были так богато развиты чисто семейною жизнию старых славян. Мы надеемся, что невежество наше пройдет вместе с его причиною, с жалким поклонением одностороннему просвещению и мелкому быту западных народов, но должны признаться, что к стыду нашему большая часть так называемого образованного класса не умеет различить снохи от невестки или даже деверя от зятя, хотя все эти слова принадлежат языку первобытному и многие даже составлены по закону славянской личности. То же самое, что происходит в наше время, происходило от начала веков, и самое первое человеческое наречие должно было представлять множество синонимов, хотя и не столько, сколько его искаженные отрасли. Так, например, мы видим в славянском языке, что с самого раннего возраста в нем жили два слова, означающие рождение, теперь забытые: суи род(санскр. су,родить, руди,происходить). От обоих слов возникли и разрослись бесчисленные отрасли: сын, сноха, народ, породаи проч.; из них же развились и два синонима, некогда различавшиеся смыслом, но теперь однозначащие в разных славянских наречиях: суки рожени роженец.Слова сукне должно сводить с санскр. сакха,ветвь, которое осталось в сл<ав.> соха,раздвижной корень. Таким образом возникают синонимы из самой жизни народного языка или наречия.

Впрочем, изо всех причин, способствовавших к уничтожению всякого сходства между наречиями, более всех должна была действовать склонность юношеских народов выражать предметы метафорою или словом описательным. Теперь еще аравитянин в своих импровизированных песнях или в живой восторженной речи охотно пропускает существительное имя и просто выражает предмет прилагательным словом. К метафорам должны были присоединиться имена местностей, с которыми была связана идея отличия или превосходства.

Едва ли не эта причина множества разных названий коня в санскритском языке, и, несмотря на то, что санскритологи придумали корни для слов асваи турага,нельзя не вспомнить, что Индия бедна лошадьми и что в асваслышно имя азов, а в турагаимя их северных соседей туранцев. Заметим, что филологи вообще слишком много придают важности отдельным буквам и требуют от них излишней неприкосновенности. Хотя в слове асва с,или скорее детское картавое ш,разнится от зв слове аз,не должно отвергать возможность этимологии, основываясь на одной этой примете. Во многих языках с принимает звук шпри иных условиях (напр., в немецком) или колеблется между звуком с, ци к(как в латинском кастуси инцестус);в самом же санскритском множество синонимов разнятся только звуками ш и с (или з), то есть не разнятся вовсе: напр., прозвище сри,данное женскому человекообразному началу в мифологии (Лакшми)есть, бесспорно, не что иное, как стри,жена. В этом убедится всякий, сколько‑нибудь изучивший характер разных религиозных систем в Индии. Впрочем, слово турага напоминает также и название тавроси тури, может быть, относится к прежде замеченным нами переходам видовых и родовых имен. Не нужно искать примеров тому, как прилагательные, взятые из местностей, вытеснили мало–помалу настоящие имена животных; многие довольно известны, но один, еще не замеченный, особенно важен в смысле историческом. Этоимя русак.Оно, бесспорно, не происходит от цвета шерсти, нисколько не похожей на русую, и доказывает, что северные русские долго называли Русью только южную сторону  [379]: ибо, как известно, северный заяц—беляк, и русаков мало в дремучих лесах нашей Новгородской колыбели. Но, как мы сказали, метафора более всего изменила словесный состав языков. Напр., есть животное, которое почти во всех наречиях утратило свое коренное имя и получило прозвище от своего крика. Это петух, певеньили петел,которого имя было в старину курили, судя по женской форме кокшаили кокошь, — кок,странным образом отзывающийсяво французском языке, вероятно, из древнегаллийского, по–гр. άλέκτωρ (пробудитель), в сибирских наречиях тауш(голос), по–лат. gallus(то же голос, garrulus),и так далее. Славянские наречия также дали вообще прозвище «медведь» или ведмедьживотному, лакомому до лесного меда, и таким образом невозможно уже узнать старого названия и заметить в нем тождество с другими языками иранскими, хотя самое прозвище составлено из слов, принадлежащих к общему достоянию, именно санскр. вид(знать) и санскр. мадгу(мед), из которого, вероятно, также составились санскр. мад,быть пьяным, и кельтское med, бешеный, по известному