Даже если существует возможность быть чародеем и успешно это скрывать, Мэл все равно не мог им быть. Чародеи – одиночки, они не устраиваются работать поварами в закусочные и не тусуются с байкерами. Они сближаются только с другими чародеями, и то ненадолго и всегда с определенной целью. Все они слишком параноидальны, чтобы иметь друзей среди обычных людей, и слишком эгоистичны, чтобы дружить между собой. Обыватели считают, что чародеям вообще нельзя доверять, и людям лучше не связываться с магией. Да и магоделами заодно.
Но кто тогда делает татуировкичародеям?
Наверное, я совсем ничего не знаю.
Я ехала домой и размышляла об этом «будь начеку». Я и так начеку, и Пату это хорошо известно. Что он имел в виду: что за мной следит ООД? Мог ли этот законопослушный полукровка из ООД таким образом намекнуть мне, что ООД нельзя доверять? Положим, я недавно услышала, что все полукровки должны держаться вместе и помогать друг другу – а про Богиню Боли, которую в ООД никто не любил, слыхала уже давно. Однако причину этой неприязни я видела только в том, что она – поганая сука, которую собственная карьера волнует больше, чем безопасность человечества. На что же тогда намекал Пат? На помешанную на карьере горгону, или на измену в рядах ООД?
О боги, разве с меня не достаточно Бо?
Остановившись у светофора, я открыла бардачок и полюбовалась на кучку оберегов. Некоторые из них еще шевелились. Бедная мама. Она ведь старалась. Я поняла, что благодарна ей даже за эти безуспешные усилия. Просто за то, что она что-то делала. Понимала, что мне нужна помощь, и пыталась ее оказать. И пусть она понятия не имела, какая это должна быть помощь и в каком объеме. Это знал только Кон, но он не был человеком, поэтому знал, и в то же время не знал. Не знал, что именно он знает. Вроде бы так.
Добравшись до дома, я какое-то время сидела, всматриваясь в тени от листьев на асфальте дороги. Тени мерцали и нарушали все мыслимые законы физики – так было теперь всегда, – но они были красивы и не значили ничего. Просто свет падал на листья, и листья отбрасывали тень. Лето кончилась, наступила осень, и листья уже начинали опадать. Один большой и желтый как раз спланировал на крышу «Развалюхи».
Я открыла рюкзак и забросила туда всю кучу амулетов: свечу зажигания, веревочки, несколько резинок – остаток тех дней, когда бардачок служил, как положено, для хранения перчаток. От прикосновения к одному из оберегов, не знаю, к какому именно, по рукам прошла легкая дрожь. Потом я вышла из машины и постучала в дверь Иоланды.
Она открыла почти сразу же.
– Заходи. Я поговорила со своим старым учителем.
Я вздохнула и вошла в дом следом за ней. Мы зашли в комнату, где я еще ни разу не была, сразу за кухней, тоже выходящую окнами на сад. Мне сразу же стало понятно, что сюда заходило очень мало людей: во-первых, если Иоланда желала скрыть свой род занятий или хотя бы притвориться пенсионеркой, эта комната сразу бы ее разоблачила. Во-вторых, закрытостьизлучалась здесь отовсюду, как тепло или свет. Казалось, будто невидимая вуаль залепила мне лицо и мешает дышать. Я даже потерла лицо, словно стараясь сорвать ее.
Иоланда заметила это и со словами: «Ох, извини, пожалуйста» убрала что-то с входной двери. Чувство, что я нарушила чье-то личное пространство, тут же исчезло, отхлынуло, как морская волна. Удивленная, я посмотрела под ноги. Тени на полу были весьма подвижны.
Ту вещь, которая раньше была на двери, Иоланда положила на стол. Я села рядом, наклонилась и накрыла эту вещь рукой – и мою ладонь как будто обожгло. Правда это можно было отнести к теплу с тем же успехом, как и мое ночное зрение – к глазам, но все-таки больше всего это было похоже на тепло. Я убрала руку и посмотрела: маленький круглый кусочек чего-то, больше всего напоминающего цветное стекло. Я не могла разобрать, был ли там какой-то рисунок, или странное переплетение теней.
Мастер амулетов. Это звучит так… жестко. Пусть ты разнесла мастерскую, но ты по крайней мере сделала это в процессе обучения, и знала, для чего это обучение нужно. Учитель говорил тебе, что делать до того и что делать потом.
