Он резко перевернулся в ее сторону и спросил прерывающимся голосом:

— Вы считаете себя физически привлекательной для других женщин?

Лэйкен едва не рассмеялась. Ей удалось его провести.

— Нет, — сказала она. — И это было второй причиной, почему я решила, что мне это не подходит.

— Второй? А в чем состояла первая?

— Сучий фактор.

— Прошу прощения.

— Женщины соперничают друг с другом. И с этим ничего нельзя поделать. Я не могу представить, чтобы другая женщина посмотрела на меня без одежды и не подумала: «У меня больше, чем у нее, ха-ха». Или: «Если она пользуется успехом, то я просто Белоснежка».

На этот раз его смех был более живым и раскрепощенным, так что она почувствовала, как тепло разлилось по ее телу.

— И никакой таинственности, — продолжала она. — Женщины знают, что думают другие. И нам известно, как работает женское тело. Вот для мужчин мы чудесное, загадочное «иное». Тайна выводит их из равновесия. Они не могут быть уверенными в себе, потому что никогда не знают, с кем имеют дело. Конечно, и женщины не знают, что в голове у мужчин. И хотя иногда мужское тело оскорбляет, оно может быть и прекрасным.

Когда она произнесла эти слова, перед ней возникло видение, и она снова увидела его таким, каким он предстал перед ней совсем недавно: когда его тело было покрыто только полотенцем.

— Прекрасным, — повторила она шепотом. Они помолчали несколько минут, а потом

Марк сказал:

— Спокойной ночи, Лэйкен.

Когда она глубже зарылась в спальный мешок, Лэйкен сказала себе, что ей только послышались благодарственные нотки в этих словах.

Марк лежал на спине, подложив под голову руку, и смотрел на звезды. По дыханию Лэйкен он мог судить, что она спит.

Удивительная женщина, говорил он себе, улыбаясь. Рассказывала ему успокоительные истории перед сном. Возможно, это тот самый комплекс спасения, о котором она упоминала.

Эта мысль заставила его недовольно нахмуриться. Его не нужно спасать. И он не хочет быть ей благодарным. И не хочет ей нравиться.

Он не хотел сюда ехать.

Когда в его памяти возникло лицо Старого Джо, Марк нетерпеливо отогнал от себя это воспоминание.

Именно поэтому он не хотел помогать ей. Воспоминания.

Две ночи подряд Марк видел сон, который не приходил к нему многие годы. Во сне ему было двенадцать, и он бежал так быстро, что сердце едва не выскакивало из его груди. Он пытался догнать…

Ему не хотелось вспоминать этот сон, не хотелось возиться с другими воспоминаниями, которые весь день пытались овладеть им. Воспоминания, которые поднимались из окружающего пейзажа.

Тогда почему он здесь?

Лэйкен не правильно представляла себе это.

Она вовсе не заставила его. Он мог избавиться от нее почти без проблем. Но ему было легче притвориться — даже перед самим собой — что она шантажировала его, чем взглянуть в глаза правде. Что-то в нем было такое — он не мог этого понять и не хотел исследовать — что заставило его приехать сюда.

Может быть, все дело в женщине, спящей в метре от него? А может быть, прошлое взялось за него? А может быть, тут сочетание первого и второго?

Во всяком случае, пока он здесь, он должен в этом разобраться.

Лэйкен сидела на камне, уперев локти в колени, и держала в руках пластиковый кувшин с кофе. Было еще очень рано, и в воздухе чувствовался холод, но она по опыту знала, что скоро станет жарко.

Марк был в уютном убежище. Снова. Последние два дня он проводил там половину того времени, которое бодрствовал. Другую половину он тратил на то, чтобы не замечать Лэйкен.

Услышав шелест парусины, она повернула голову. Ей следовало привыкнуть к его полуобнаженному телу, но вид его голой плоти, смуглой и крепкой, блестящей от пота, всегда доставлял ей странное удовольствие.

— Я буду отсутствовать большую часть дня, — сказал он, приблизившись к ней. На нем были джинсы и футболка. Думаю, мне пора вступить в связь с землей.

— В добрый час, — сказала она. А затем, когда он повернулся, чтобы идти, спросила: — Как ваше индейское имя?

