Вряд ли я расслышала бы фырканье Кона. И он, конечно же, не фыркал. Вампиры никогда не фыркают, даже от презрения. Но я, как и Кон, знала, что говоря «интереснее», голос солгал.
И еще я знала, кто это был. Бо: Мистер Борегард. Тот тип, что втянул нас во все это. Тип, встреча с которым еще ждала нас впереди. И тогда – либо мы, либо он. Я была уверена, что все только начинает становится «интереснее», даже если для Бо все уже обстояло «интересно».
Хотя я знала, что вампиры никогда не устают, я знала также и то, что их сила может подойти к концу. Тогда, на озере, я видела, как подходила к концу сила Кона. Я не знала, сравним ли одноразовый вечерний сеанс разрывания соплеменников на куски с долгим сидением на цепи, когда жгучий оберег вгрызался в его лодыжку, а солнечные лучи подбирались все ближе каждый день, день за днем, но я могла бы побиться об заклад, что состояние Кона сейчас отнюдь не соответствует формуле «глаза горят и хвост трубой». Точно нет.
Мне так не хватало участливого голоса врача нашей, человеческой, неотложной помощи: «С вами на самом деле все в порядке, я дам вам успокоительное – и можете идти домой». Я так устала, что необычность моего ночного зрения снова начинала меня беспокоить, как новые туфли, которые все никак не разнашиваются. Я не могла бы различить, что из увиденного происходило на самом деле, а что было просто фокусами моего истерзанного, перегруженного мозга.
Я озиралась вокруг, пытаясь разобраться в том, что я… ну ладно, не видела, здесь было темно. И когда мы оказались в этом здесь?Все начиналось на улицах Не-Города, более или менее. Теперь мы были уже не там. Хорошо, что когда мы… наводили порядок, поблизости не было людей. Я пыталась спуститься на землю, снова ощутить себя человеком из плоти и крови, только вот быть в этой плоти мне уже не хотелось. Я не хотела быть собой. Не хотела знать себя.
Но живое, животное тело брало верх над сознательным разумом, который мог бы дать ответы, что правильно, а что нет. Чтобы там ни говорил мой головной мозг, спинной был уверен, что надо жить дальше. На мгновение мне показалось, что я пролетаю над собственным телом, глядя сверху на кровавое месиво и на две фигуры, мою и Кона, стоящие рядом, смотрящие в одном направлении.
Когда Бо заговорил снова, я сложиласьобратно, тело и разум вместе. Я почти расслышала щелчки задвижек, вновь Заточающих меня во мне. Может быть, сейчас я ненавидела и боялась саму себя – но куда сильнее я боялась и ненавидела Борегарда.
– Приветствую, приветствую. Входите же. Приветствую среди нас, Конни, давненько этого ждал, а? Могу себе представить, что ты не очень удивлен. И, вероятно, объяснил это своей спутнице. Я на это надеюсь, Конни. Потому что упустить это объяснение было бы невежливо, а ты всегда был сама учтивость, не так ли? Эта твоя человечишка, Конни, оказалась очень деятельной. С некоторого времени она все крутится вокруг меня. Удивительно, Конни, как же ты мог доверить ей свою, я бы сказал, грязную работу? Должно быть то, что произошло с тобой несколько месяцев назад, подорвало твои силы в большей степени, чем я предполагал. Или основательно развратило тебя.
А я еще думала, что смех Кона ужасен. Когда засмеялся Бо, в глазах у меня потемнело, как от удара по голове. Это была непроизвольная реакция.
Наверное, мне стоило обидеться на то, что меня игнорировали. Я не обиделась. Я не хотела, чтобы он что-то мне говорил. То, что я слышала – вернее, переживала – создавало ощущение, что с меня заживо сдирали шкуру, ту самую шкуру, в которую несколько секунд назад мне не хотелось возвращаться. Очень-очень глубоко в душе я понимала, что если бы я чувствовала себя сейчас лучше, то нашла бы забавным то, что Бо, казалось, опасался моего вредоносною влияния. На вампира. Но я не чувствовала себя лучше.
– О да, я здесь, и я жду тебя. Так держать. В конце концов, тебе ведь пришлось потрудиться, чтобы забраться так далеко, не так ли? Было бы жаль, если бы все эти усилия пошли насмарку. И я категорически не хочу тебя отпускать, пока ты лично не засвидетельствуешь мне свое почтение Это было бы невежливо. А разве я только что не сказал, Конни, что ты всегда был образцом учтивости?
