– Я хочу домой. – Молчание. – Отведешь меня? Ты ведь хорошая?

Константин закрыла лицо руками, но вспомнила, что это неуклюже выглядит:

– Брось, кто бы ты там ни была. Я прекрасно знаю, что детей здесь нет.

– А если ты ошибаешься? – Девочка оттолкнулась от шеста и пошла к ней, держа руки за спиной. – Что, если я настоящая девочка? Что, если я скажу, что когда к маме приходят ее любовники, она засовывает меня в костюм и выкидывает сюда, и у меня не остается выбора?

Константин посмотрела на нее, чувствуя себя не слишком хорошо:

– Тогда я скажу, что твоя мама нарушает закон и у нее будут большие проблемы, если кто-нибудь это узнает.

– А никто не узнает, – ответила девочка. – Я здесь часами всем рассказываю об этом, но никто мне не верит. Здесь можно никому не верить, поэтому она в полной безопасности.

Тошнота Константин усилилась.

– Поэтому ты слоняешься здесь и качаешься в темноте?

Девочка кивнула.

– Если ты хорошо знаешь «Город», то поймешь, почему я просто остаюсь здесь до конца игры.

– Но это смешно, – сказала Константин, – почему ты не скажешь там? Учителям, полиции, адвокату…

– Я говорила. – Девочка пожала плечами. – Там тоже никто не верит. Слишком невероятно. Так никто не делает. Приходится врать. Понятно?

– Plus зa change[11], – вздохнула Константин, подумав вдруг, что это одна из самых несчастных малышек, если только все это хоть чуть-чуть правда.

Девочка неожиданно взяла ее за руку, заставив отскочить:

– Ты хорошая. Должна быть. Даже если ты не веришь, ты слушаешь. В тебе еще остался настоящий человек, который считает, что это неправильно.

Константин снова вздохнула, не в силах ответить что-нибудь. Что хуже: убийство или жизнь в мучениях? Проклятье, нечестно, спасая одного потерпевшего, сталкиваться с новым.

Спасти мир невозможно, можно только переключить канал. Так сказал однажды ее бывший, или нечто очень похожее. Давно, когда они еще интересовались друг другом.

– Послушай, – сказала она, нежно отстраняя руку девочки. – У меня здесь специальное задание, мне надо кое-кого найти. – Она беспомощно замолчала.

Девочка стояла и смотрела на нее.

Тебе не победить, грустно подумала Константин. Если бы она ушла, то никогда бы не узнала, настоящая ли это трагедия или очередная жестокая подстава. В любом случае, кто бы ни скрывался за этими глазами, ему нужна помощь. К тому же она никогда не сможет успокоиться, если просто так уйдет только потому, что вот эта проблема не обозначена в списке ее профессиональных обязанностей.

«Да ладно. Придумай причину получше, – издевалась циничная ее часть. – Попробуй вспомнить про оплаченное время».

– А может, ты поможешь мне, – быстро сказала Константин, беря девочку за руку. – Ты знаешь кого-нибудь по имени Боди Сатива?

Девочка продолжала молча смотреть на нее.

– Хорошо. А Шанти Лав?

Девочка поморщилась:

– Может, дома я смогу помочь тебе.

– А где дом?

– В нескольких кварталах отсюда. Если ты проводишь меня, я смогу помочь тебе, – пообещала девочка, в голосе звучала слабая надежда.

Смирившись, Константин кивнула.

«Домом» оказалась крошечная халупа в подвале, кажется, совершенно заброшенного дома, хотя девочка уверила Константин, что совсем наоборот. Однако когда Константин спросила, кто еще живет здесь, она лишь пожала плечами.

– По-разному, думаю, – сказала она, привычно справляясь с четырьмя огромными замками, потом девочка вошла в комнату и плюхнулась на середину двойной кровати, стоявшей в центре и занимавшей большую часть комнаты. Кроме телевизора на деревянном ящике, это была вся мебель. Сверху кровать была покрыта одеялом в черный и красный квадрат, между двух подушек стоял пингвин, словно часовой во фраке. Девочка небрежно сложила ноги в полулотос и прижала пингвина к груди.

