для грязных сплетен на весь квартал. Мужчинам проще: о них, конечно, тоже

болтают, если под вечер, посчитав выручку за дневные труды, те отправляются на

поиски развлечений в квартал Марджани, но им на это плевать. Что уж говорить о

репутации родившихся и живущих там женщин? Если кто-то из них выбирался в город,

на базар, в кабак или просто погулять - порядочные женщины презрительно шипели,

а некоторые и плевали им вослед, и уж точно не позволяли детям играть с дочерьми

этого квартала. И это еще полбеды: могли избить до потери сознания, отдать на

потеху страже, ограбить. Когда-то Лачи это невероятно обижало, теперь она

привыкла. В конце концов, что с них возьмешь? Зато ночью кто-нибудь из них

наверняка припрется в квартал Марджани и отдаст последнее за часик наслаждения и

иллюзию любви.

"Наконец-то!" - сердце Лачи затопил восторг: перед глазами знакомая с детства

дверь. Вроде бы и не дворец, но достаток его обителей чувствуется во всем - в

основательных каменных стенах, в облицованных мрамором ступенях порога,

покрывающих стены узорах из изразцовых кирпичей, в украшенных затейливыми

витражами, доставленными с севера, окнах. Но в отличие от настоящих дворцов,

закрытых для посторонних, двери этого дома открыты для каждого... точнее,

каждого, способного заплатить. И желающие находятся, находятся каждую ночь!

Потому что за воротами посетитель попадает в сказку из благоуханного дыма,

музыки, танцев и песен, вина - и женской ласки. Слава заведения госпожи

Падмалати распространилась далеко за пределы Джайсалмера, даже придворные

аркотского падишаха почитали за честь провести тут ночь-другую, оставив госпоже

Падмалати и ее питомицам умопомрачительные суммы. Порой - и не только золото.

Может быть, в жилах Лачи текла кровь одного из них - чем Лиангх-Аррет не шутит?

Если это так, для усыновления Нарасимхи она достаточно знатна.

- Кто? - спросил привратник.

- Я, - ответила Лачи.

Массивная дверь, память о лучших временах заведения Падмалати и всего

Джайсалмера, отворилась. Совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы хрупкая

девушка могла войти, но горячий ветер не успел принести пыль. Слуга-привратник,

лысый сутулый старик в одном грязно-белом дхоти, усмехнулся:

- Мы тебя обыскались, а госпожа Падмалати, - злорадно усмехнулся старик. -

Падмалати сказала, что как найдет, шкуру спустит.

- Мне-то, может, и спустит, - огрызнулась девушка. - А тебе тем более, если

узнает, что ты ее "госпожой" не зовешь. - Она у себя?

- Где ж ей еще быть, иди давай!

Наскоро ополоснув в бронзовом тазу с водой ноги, Лачи направилась вглубь

помещения. Вспомнились слова подружки, сказанные одному из клиентов: "Хоть

работа у нас и грязная, но в нашем доме всегда чисто". Незачем пачкать тщательно

подметенный и помытый пол грязными ногами. В коридорах царит таинственный

полумрак, старинные ковры глушат звуки шагов. Мрак разгоняют небольшие бронзовые

светильники, подвешенные там, где на стенах изображены картины... Словом, того,

что и составляло единственную профессию Лачи. Говорят, их писали еще в пору

молодости Падмалати, когда заведение только-только возникло. Художник требовал

немало, но в итоге согласился работать по вечерам за бесплатно, если все время

работы он будет сюда ходить бесплатно. Говорят, Падмалати тогда едва ли не

волосы рвала от жадности, но труд мастера окупился: насмотревшись фривольных

фресок, клиенты уже не могли уйти, не вкусив сполна наслаждений - и,

соответственно, не высыпав все принесенные деньги в чоли девушек.

- Ой, Лачи, мы за тебя так беспокоились! - сильный, числый голос прекрасной

певицы, его обладательнице почти сравнялось тридцать, и она давно потеряла счет

своим мужчинам. Самое же смешное заключалось в том, что каждый из них,

погружаясь в океан наслаждения, был каменно уверен: именно его она любит всем

сердцем, а с другими просто зарабатывает деньги. Но вот "дорогой гость" уходит -

и, словно задутая свеча, гаснет улыбка, женщина торопливо поправляет волосы,

подкрашивает глаза и губы, отпивает из кувшина вина: ночь длинна, и новый

"гость" уже оплатил "угощение". Но стоит ему войти, как на лице красавицы слова

зажигается улыбка, а полные, яркие и горячие губы шепчут: "Иди сюда,

единственный!" - Разве можно так всех пугать?

- Субашини, ты прости, но я иначе не могла. Мне срочно надо к тетушке

Падмалати.

Женщина обняла Лачи, ласково поцеловала. Именно она учила тогда еще юную и

неопытную малолетку ласкать мужчин, заставляя их забыть обо всем, а потом

приходить снова и снова. Ей Лачи, по сути, и обязана славой "лотоса Падмалати" и

"Эшмини на земле". Родившаяся еще в детстве дружба осталась на всю жизнь, и

теперь Лачи безо всякой зависти любовалась подругой. Смуглая, гораздо темнее

самой Лачи, уроженка далекого Юга, аж из Таликота, она чувственными вишневыми

губами и высокой грудью, распирающей чоли, походкой, колыхающимися волной

бедрами, сводит мужчин с ума. Алая с золотой каймой шелковая талха лишь

подчеркивает зрелую, изысканную красоту. Тихо звенят дешевые медные браслеты,

массивные серьги в ушах, поблескивает во тьме биндия на лбу красавицы.

Лачи не знала, что заставило ее бежать из родного города - насколько она