И решил, что ему тут, пожалуй, даже нравится.

Производство пушек на литейном заводе шло ни шатко ни валко, а заказов больше не становилось – вернее, их становилось меньше. После окончания мировой войны Пер Альбин Ханссон, министр обороны, срезал военные ассигнования, как ни скрипел зубами Густав V у себя во дворце. Пер Альбин, как человек аналитического склада, рассудил, что, по зрелом размышлении, перед войной Швеции, пожалуй, и стоило бы вооружиться получше, но теперь, десять лет спустя, смысла в этом нет. К тому же теперь есть Лига Наций.

Для литейного завода в Хеллефорснесе это означало частичное перепрофилирование и сокращение рабочих мест.

Но Аллана это не коснулось, взрывотехники – народ дефицитный. Фабрикант едва поверил своим глазам и ушам, когда перед ним в один прекрасный день предстал Аллан, оказавшийся экспертом по всем возможным взрывчатым веществам. Прежде приходилось целиком полагаться на единственного имевшегося подрывника – то еще, прямо сказать, удовольствие, поскольку он был иностранец, по-шведски едва говорил и вдобавок весь порос черным волосом. Можно ли на такого полагаться хоть в чем-то? Впрочем, особого выбора у фабриканта не было.

Однако Аллан людей по масти не делил, а разговоры профессора Лундборга на этот счет полагал блажью. Более того, теперь он мечтал встретить настоящего негра – ну или негритянку, не важно. И с восторгом прочитал в газетах, что в Стокгольме скоро выступит Джозефин Бейкер. Но пока придется довольствоваться обществом Эстебана, белого, но темноволосого испанского коллеги-подрывника.

Аллан и Эстебан быстро поладили. К тому же они делили каморку в рабочем бараке. Эстебан поведал о своем драматическом прошлом. На одном мероприятии в Мадриде он встретил девушку и тайком вступил с ней в некие вполне невинные отношения, не зная, что она дочь самого премьер-министра Мигеля Примо де Риверы. А с такими людьми не ссорятся. Ривера правил страной как хотел, помыкая беспомощным королем. Эстебан уверял, что премьер-министр – это просто вежливое наименование диктатора. Но дочка у него хороша до безумия!

Пролетарское происхождение Эстебана потенциального тестя совершенно не устраивало. Поэтому на первой, и единственной, встрече с Примо де Риверой Эстебану предложили альтернативу – либо унести ноги как можно дальше от испанской земли, либо получить выстрел в затылок.

Пока Примо де Ривера снимал свою винтовку с предохранителя, Эстебан успел ответить, что уже сделал выбор в пользу варианта номер один, и торопливо попятился прочь, чтобы не показать затылка человеку с ружьем, и даже не взглянул в ту сторону, где всхлипывала его девушка.

Унести ноги как можно дальше, думал Эстебан, и отправился на север, а оттуда еще дальше на север, а оттуда еще севернее, и наконец в такую северную даль, где зимой озера от холода превращаются в лед. И решил, что, пожалуй, хватит. Тут и остался. Работу на литейном заводе он получил три года назад благодаря католическому священнику, который помог перевести, прости его, Господи, выдуманную историю, будто в Испании Эстебан занимался взрывчатыми веществами, тогда как на самом деле основным его занятием был сбор помидоров.

Впоследствии Эстебан худо-бедно выучился изъясняться по-шведски и стал вполне сносным взрывотехником. А под руководством Аллана сделался настоящим профессионалом.

В бараке литейного завода Аллану жилось неплохо. Уже год спустя он, благодаря Эстебану, прилично объяснялся на испанском. Спустя два года заговорил почти бегло. Но понадобилось целых три года, чтобы Эстебан оставил наконец попытки втемяшить Аллану свою испанскую версию всемирного социализма. Эстебан все средства перепробовал, но Аллан не поддавался. Эта сторона личности закадычного приятеля оказалась для Эстебана загадкой. Не то чтобы Аллан имел альтернативные взгляды на порядок вещей и возражал: дескать, все должно быть на самом деле совсем наоборот, – нет, у него словно вообще никаких взглядов не было. Или, может быть, в этом и состояли его взгляды? В конце концов Эстебану ничего не осталось, кроме как смириться с непостижимым.