– Это Фербенкс. Он следит тут за порядком.

– Если здесь ты в безопасности, зачем ты ходишь в парк? – спросила Константин.

– Да я не хожу. Каждый раз я сначала попадаю в парк, и мне приходится идти домой. Иногда у меня не получается, тогда я остаюсь там, потому что никто не хочет идти сюда. А еще надо быть осторожной, когда появляется тарелка. – Она положила голову на пингвина. – Тебя тарелка забирала?

Константин покачала головой:

– А тебя?

– Смотря о чем ты говоришь. И во что веришь. А еще, может, это разные тарелки. Не знаю.

– Разумно, – сказала Константин скорее себе, чем девочке. – А что ты там говорила насчет помощи?

– А что тебе нужно? Напомни.

Константин вздохнула:

– Хорошо, вот: я спросила тебя про Боди Сативу и Шанти Лав.

– Да-да. – Она повернула пингвина к себе. – Фербенкс, ты знаешь что-нибудь про Боди Сативу и Шанти Лав? – Константин постаралась не расстраиваться, пока девочка придвигала яркий оранжевый клюв к своему уху. Она слишком часто слегка кивала.

– Ну и что, птица знает что-нибудь? – спросила Константин не без сарказма.

– Тс, – ответила девочка.

Константин стала устало осматриваться. Изначально стены были голые, но сейчас на них висели выцветшие плакаты, они были в основном с обнаженными людьми. Без сомнения, девочка скажет, что когда она пришла, здесь все уже было так, а избавиться от них она не может по каким-нибудь причинам.

– Отлично, – заявила девочка. – Теперь я знаю.

Константин повернулась к ней и испугалась, увидев ее в очень фривольной ночной сорочке с оборками. Она мгновенно все поняла.

– Господи Иисусе, – сказала она, поднимаясь и отходя назад.

– В чем дело? – спросила девочка, изящно положив пальчик на губы. – У тебя же нет ничего дурного на уме, не так ли?

Константин рванула замки, но они не поддались. Обманутая и разгневанная за то, что позволила девчонке большими глазами и невинностью завлечь ее в ловушку, она оперлась на дверь и тяжело вздохнула. Это не помогло.

– Ладно. Что тебе нужно?

– А что у тебя есть? – весело спросила девочка.

– Почти ничего, и все очень нужно самой.

– А тебе нужно, чтобы все знали, что ты педофил? – Девочка захихикала. – Любишь деток?

– Это все записывается, – ответила Константин, надеясь, что так оно и есть, – так что будут доказательства.

– Ничего это не докажет, – сказала девочка, широко улыбаясь. – Моя запись будет таким же доказательством, как и твоя. – Она подняла колени, обхватила их руками и взялась за пальцы ног: очаровательное дитя. Константин хотелось плакать и смеяться. – Конечно, может быть, ты человек широких взглядов. Может, ты думаешь, что если здесь в принципе не может существовать педофилии, а ее здесь не существует, то и нечаянных мыслей не бывает, а в них можно размышлять о чем угодно, даже если представляешь себя жалким неудачником, что в значительной степени правда.

Константин села, расслабившись.

– Я могла бы быть чудесным ребенком, – сказала девочка. – А могла бы быть полицейским, замаскированным под лакомый кусочек.

– Если ты полицейский, скажи номер значка, – оживилась Константин.

– Могу сказать, но если это окажется фальшивка, тебе нечего будет делать, – ответила девочка. – Ты не можешь судить меня за недобросовестность в работе или за то, что я плохо играю. А ты читала…

– Читала, читала миллион раз. – Константин резко провела по волосам. – Просто выпусти меня отсюда, или будешь побитым чудесным ребенком, замаскированным под лакомый полицейский кусочек. – Что ж, посмотрим. – Константин шагнула на кровать, схватила девочку за рубашку и подняла ее, показав ей кулак. Девочка улыбнулась, словно Константин предложила ей конфету. Константин на мгновение закрыла глаза. Это не ребенок. Это какой-то пошляк, может, бездельник-латинос, получающий свою мелочь, мучая заблудшие души, настолько разрушенные, что они не могут постоять за себя. Она подвинула кулак вперед и открыла глаза.