-С кем-то еще? - пришла ей на помощь караванщица.
-Да, - радостно кивнула Мати, хотя она собиралась сказать иначе - "с другими". Но ведь другие - это почти то же самое, что чужие. А она никогда прежде не думала о людях, которых знала с самого рождения, иначе как о своей семье. Так было всегда. Но почему-то теперь все изменилось.
-Милая, - между тем продолжала караванщица, - ты ведь не боишься нас?
-Конечно, нет! - поспешно воскликнула она.
-Это хорошо. Не надо бояться. Мы все очень любим тебя, и... И ни за что не осуждаем.
-Только не родители Снежинки! - сорвалось с губ Мати полное боли и обиды.
-Они тоже. Они понимают: ты ни в чем не виновата. Если на ком и лежит вина, то на Ла.
-Он-то тут при чем!
-Он заключил договор с духом...
-Не надо об этом, пожалуйста! - взмолилась девушка.
-Конечно, - кивнула Лина. Женщина понимала, как ей должно быть больно и тяжело вспоминать о случившемся. А попытки утешить только бередили рану, вместо того, чтобы нести покой. Просто...
Караванщица думала: если они поговорят по-женски, разделят эту боль... Ведь ей тоже было не сладко. Ее сын... Хотя Хранитель сказал, что на нем нет вины и, значит, не будет наказания, но... От этого ведь ничего не изменялось: ни взгляды спутников, обращенные на ее мальчика, ни мысли, читавшиеся в глазах. И, самое ужасное, так будет не миг, не день - до тех пор, пока жива память...
-Лина... - отвлек ее от тяжелых мыслей несмелый голосок девушки.
-Да, милая?
-Я... Ты не могла бы... - на мгновение замолчав, она прикусила губу, поморщилась, пытаясь найти слова, за которыми не последовали бы вопросы, расспросы, охи и ахи, и вообще... - Я понимаю, уже поздно, но нельзя ли где-нибудь раздобыть немного бульона?
-Бульона? - Лина нахмурилась. Она не понимала. - Ты проголодалась?
-Нет, - качнула головой девушка. - Это Гору.
-Было бы очень хорошо, если ты убедила его поесть, - одобрительно кивнула женщина. - Что же я стою и чешу языком? Пойду готовить. А пока... Прислать рабыню с лепешками или фруктами?
-Да у него полповозки завалены едой! - вздохнув, она мотнула головой.
-Ясно. Он не хочет есть. Возможно, это от усталости - день выдался тот еще. Плюс к тому боль и слабость от раны... Вот что, я быстренько заварю травы и принесу тебе кувшин, пока бульон будет говорится... - и караванщица заторопилась к себе.
-Лина! - окликнула ее Мати. - Я не в своей повозке! Гор хотел, чтобы я была рядом с ним, - на этот раз она решила, что лучше сразу все объяснить, - потому что демон... Он мог ждать меня за гранью города, чтобы напасть...
-И до сих пор может! - нахмурилась женщина. - Ну-ка пойдем, быстро! Я тебя провожу!
-Не надо, Лина! Ничего со мной не случится! Тут пройти-то несколько шагов!
И, не дожидаясь возражений караванщицы, она побежала догонять повозку Хранителя. А потом ей представилась возможность, наверное, впервые в жизни, порадоваться тому, что караван еще не покинул пределы пограничья.
"Ну что я за дура такая!" - с досадой подумала она, только провалившись по колени в сугроб, поняв, что перед тем, как выскочить из повозки, не прикрепила к валенкам снегоступы. Когда же, выбравшись из сугроба, начала стряхивать с себя снег, она с удивлением поняла, что какие там снегоступы, девушка не удосужилась даже сменить туфельки, которые надевала в городе, на обувь снегов.
"Но даже если я забыла... - терялась она в догадках. - Я должна была сразу почувствовать, замерзая!" - а, между тем, никакого холода не было, наоборот - ей было жарко! Над этой странностью можно было раздумывать до бесконечности, пытаясь отыскать ответы на все новые и новые вопросы, без какой-либо надежды когда-нибудь хоть в чем-то разобраться.
Девушка вздохнула, а затем махнула рукой:
"Не важно! - девушка мотнула головой. - Нужно поскорее вернуться в повозку. Мне сейчас только простудиться и заболеть не хватает! Для полного счастья!"