— Орел С Распростертыми Крыльями, — ответил он, не оглядываясь.

Посмеявшись, она переменила положение, чтобы видеть, как он взбирается на скалу позади лагеря. В следующую минуту он исчез.

Марк дышал ровно. К своему удивлению он обнаружил, что взбирается так же легко, как и дышит. Очевидно, когда тренировал Джозеф Два Дерева, закалка оставалась навсегда.

Подъем продолжался уже около двух часов, когда он наконец обнаружил место, отвечавшее его цели. Скала резко выдавалась вперед, образуя подобие узкого балкончика, нависавшего над унылой местностью.

Оглядев равнину, расстилавшуюся подобно грязноватому одеялу, он почувствовал неуверенность.

Какого черта ему здесь надо? Что он надеется совершить?

Он проснулся еще до восхода солнца, чувствуя беспокойство и возбуждение, как будто что-то невидимое влекло его. Горы, сказал голос на периферии его сознания. Горы звали его.

Но теперь, при свете дня, эта мысль казалась более чем смешной. Эти горы, предварявшие горную цепь на западе, представляли собой не что иное как нагромождение каменных глыб, смотревших вниз на песок и пыльные перекати-поле.

Почесав мокрые от пота волосы, он прикрыл глаза и попытался отогнать от себя всевозможные мысли. Его грудь вздымалась и опускалась, когда он глубоко вдыхал и выдыхал воздух. Снова и снова он пытался освободить свое сознание от ограничений, наложенных на него тем миром, в котором он жил последние двадцать пять лет.

Наконец, он открыл глаза и, не отводя взгляда от горизонта, наклонился, чтобы снять башмаки и носки. Затем он снял через голову футболку и бросил ее на камень. И пошел вперед.

На каждом повороте он останавливался и подставлял лицо солнцу. Приближался полдень, и жара становилась все ощутимее. Он слышал далекий крик птиц и чувствовал запах креозота, которым был пропитан воздух. Земля говорила с ним.

Он еще долго стоял там, прислушиваясь.

День был уже в самом разгаре, когда Лэйкен увидела Марка, движущегося по направлению к лагерю.

Она сразу поняла, что в нем что-то изменилось. Это проявлялось в том, как он шел, как держал тело, как будто в течение дня он пережил нечто, позволившее ему чувствовать себя более удобно в пределах собственной кожи.

Подойдя к ней, он встретился с ней глазами и сказал:

— Началось.

Лэйкен наклонила голову, прислушиваясь к драматической модуляции, сопровождавшей его речь. Она поднялась на ноги, сунула руки в задние карманы и встретила его взгляд.

В глазах тоже все было иначе. Она даже готова была подумать, что его коричнево-черные глаза блестят от удовольствия. Во всяком случае, ей стало не по себе.

— Началось, — повторила она медленно. — Вы хотите сказать, что есть дело и для меня? — Когда он кивнул, она продолжала: — Прекрасно. Я готова. Ведите меня.

Одна из его темных бровей взмыла вверх:

— Вы еще не готовы. Вы больше походите на Жанну д'Арк перед пламенем.

Она сощурилась и спросила:

— Почему вы ее вспомнили? Разве мое дело как-то связано с огнем? — Переминаясь с ноги на ногу, она попыталась заискивающе улыбнуться: — Мало кто знает об этом — то есть, мне удавалось это скрывать, но суть в том, что отношение к боли у меня, как у ребенка. Темная бровь поползла выше:

— Вы хотите пойти на попятный?

— Нет… конечно, нет. Я здесь вовсе не для этого. — Она помедлила и кашлянула. — Что я должна делать?

— Перестать беспокоиться. Огонь здесь ни при чем. — Он потер подбородок, задумчиво смотря на нее. — Вы видели фильм «Человек-лошадь»?

— «Человек…» — Лэйкен осеклась, почувствовав тревогу. — Там, где вонзают стрелы в его грудь и подвешивают к потолку? — Она скрестила руки на груди. — Я даже не прокалывала себе уши. Может быть, это немного…

Она снова осеклась, наклонив голову, чтобы удобнее было смотреть на него. Он смеялся. Марк Аврелий Рид смеялся. И это не было слабым хихиканьем. Он облокотился о корпус машины, и его тело сотрясалось от беспомощного смеха.