юге и западе материка не платили Аркотским падишахам дань, в них не стояли
гарнизоны империи. Восстание Каушалиии, казалось, было обречено. Но сто лет
назад прадед поддержал молодую рани, и под ее руководством одержал великие
победы. Отец воевал под началом раджи Нараяна, там-то довелось понюхать пороху и
самому Салумбару.
Потом была Первая Темесская война, уже под началом Ритхешвара, гибель отца в
неравном бою, и участие уже в качестве равата и майора в разгроме бригады
генерала Монферрато, ранение, из-за которого рават на всю жизнь охромел.
Недолгий мир, рождение сына - и новая война, сожравшая большую часть жизни,
отнявшая у неустрашимого равата первого сына - и последнего, так как жена
умерла, сразу жениться не удалось, а потом он был уже стар. Война, заставившая
отступать из родового имения. И хотя Валладжах предоставил верному слуге новое
владение в Кангре (ее правитель изменил, погубив в Мератхе Аштритхи, а потом
открыл ворота врагу) война и последующий мир лишил равата всего - наследника,
надежды и радости жизни.
Он не жалел о принятом решении. В конце концов, он остался один на белом
свете, а титул равата Салумбара звучит как изощренное издевательство. Надо
сделать самое трудное, спасти названного сына от позора капитуляции, написать
завещание - и ни разу не подведший хозяина пистоль сослужит ему последнюю
службу.
Ему не пришлось даже убеждать себя. Стоило представить лицо нынешнего хозяина
Джайсалмера, когда он узнает о случившемся и поймет, что Кангра уплыла из-под
его власти, как на душе становится тепло. Совсем как когда видел влюбленные
глаза жены. Или когда после первого Мератха мимо вели колонны пленных темесцев.
Рават Салумбар взял со стола пистоль, принялся любовно чистить. Не один
темесец принял смерть от его выстрелов. Скоро он понадобится в последний раз.
После нескольких ночей в сырых и холодных подземельях Кангры солнечный свет
показался Рокетту ослепительным. Сержант сощурил слезящиеся глаза, но
беспощадное южное солнце, с зенита поливавшее землю зноем, ранило глаза и сквозь
веки. Если б не поддержавшие его воины крепостного гарнизона, сержант Леруа
Рокетт растянулся бы на ступенях лестницы.
- Благодарю, - произнес он. От Сюлли сержант уже получил первые уроки
джайсалмери и аркатти, и хотя свободно болтать на этих языках еще не мог, самое
важное уже выучил.
Воин молча махнул рукой. Его взгляд не понравился Рокетту: в нем смешались
жгучая ненависть - и бессилие. Этот взгляд словно говорил: "Убил бы всех, да и
то не сразу, а чтобы помучились. Да у меня жена, дети, а рават приказал
отпустить". Что же случилось, пока они сидели в подвалах, ели что-то непонятное
и неописуемо острое (а воды давали не много) и молили Единого, чтобы их не
перевешали?
- Сюлли, в чем дело?
Общий позор и плен сблизили попавших впросак бойцов Особой роты. Еще неделю
назад эрхавенец не посмел бы так обратиться к командиру роты. А теперь...
- Хочешь сказать, почему нас выпускают? - задумчиво произнес капитан. - Может
быть, нас хотят передать трибуналу. Но не думаю, что у них были бы такие
похоронные лица. Сдается мне, наши нашли способ победить.
Рокетт посмотрел на капитана с недоумением. И для тавалленца Сюлли, и для
него, эрхавенца, темесцы были в лучшем случае чужими. Почему же оба они так рады
победе "соотечественников"? И не так ли радовались за "наших" тавалленцы, когда
брали штурмом Эрхавен и разрушали Храм Исмины? "Если темесцы - "наши", зачем
Эрхавену свобода?" - подумал он.
- Но как? Если бы крепость взяли штурмом, мы бы услышали бой.
- Как думаешь, для чего надо было идти на Джайсалмер? - усмехнулся Сюлли. -
Сдается мне, в городе возникла своя замятня, мы должны были кое-кого поддержать.
Но они справились без нас - вот нас и освобождают. Поздравляю с победой - хоть
нам с тобой от нее ничего не перепадет.
- Не болтать! - скомандовал гарнизонный воин, стукнув древком копья по полу.
Сказал по-темесски - ему надоело слушать болтовню пленников, в одночасье ставших
победителями. - Вас построят во дворе, и комендант все скажет...
И на джайсалмери, полагая, что его не поймут, буркнул:
- Правду говорят, что чужеземцы - хуже свиней!
Подгоняемые древками копий и прикладами (особой нужды их использовать не было,
но ничем больше без войны побежденные победителям досадить не могли), пленники
вышли на крепостной дворик. На небольшой площадке стало тесно: кроме пленных,
выстроился в безупречное каре гарнизон. Блестели каски, начищенные кирасы, хищно
сверкали наточенные штыки, острия копий и алебард. Отдельно, не соблюдая строя,
стояли союзники-горцы с луками, пращами и парочкой самодельных арбалетов.
Артиллеристы обошлись без своих медных подопечных, но присутствовали и они. А из
забранных мелкой решеткой окон женских комнат все, что происходило на площади,
наверняка видели жены и дочери воинов. Рават Салумбара действительно затеял
что-то важное.
Комендант не появлялся долго. Напрасно ждала командира и рота пикинеров, люди
из которой конвоировали пленных. Наконец на башне, купающейся в побелевшем от