Аллан, со своей стороны, столкнулся с той же проблемой. Эстебан – хороший товарищ. А что он отравился этой окаянной политикой – так что ж тут поделать? Небось не он один.

Времена года успели сменить друг друга еще раз, прежде чем жизнь Аллана приняла новый оборот. Началось с того, что Эстебан получил известие – Примо де Ривера ушел в отставку и бежал из страны. Там явственно наметилась демократия, а то и вообще социализм, и Эстебан такого пропустить не мог.

И поэтому решил как можно скорее возвращаться домой. Литейное дело идет все хуже, поскольку сеньор Пер Альбин решил, что никакой войны больше не будет. А у дружищи Аллана какие планы? Может, и он тоже поедет, за компанию?

Аллан призадумался. С одной стороны, никакая революция его не привлекала, ни испанская, ни любая другая. Она приведет лишь к новой революции, только в обратную сторону. С другой стороны, Испания все же заграница, как и все другие страны, кроме Швеции, и, столько прочитав про эту самую заграницу, стоило бы разок поглядеть, что она такое на самом деле. А вдруг по дороге им встретится еще и негр-другой?

Когда Эстебан пообещал, что по пути в Испанию уж какой-нибудь негр им точно попадется, не принять приглашения Аллан попросту не мог. И друзья перешли к обсуждению более практических вопросов. При этом они сразу сошлись во мнении, что владелец литейного заводика – «безмозглый осел» (они именно так выразились) – не заслуживает, чтобы его брали в расчет. Поэтому было решено дождаться субботнего конверта с зарплатой, после чего удалиться не прощаясь.

Так что в воскресенье Аллан и Эстебан встали в пять утра и на велосипеде с прицепом отправились на юг, в сторону Испании. По пути Эстебан предложил не упустить случая и остановиться возле дома фабриканта, чтобы справить полный комплект утренних нужд в ежедневно доставлявшийся к калитке виллы бидон с парным молоком. Главным образом из тех соображений, что все эти годы фабрикант и оба его сына-подростка обзывали Эстебана «обезьяной».

– Месть не лучшее дело, – заметил Аллан. – Это как политика: только начни – за одним пойдет другое, было плохо, а станет еще хуже, пока не сделается так, что хуже некуда.

Но Эстебан стоял на своем. Мало ли что у человека руки немножко волосатые и он говорит на фабрикантовом языке не совсем безупречно, это же не превращает его в обезьяну?

С этим Аллан согласился, и друзья пришли к справедливому компромиссу. Эстебан может справить в бидон малую нужду, но не большую.

Так и получилось, что на литейном заводике в Хеллефорснесе вместо двух подрывников не стало ни одного. Свидетели тем же утром успели наябедничать фабриканту, что видели Аллана и Эстебана на велосипеде с прицепом и что те направлялись в Катринехольм, если не еще дальше на юг. Так что фабрикант уже был готов к предстоящей на следующей неделе острой нехватке персонала, когда сидел на террасе своей фабрикантской виллы и задумчиво потягивал молоко из стакана, учтиво поданного Сигрид вместе с миндальным печеньем. Настроение фабриканту еще больше испортило то, что вкус у печенья был какой-то странный. Оно явственно отдавало аммиаком.

Фабрикант решил подождать до возвращения с воскресной службы и уже тогда надрать Сигрид уши. А пока ограничился тем, что велел принести еще стакан молока, чтобы запить этот гадкий привкус.

Так Аллан Карлсон оказался в Испании.

Они с Эстебаном добирались туда три месяца, через всю Европу, и по пути встретили негров в таком количестве, о котором Аллан не мог и мечтать. Но после первого же встреченного потерял к ним всякий интерес. Оказалось, ничего особенного, просто кожа другого цвета, да еще говор у них чудной, так это и у белых сплошь и рядом, особенно в Смоланде и южнее. Видать, этот Лундборг в раннем детстве негра увидал и крепко напугался.