— Это было неплохо, — сказал он несколько минут спустя.

— Больше не надо?

После небольшой паузы он ответил:

— Этот шаг сделан.

Когда они возвращались в лагерь. Лэйкен оставалась позади него. Она упорно думала о том, что вот-вот должно было произойти, но так и не произошло.

Она пыталась убедить себя, что это не произошло потому, что она была достаточно сильной и взрослой, чтобы понимать, что Марк Рид — циник, способный использовать женщин, способный использовать ее в качестве временного развлечения.

Но, конечно, это было ложью. То, что она пережила, затерявшись в бездонном колодце его взгляда, было сильнее всего, что ей приходилось чувствовать до сих пор. Если бы то, что едва не произошло, все-таки случилось, она бы ушла под воду, не успев осознать этого.

Ничего не случилось, потому что Марк не допустил этого.

В эту ночь, сидя по разные стороны костра, они молчали. Спальные мешки были расстелены позади них, но ни он, ни она не сделали движения по направлению к ним. Случайно их глаза встретились, и почти видимая волна напряжения пробежала между ними.

Когда терпеть стало невмоготу, Лэйкен кашлянула и выпрямилась на своем месте.

— Почему ваш дед не женился на миссис Куртис?

Он опустил глаза в свою чашку кофе.

— По двум причинам. Во-первых, из предубеждения. Люди в городе ополчились бы против нее. А во-вторых, из другого предубеждения — он не был уверен, что белая женщина способна принять его образ жизни.

— Это грустно… — она нахмурилась. — Мало того, это просто глупо. Он должен был, по крайней мере, спросить ее. Судя по тому, что я видела, Анабел Куртис была способна на многое. — Лэйкен презрительно фыркнула. — Что за шовинизм. Неудивительно, что вы… — Остановившись, она прочистила горло и переменила тему. — Когда вы были с ним, как обстояли дела с религией?

Он улыбнулся.

— Если вы имеете в виду что, будучи команчем, я должен был повернуться спиной к традиционной иудейско-христианской вере, то ответ отрицателен.

— Вы верите и в то, ив другое?

Он отвел взгляд от огня и посмотрел в темноту.

— Я ни во что не верю, — произнес он медленно. — Но когда это было, я не сталкивался ни с какими противоречиями. Бог есть Бог. Религия команчей тесно связана с землей, она уважает все формы жизни, существующие на планете, которую мы населяем. — Он помедлил. — Иисус Христос пришел, чтобы передать сообщение, которое было весьма просто. Все касалось любви и уважения. И объектом, которому предназначалось это сообщение, было все человечество. Люби и уважай ближнего. Если бы сегодня Он пришел опять, я думаю, все было бы немного по-другому. Мне кажется, Он сказал бы: «Люди, вот вам ключ. Посмотрите вокруг себя. Посмотрите, что вы делаете с этой странной планетой. Что вы делаете для своих детей?»

Не отводя глаз от его резких черт, Лэйкен слегка присвистнула.

— В вашем голосе тоже есть что-то похожее. Вы тоже чем-то обеспокоены.

— Нет, — сказал он раздраженно. — Ничем я не обеспокоен.

И хотя Лэйкен знала, что лучше оставить это так, что-то заставило ее продолжать.

— Но когда-то ведь вы беспокоились? Какой была тогда ваша жизнь? Был ли Джозеф Два Дерева столь же выдержан, столь же… скуп на эмоции, как вы?

— Скуп на эмоции? — повторил он медленно.

Когда он повернул к ней голову и поднял вверх одну бровь, она поняла, что он напоминает ей о том, что едва не произошло между ними наверху.

Но Лэйкен не собиралась отступать. Спокойно выдержав его взгляд, она кивнула:

— Да-да, я не оговорилась. Скуп на эмоции.

Он криво усмехнулся и сказал:

— Вы правы. Я скуп на эмоции — не то, что мой дед. Он был добрым, открытым человеком. Некоторое время я думал, что он достаточно силен, чтобы справиться со всем, чем угодно. Я видел, как он выживал в пустыне, когда ему было не на что рассчитывать, кроме своей головы и своих рук. Он был вынослив и организован. Но современный мир играет в свои игры. И адвокаты победили его.