свойству старых медов (заметим, что латинское мадера,санскр. мад,жидкость, истекающая из висков слона, происходят, вероятно, от другого корня, пот,общего для идеи жидкости и перешедшего в носовой звук). Кажется, можно утвердительно сказать, что некогда славяне давали медведю то же имя, которое сохранилось в немецком языке, bar,и что это слово было родовым для многих плотоядных. Оттого до сих пор логовище медведя называется берлога;оттого имя бар–сук(как будто медвежонок) и бир–юкили бер–юк(волк в иных частях России, а в других медведь по поговорке: бирюк–те нанюхайся). Точно так же мы уже заметили, что сорокаесть только иносказательное название (нарядная) и что, по всей вероятности, сорока называлась в старину пега,хотя нельзя утвердительно сказать, чтобы и имя пегане было иносказательным прозвищем, значащим «разноцветный». Древнее значение этого слова в греческом Πήγασος (бесспорно, двуцветный: конь Персея принадлежит, как и сам Персей, к высоким символам древней веры Ирана и к эмблемам светло–мрачногомира). Славяне, как видно, чище сохранили первобытный звук. В лебедеможно подозревать простую перестановку букв слова белый,в нем. adler(орел), кажется, ясно понятие о благородном; в schwan(лебедь) видно прежнее сватан(санскр. свэта,белый); в греч. ίππος, соответствующем по закону придыхания адигейскому и абазинскому шибс,отзывается, вероятно, утраченный корень шиб(славянск, шибкий,быстрый). Последнее предположение кажется довольно смелым, но догадка, что слово коньбыло коренным именем для лошади, подтверждается разительным сходством имен греч. кентавровс конскими телами и индейских киннарас конскими головами. Созвучие двух первых слогов не случайно, а объяснение киннараот кими нара (что за люди?)точно так же нелепо, как и вывод кувераот что за тело»,или от дурнотелый.Остается предположить, что слово кен, кин,так же как слав. конь,означало лошадь, или что оба народа славянские (жители земли пригимма–лайской, т. е. Бактрии) и гор Фракийских были и называли себя конниками. Совпадение слов конь(лошадь) и кельтского куан,гр. κίων ,лат. canis(собаки) и прочие подобные довольно странно: быть может, оно только случайное, а вероятнее, все эти слова суть видовые прозвища с утраченным началом, равно приличным лошади и собаке (как, напр., в новейших системах domesticus [380] ).Те же примеры метафоры, которые мы видели в именах животных, легко бы проследить и в названии всех других предметов. Так, санскр. слово сила,означающее свойство или крепость духа, сохранившееся в славянском языке отчасти в значении смысла (не та сила, не тот смысл), но принявшее, однако же, более уже значение крепости телесной, дало начало латинск, silex(кремень), и между тем как общее родовое костьпринимало в латинском видовой смысл ребра (costa),самое слово ребро(нем. Ribbe)принято было иносказательно за эмблему и за выражение силы (robur)и вторичным иносказанием за название горного дуба. Другие же названия дуба происходили или от сьедомый (aesculus),или от господень (guercus,вспомним гр. κυριο). Название молнии почти везде представляет доказательство описательного характера: герм. Blitz(от блеск), так же как сл<ав.> блескавица, русск, молния (отмол–оть,сокрушать, общего латинскому, скандинавскому, немецкому и другим); гр. Άοτραπή (от άοτήρ ,блеск), nui. fulmen (orfiilgere),сл<ав.> пылмя,или полмя,или племя, nut. flammaи проч., так что невозможно узнать первобытную форму, некогда общую всем иранцам. Гораздо легче отыскать древнее название для неба. Оно сохранилось у славянских народов, отчасти у брахманов и кельтов, но у других оно уступило иносказаниям: напр., в греческом языке ούρανός — от сл<ав.> уру,великий, нем. иг,древний, гр. ούρος ;в ионийском наречии, гора, в немецком himmel(как мы видели от гимле–рай,сл<ав.> земля),в латинском coelum(вероятно, от одного корня с кайласа)  [381] ,может быть, сл<ав.> коло,круг или от чела,высшая точка, предел), вытеснили первобытное иранское имя небои ограничили его значение частными небесными явлениями. Все эти изменения в круге иранского слова не принадлежат к глубокой древности; родство наречий и тождество коренного языка ясны и бесспорны, но когда взгляд филолога обнимет все наречия человеческие, тогда придется те же самые приемы критические перенести в отдаленные века, и полная жизнь человечества представится ясною, понятною для всего просвещенного мира.