Глядя на меня, Иоланда заговорила:
– Моя дорогая, прости. Я знаю, что тебе не это хотелось бы услышать, но мне кажется, что все то, чего ты пока не можешь понять – это именно то, чего тебе понимать пока не стоит. То есть ты хорошо справляешься…
Она излагала свои мысли почти в той же манере, что и Кон. Без лишних предисловий. Мне хотелось сказать: «Все, чего бы мне хотелось, – это до конца жизни печь булочки с корицей», но я знала, что это уже не совсем правда, к тому же мне надоело жаловаться на жизнь. И я ничего не сказала. Вместо этого я взяла свой рюкзак и поставила его на стол. Поднимая его, я почувствовала, как амулеты отчаянно пытаются избежать контакта со странными тенями на полу. Ставя его на стол, я поняла, что эта поверхность им тоже не по душе. В рюкзаке что-то скреблось.Значит, по крайней мере один из них еще живой.
Сначала глаза Иоланды округлились, затем она нахмурилась.
– Подними его еще раз, если тебе не трудно, – сказала она.
Я подняла, она достала что-то из ящика стола, посыпала столешницу и жестом указала мне снова поставить туда рюкзак. Что бы там ни происходило с моим барахлом, теперь возня в рюкзаке прекратилась.
– Ты хочешь, чтобы я на что-то взглянула?
Я открыла рюкзак, и вдруг мне почему-то расхотелось прикасаться к оберегам.
– Погоди-ка, – сказала Иоланда и снова что-то достала из ящика – на сей раз деревянные щипцы.
С обеих сторон на них были начертаны необычные символы. Я уцепила один из оберегов за кончик и рванула его из рюкзака – хотя мне показалось, что еще немного – и он выскользнул бы сам, как снятое со спиц вязанье. Как только амулет оказался на свободе, второй его конец закрутился в воздухе, словно искал что-то, потом, изогнувшись, обвился вокруг щипцов и пополз вверх – к моей руке.
– Брось его, – резко велела Иоланда. Я бросила. Как только оберег коснулся поверхности стола, я услышала шипящий звук и почувствовала неприятный запах – не просто неприятный, а оченьнеприятный, – и спустя мгновение перед нами лежал только какой-то вязаный лоскут, прицепленный к свече зажигания; в нем зияла дыра, по краю обведенная коричневато-фиолетовой каймой. Кайма подрагивала.
– Ой, – сказала я.
– Вот именно, ой, – спокойно подтвердила Иоланда. – Это не оберег, а «жучок». Где он был?
– В «Разва…» – в моей машине.
– Ты ее закрываешь?
– Здесь – нет, – ответила я, чувствуя, как по позвоночнику поднимается волна холода.
– Нет, – сказала она. – Если бы тот, кто подбросил тебе это, приходил сюда, то я бы об этом знала.
– Значит, этот кто-то или что-то может проникать в закрытую машину, – волна холода продолжила свое восхождение. «Все-таки что-то, – подумала я. – Нет, стоп. Вампиры не делают «жучки». Или делают?»
– Так, откуда все остальное?
– Понимаете, с тех пор, как я пропадала на два дня, моя мама стала закупать для меня амулеты. Чтобы служили оберегами. И я решила спросить у вас, живые ли они еще.
– А машина вообще не защищена магией?
– Только той, что шла в комплекте – на руле, на колесах…
Все производители в мире вставляют в логотипы магический символ, а производители машин, соответственно, ставят свой логотип с магическим элементом на рулевом колесе каждой тачки.
– Замки на дверцах снабдил заговорами тот парень, у которого я купила машину, но думаю, что его штуки не сработали. – Я нахмурилась. Дэйв никогда не претендовал на роль специалиста по оберегам, он обещал только, что «Развалюха »сможет тронуться с места. – Машине пятнадцать лет, тогда сплав еще не изобрели.
Благодаря этому сплаву производители получили возможность зачаровывать в машине практически что угодно. Между древними машинами, выпущенными до изобретения сплава, и теми, что были изготовлены уже после, имеется существенная разница в цене. Однако кое-кто, включая меня, Мэла и Дэйва, считали, что этот сплав сродни кремам для лица, которые гарантируютстопроцентную защиту от морщин, или пищевым добавкам, которые гарантируютфигуру голливудской звезды за тридцать дней.
