Спустя два года, стоя на палубе пиратского фрегата "Золотой дельфин", двадцатисемилетний капитан Антуан Морган по прозвищу Черный Ворон всматривался в бесконечную синюю дымку океана и с трудом вспоминал свое прошлое - оно возвращалось, словно забытый сон, а он возвращался в Онтэ.
Попутный ветер благословлял - нетерпеливо бил в паруса, мачты поскрипывали от натуги, киль корабля весело резал волны, а они игриво разбивались о борта мириадами хрустальных брызг и бурными потоками пены.
Антуан чувствовал на обветренных губах соль, но эта соль была не от слез; Морган не плакал с тех пор, как перестал быть свободным человеком, перестал быть бароном, и даже перестал быть Винсентом Адри. Пираты, что нашли его полумертвым в том злосчастном гроте, ласково называли его черноглазой Ягодкой, и едва Адри отошел от лихорадки, наглядно продемонстрировали, что это значит. С той страшной минуты жизнь Винсента превратилась в сплошной непрекращающийся кошмар, в котором могла существовать только одна цель, одно стремление, одна навязчивая мысль: выжить. И он выжил. Но цену, которую Адри пришлось заплатить за жизнь, была столь велика, что порою он думал: от этого можно свихнуться. Забыть прошлое и свое имя оказалось всего лишь мизерной частью этой платы, способом, без которого он давно бы сошел с ума или наложил на себя руки. Каждое утро, просыпаясь, Ягодка забывал прошлый день и выживал в настоящем; будущего у таких, как он просто-напросто не было. Он старался забыть и ту ночь, когда его бросили в трюм для перевозки рабов, набитом больными грязными людьми, словно бочка селедкой. Впрочем, даже от протухшей рыбы пахло много лучше, чем в таких трюмах; здесь царил смрад человеческих испражнений, пота, гноя и грязи, от которых сводило желудок и постоянно хотелось блевать. Ягодка забыл и это - трудно, корчась в душевных муках, повергая в прах последние остатки гордости, самоуважения и элементарного человеческого достоинства. Потом были цепи, невольничий рынок на острове Ита, что представлял собой, по сути, огромный город, окруженный крепостными стенами - жемчужина и непреступная столица пиратского мира. Правили на Ите двенадцать капитанов, у каждого из которых в подчинении находилось по двадцать-тридцать кораблей. Тогда Ягодка даже не подозревал, насколько богаты эти люди, пока один из них - Шаф Сорел не выложил за него три тысячи золотом. Спившийся хромой престарелый пират купил себе "мальчика" для развлечений... И Ягодка забывал каждую ночь, проведенную в постели этого человека, потому что он приучил себя забывать то, что не хотел помнить. Шаф никогда не избивал его, не унижал прилюдно, не заставлял есть помои и вылизывать сапоги, как было заведено в отношении хозяев и рабов на Ите. Со временем Ягодка свыкся с мыслью, что он принадлежит этому человеку и был благодарен ему больше не за то, что он делал, а за то, чего он не делал.
Спустя полгода Шаф Сорел стал замечать за своим приобретением не только талант опытной шлюхи, но и другие, не менее интересные наклонности: никто не умел так превосходно разбираться в морских картах и в людях, как Ягодка, а пару недель спустя оказалось, что он так же превосходно владеет холодным оружием. В тот день Сорел просто выволок его за ворота, дал старенькую шпагу и бросил там, где стоял. Всю ночь Ягодка бродил по городу и поначалу пираты, что видели в его руке оружие, многозначительно улыбались, а потом трое верзил из команды капитана Бранда Большого, славившегося своей кровожадностью, напали на Ягодку на углу старенькой пивной. В пылу яростной драки, тот даже не сообразил, что они вовсе не пытаются его убить, а лишь ранить слегка и завладеть им - если бы это случилось, Ягодка навсегда бы остался портовой шлюхой, которую перегибали через стол все, кому не лень. От этой мысли он так рассвирепел, что прирезал всех троих, точно свиней и такова была цена его будущей свободы, диктуемая жестокими законами Иты. Ягодка больше не был рабом - он доказал всем, что может постоять за себя и достоин уважения, как равный, как свободный и сильный пират. С тех пор Ягодку Шаф все чаще называл Антуаном. Со временем Винсент привык и к этому чужеземному имени, которое Сорел произносил почему-то ласково и со странным блеском в глубине выцветших синих глаз. Они стали друзьями. Потом Антуан год бороздил моря, стал правой рукой одного из злейших пиратов Иты, а за верность, отвагу и беспощадность к врагам, вскоре получил звание капитана и собственный корабль. Команда скандировала: "Да здравствует Черный Ворон!", "Да здравствует капитан Антуан Морган!".