Его голос был спокоен — ни тени страдания или сожаления. Никакой грусти. Ничего. Лэйкен никогда не приходилось слышать столь одинокой пустоты.

Осторожный человек посчитал бы лучшим помолчать и незаметно уйти, но, к счастью, Лэйкен никогда не считала осторожность особой добродетелью.

— Я немного читала о способности предвидения. — Лэйкен взяла кофейник и наполнила себе чашку. — Дед обучал вас этому?

Он бросил в ее сторону сердитый взгляд:

— Дед ничему не учил меня. Он просто говорил, что я должен делать для того, чтобы стать мужчиной. А послушаюсь я его или нет — мое дело.

— Значит, вы учились предвидению?

— Да.

Воцарилось молчание, тогда она наклонилась вперед, глядя на него сквозь костер.

— И вы что-то видели? — спросила она. — Вам было видение.

Недовольство постепенно уступило место открытому раздражению, но он опять ответил на ее вопрос:

— Тогда я в это верил. Я думал, что у меня было видение, что боги открыли мне, каким будет мой путь. Но теперь я понимаю, что это было результатом моего физического состояния. Обезвоживания организма, голода и отсутствия сна. Это была галлюцинация. Страшный сон наяву. — Он покачал головой. — Не более того.

— Что же вы видели?

— Я стоял на плато в семидесяти километрах от человеческого жилья. — Говоря, он смотрел в огонь, как будто вспышки пламени открывали ему прошлое. — Было жарко. Середина ясного дня. Затем неожиданно — в мгновение ока — настала ночь. Я был нагой. И я был в небе. Я вовсе не парил, не левитировал. Я шел. Небо у меня под ногами было таким же твердым, как земля. Оно было темно-синим и усеянным звездами. Когда я двигался, звезды тоже двигались. Светящиеся точки собирались вокруг меня и усаживались на мои распростертые руки. Звезды говорили со мной. Они обучили меня песне. И когда я пел, их лучи распространялись от моих рук и освещали все племя команчей. Прошлое, настоящее и будущее.

Я пел для людей в поселке рядом с Де Уиттом и для команчей из резервации в Оклахоме, а также для всех остальных, рассеянных по миру. Их предки и потомки — мои предки и потомки — стояли среди них и слушали мою песню.

Он перевел дыхание.

— Это были мои люди, но в этом видении я стоял в стороне от них. Я был один из них, но я был не с ними. — Он нахмурился. — И это беспокоило меня. Это беспокоило меня очень сильно. Я хотел присоединиться к ним. Я хотел слушать песню вместо того, чтобы петь ее. Я не хотел идти среди звезд, я хотел стоять на земле и чувствовать, как звездный свет освещает меня.

Он издал короткий смешок и покачал головой.

— Но никто не властен изменить видение. Оно такое, какое есть. Я стал Тем, Кто Идет Со Звездами. Идущим По Звездам.

Он резко поднялся на ноги и вылил кофе в костер.

— Вы должны помнить, что мне было одиннадцать лет. Это имя мне не понравилось. Мне хотелось чего-то более мужественного. Ревущий Медведь или Кровавый Кулак. — Его губы скривились в самоуничижительной улыбке. — Марк Идущий По Звездам должен был обитать в иных местах.

Он встретился с ее глазами:

— Теперь вы знаете мое индейское имя. Он поставил свою кофейную чашку и пошел

прочь от костра в темноту ночи.

Лэйкен долго смотрела на то место, где он только что был. Марк Аврелий Рид Идущий По Звездам.

Он думал, что владеет собой и недоступен человеческим эмоциям. Лэйкен знала лучше.

Несколько минут назад, когда он рассказывал ей свое прошлое, она видела в его глазах огонек той же муки, который был там, когда ему исполнилось двенадцать.

Она боролась с желанием последовать за ним. Последовать за ним в темноту и сжать его в объятиях, чтобы мука о прошлом покинула его.

И в этот миг она поняла, что любит его. Она любит его.

Издав легкий смешок, Лэйкен провела по лицу рукой. Боже правый, она любит его.

За последние две недели Лэйкен узнала, что это за человек, но где же страх? Куда девалось предчувствие мучений?

Их не было. Была только радость. Радость настолько невероятная, настолько самодовлеющая, что слезы выступили у нее на глазах.