Снег на тропе был неглубоким, сверху его покрывала прочная ледяная корка. Ноги скользили, то и дело проваливаясь, то по щиколотку, а то и по колено. Удивительно, как она не потеряла туфли, поразительно, что не упала, хотя ноги постоянно скользили по льду, который, казалось, покрыл все вокруг.
Вот, наконец, и повозка.
"О, боги!" - с облегчением вздохнув, она забралась внутрь.
Лампа горела приглушенным, тусклым светом, который мог справиться с набившимся в чрево повозки мраком. Все, что ему удалось, это не допустить полного торжества темноты, внося в нее смуту. Но девушке было все равно.
"Главное, что тепло. И... Гор здесь, - увидев мага, Мати облегченно вздохнула. - Спит,-улыбка тронула ее губы. - Хорошо!" - ее глаза блестели,словно все ночные звезды, которым не осталось места на небеса, собрались под ее ресницами. Она уже собиралась подобраться поближе к Хранителю, устроиться рядом с ним и соснуть немного, но потом, вспомнив, что не задернула как следует полог, вернулись к нему. И тут вдруг...
-Лис! Нет! - резанул ее по слуху громкий, полный панической боли, крик, оборвавшийся мертвой тишиной молчания, которую так хотелось хотя бы чем-нибудь заполнить. Хоть чем-нибудь! Но только не тем, что родилось в глубине ее собственной души. Это было... Так воет ветер над телом умершего, плачет дух, видя со стороны свое собственное тело. Таким полным безнадежности стоном небо провожает уходящего в подземный мир.
-Кто-то умер... - сразу поняла Мати. Эта мысль обожгла ее болью, но пока еще, не понятая до конца, не соединенная с другими, продолжала звучать несколько отрешенно. Так обычно думают, глядя со стороны: "Умер... Жалко, конечно... Но это ведь происходит постоянно. На все воля богов. Надо верить в то, что придет новая вечность, и все ушедшие вернутся. И... Все-таки, хорошо, что смерть пришла не в мою повозку, не в повозки тех, кто мне дорог..."
А потом, начав задумываться, осознавать, выходя из оцепенения одной бездны, чтобы тотчас погрузиться в другую, еще более черную и глубокую, она зажала ладонями рот, сдерживая рвавшийся наружу крик. Из глаз полились слезы:
-Лис... - прошептали губы, впервые не видя за именем образа, так, словно оно больше не принадлежало никому. - Это... Это не может быть правдой! Как? Почему? Я должна... - и, не понимая, что делает, чувствуя лишь, что не может больше ни мгновения оставаться на месте, она вывалилась из повозки, чтобы, завязая по колени в снегу, вновь и вновь упрямо выбираться из него, падать, обжигая ладони о ледяное пламя, и подниматься, не позволяя себе передохнуть хотя бы мгновение.
Мати остановилась лишь у повозки Лиса, возле которой уже начали собираться караванщики.
-Мам, пойдем с нами, мам! - близнецы пытались оттеснить Лину в сторону, увести, а та, с непокрытой головой и растрепанными волосами, рыдала в голос, цепляясь руками за край повозки, кричала:
-Пустите меня! Я должна быть с ним! - а затем вдруг, словно попав под порыв ледяного ветра, задрожала, взмахнула руками и безжизненной тенью осела в снег.
-Мам, мы с тобой, мы рядом, мы никогда не оставим тебя... - юноши все говорили что-то, говорили, не оставляя Лину ни на мгновение наедине с ее мыслями.
-Как убивается, бедная! - донесся до Мати чей-то печальный вздох.
-А что с Лисом-то? - таким же напряженным шепотом, в котором, на этот раз, было не только сочувствие, но еще и любопытство, спрашивали караванщики, говорившие за спиной у девушки.
-Непонятное что-то... Я слышала краем уха... Этот раб-лекарь говорил Атену... В общем, якобы он уснул и...
-И что? Не может проснуться?
-Ну... Если обычный сон перешел в вечный... Тогда уж не проснется... Во всяком случае, до конца вечности... Всем нам рано или поздно предстоит уснуть...
-Да уж... С вестниками смерти не поторгуешься...
-На все воля богов...
-И вообще... Так даже лучше - во сне: ни боли, ни страха, ни отчаяния... Не понимаешь, что умираешь... Просто спишь... И спишь дальше.