Этот голос свежевал меня живьем. Остатки моего разума и воли из последних сил пытались сохранить мое существо Медленно, болезненно я пошевелила правой рукой, опустила ее в карман, стиснула своими негнущимися резиновыми пальцами маленький нож. Он уже не был горячим, но болезненное давление голоса немного спало. Опустив глаза, я увидела, как через вязкую грязь на моих предплечьях блеснула золотая сеть.
– Идите же. Прошу!
Казалось, эта реплика длилась целую вечность.
На самом деле своим не-голосом он хотел не допустить именно того, чтобы мы шли дальше. Я сжала рукоять ножа с такой силой, что она врезалась в ладонь, и шагнула вперед. То же сделал и Кон. На этот раз он не стал брать меня за руку, но его плечо коснулось моего. Я поняла, что сейчас важно не показывать того, каких усилий нам это стоит. Без меня Кон, пожалуй, мог бы идти быстрее, но он не стал – он дожидался меня. Поэтому я оторвала от земли вторую ногу и сделала еще один шаг. И еще один. Кон поравнялся со мной, и при каждом шаге мы на мгновение соприкасались то плечами, то локтями, то тыльными сторонами ладоней. Я ощущала странную пульсацию, как будто цепь, оплетающая мою грудь, каким-то образом видоизменялась.
– Вы, должно быть, устали, –произнес голос. – Так медленно шевелитесь.
Но я услышала другое. Мы не были беспомощны и не были обездвижены, а значит, он проигрывал этот раунд, как проиграл предыдущий. И я не умирала от звука его голоса.
Я с ужасом подумала о том, насколько все было бы хуже, если бы он назвал мое имя.
Дальше идти стало легче; Бо ретировался, планируя, вероятно, свои дальнейшие действия. Жаждущие крови убийцы нас больше не преследовали. Я по-прежнему сжимала рукой нож, ощущая и тяжесть охранного знака на ноге. Цепочка на груди натянулась – так, должно быть, натягивается страховочная веревка, спасая жизнь альпиниста на крутом склоне. Я делала вид, что иду вперед смело, готовая к очередному вызову. Hо голосу удалось меня ранить – это было как ожог кислотой. И этот ожог терзал меня, несмотря на талисманы и световую сеть. Я старалась не дрожать, это только усугубило бы все; кроме того, как ни смешно, мне не хотелось упасть в глазах Кона. Когда наши плечи соприкасались, я чувствовала, что он помогает мне, делится своей силой. Я снова забыла, что он вампир, что мне нужно его бояться, что я ненавижу его за то, как он жил и на что способен, да еще заставил меня понять, на что способна я сама.
Он был для меня сейчас всем. Мой союзник, он не позволит мне подвести его, потому что если я подведу, то потеряюего.
Пространство вокруг нас начало заполняться серебряным светом – это был настоящий свет, свет, видимый для человеческих глаз. Но здесь не было ничего, что бы мне хотелось видеть, и лучше бы у меня оставалась возможность списывать все, что мне не нравилось, на галлюцинации, вызванные у моих нейронов контактом с вампиром. Мы находились в огромном помещении. Повсюду, и даже под потолком – гигантские трубы, остатки строительных лесов и каких-то машин. Какая-то заброшенная фабрика – в He-Городе таких было много. Но только эта была, хоть и своеобразно, но восстановлена: жиденький свет прожектора падал на рычаги и циферблаты, счетчики и устройства, которые человек не смог бы ни изобрести, ни изготовить. Я не знала, имели ли они какое-либо назначение, или это просто была декорация, выставка на витрине у входа в новейшую вампирскую версию полуразрушенного замка и зловещих саркофагов созданных больной фантазией Брэма Стокера.
У больших и влиятельных вампирских группировок обязательно были свои штаб-квартиры. Штаб-квартиры эти были, как правило, приспособлены для случаев, когда хозяевам надоедало есть где попало, и возникало желание устроить застолье у себя дома. Такое место следовало обставить так, чтобы усиливать страх и паническое выделение адреналина у гостей. Мне приходилось читать, что со времен Войн выбор часто падал на гротескную машинерию, – только непонятно, кто мог об этом узнать и написать в глобонет. Саркофаги Стокера всегда были бессмысленной выдумкой, но вампиры на одно-два столетия подхватили эту идею – ведь она работала. Сегодня здесь не было ни черных плащей с алым подбоем, ни странных акцентов, но легче от этого не становилось.