Винсент улыбнулся своим воспоминаниям с легкой грустью, словно чужим, бездарным рассказам, Антуан Морган стоически отвергал любовь и дружбу, милосердие в его глазах тоже стоило не дорого. Этот человек родился пиратом: он убивал с игривой невозмутимостью, топил суда с ледяным взором черных глаз, не боялся злословия и виселицы, и после того, как умер старый Шаф, больше не принадлежал никому. От Винсента Адри у него в жизни осталось только одно - бывший дворовой Морела, а ныне озорной и веселый юнга в команде Золотого дельфина.
- Скучаешь? - Танар как обычно подошел неслышно, деловито оперся локтем на борт, и с любопытством разглядывая задумчивое лицо капитана, склонил голову на бок. - Или наслаждаешься жизнью перед тем, как сунуться в пекло?
Винсент безразлично пожал плечом.
- Не знаю. Просто воспоминания.
- Ах, - Танар откинул голову назад и прищурился, подставляя загорелое лицо теплому ласковому солнцу, - и не надоело тебе все это? Ты просто не можешь простить ихнего короля. Мало разве мы его грабили? - Цыган рассмеялся, припомнив три последних похода, в которых они неплохо разжились добычей. - От королевского золота у нас ломятся трюмы, только на моей памяти ты отправил на дно двадцать три военных судна Онтэ вместе со всей командой, ты один из самых богатых и бесшабашных капитанов на Ите! Мы даже в гавань Альторро вошли беспрепятственно, до того ты всех запугал. Сидел бы дома, Антуан, но не-ет, тебя сюда магнитом тянет. Ну, положим, - Танар взглянул на Винсента со слабым укором, - украдем мы королевского фаворита - достанем Филиппа побольнее. Ты успокоишься?
- Вряд ли, - Адри усмехнулся так мстительно, что Танару ничего не оставалось, как только в очередной раз с этим смириться и напомнить себе: Адри нравится эта игра - она его, правила, поле битвы, законы, и король вынужден считаться с ними против воли.
Юноша фыркнул, а потом развернулся лицом к морю и, встав плечом к плечу со своим капитаном, сказал:
- Вот за что я тебя люблю, так это за твое сумасшествие. План определенно хорош, но что, если этот твой старый знакомый не пожелает пить зелье живой смерти? Или того хуже - узнает тебя.
- Не узнает, - буркнул Адри. - И его согласие мне не нужно. Мы строго должны придерживаться плана, Танар, иначе все сорвется.
- Помню, помню, приходим в тайное место, ждем, ловим, травим и уходим.
- Именно.
- Ну, вот что ты совсем нахмурился? - юноша участливо положил ладонь на плечо Адри. - Команда за тебя в адово пламя пойдет. Так что не дрейфь, все сделаем в лучшем виде. Кроме того, я обожаю похороны - на них вкусно кормят.
Винсент попытался остаться серьезным, но вдруг ему захотелось улыбнуться.
- Мальчишка, - небрежно подразнил он юношу.
- Я когда-нибудь вырасту и посчитаюсь с вами, капитан, за то, что ведете себя со мной, точно с ребенком, - рассмеялся Танар. Его окликнул кто-то из матросов, и чертенок побежал мыть палубу на юте с таким счастливым лицом, будто это приносило ему удовольствие.
Винсент долго смотрел Танару вслед, ловил мимолетные добрые улыбки своего юнги и вспоминал, как полгода назад встретил его на одном из рафинских базаров - короля воров и вольного гордого цыгана, завсегда готового незаметно срезать кошелек с пояса знатного вельможи, зазевавшегося на минуту. Это была радостная встреча, и после трехчасовой попойки в кабачке "Лангусты-осьминоги", Адри предложил Танару стать юнгой на его корабле. Чертенок согласился, и с тех пор они не расставались даже на день. Ни на одного человека в мире Винсент не мог положиться так, как на этого преданного и проворного мальчика. Танар вольет яд в Ферье любой ценой, даже если тот откусит ему пальцы, потому что так приказал Адри. И значит, все должно получиться.