Жюли слушала, как низкий голос рокотал у него в груди. Она слышала, как билось его сердце, сильно и упруго, прямо под ее ухом. Сегодняшняя ночь была удивительной. Она бы отдала все, чтобы эта ночь не кончилась никогда.

— Джоун?

— А?

— Помнишь, я сказала тебе, что буду занята две недели?

— Ага. — Его пальцы бездумно играли с ее волосами.

— Так вот, я действительно не смогу тебя увидеть в ближайшие несколько дней.

Она почувствовала, как все его мышцы напряглись, и ей захотелось заплакать.

— Почему?

— У меня есть еще кое-какие дела.

— Так много дел, что ты не можешь встречаться со мной даже по вечерам?

—Да.

Джоун рывком сел на кровати. Она тоже была вынуждена сесть. Они оба были обнажены, но ее это не волновало, и у нее даже не появлялось желания укрыться простыней. Ее слишком взволновала его реакция.

Его глаза сверлили Жюли.

— Где ты собираешься ночевать? И, иначе говоря, с кем?

— Не говори так, Джоун. У меня нет никого другого. Ты же это знаешь. Ты первый и единственный.

Это не расслабило его ни на каплю.

— Тогда почему?

— Я не могу все тебе объяснять. Не сейчас Я должна сделать кое-что для своего отца.

— Тогда позволь я тебе помогу.

— Ты не можешь помочь. Прошу тебя, не вмешивайся, это наше семейное дело. — Она нервно облизнула пересохшие губы. — Послушай, может быть, на это даже потребуется меньше времени, чем я думаю. Это будет недолго, я обещаю.

— Но где ты будешь? Мы сможем говорить хотя бы по телефону?

— Нет. Я буду очень занята.

Джоун посмотрел на нее, думая о том, как он сможет прожить эти несколько дней без нее. Ее волосы были взлохмачены, он хватался за них на пиках страсти. Ее губы были припухшими от бесчисленных поцелуев, которыми они обменивались. А ее язык... Чего только они не перепробовали за эту ночь. Но этого было мало. Ему хотелось отчаянно кричать от одной только мысли, что у него не будет возможности ее видеть. Он не хотел расставаться с ней даже на несколько дней.

Одним движением, таким быстрым, что Жюли даже не успела ничего понять, он опрокинул ее на кровать и навалился на нее своим большим сильным телом.

— Я не понимаю, что ты говоришь, и мне это не нравится. Но сейчас ты здесь, со мной, и я не хочу терять ни минуты на споры.

Джоун овладел ею, заявляя свои права на нее единственным возможным сейчас способом. И она приняла его с глубоким стоном удовольствия.

— Папа, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушал. — Жюли нашла его в студии, очищающего картину Сезанна. Она с облегчением ответила, что мольберт лежал на полу, в стороне.

Он бросил на нее раздраженный взгляд:

— Я тебя прекрасно слышу, Жюли-Кристиан. Что ты хочешь сказать?

— Пойдем присядем. — Она указала на заляпанный краской диван, стоявший рядом. В последний раз обивку на этом диване меняла еще ее мать, и, хоть материал выцвел и кое-где были видны дырки, Жюли знала, что отец не станет обивать его заново. — Мне нужно все твое внимание.

Недовольный, что его отвлекли от дела, он отложил кисть и развернулся в ее сторону на высоком стуле, на котором сидел, и, сложив руки на груди, приготовился слушать.

Жюли почувствовала его агрессивное настроение, но отступать было некуда, и она решительно проговорила:

— Ладно, папа, слушай. Ты не можешь объявить всем о своих гениальных копиях и подмене картин, потому что я вернула на место оригиналы.

Он уставился на нее так, как если бы она вдруг заговорила на греческом.

— Это правда, — сказала Жюли.

Постепенно его лицо меняло свое выражение

Кольберт Ланье открыл рот, но ничего не сказал Взволнованная, она вскочила и подала ему бутылку с водой, которую он держал рядом с собой когда работал.

— Попей, — предложила Жюли и ждала пока он не взял воду. — Я должна была сделать это, папа. В противном случае тебя бы вычислили и посадили в тюрьму. Я тебя просила, но ты не остановился. Я должна была что-то делать.

— Но... но картины в подвале? Они же там.

— Это твои подделки.

— Все?

Она кивнула.

— Ты за моей спиной поменяла их все? — Его голос был полон горя и разочарования.

— Да, папа, я их поменяла.

— Не может быть. Как ты могла это сделать? Он не хотел в это верить.

— Я пробиралась в дом к людям, у которых раньше висели эти оригиналы. Слава Богу, что ты работал только на частных коллекционеров. Я не уверена, что смогла бы проделать это все в музеях. И слава Богу, что ты изготавливал всего одну-две фальшивки за год.

— Ты пробиралась к ним в дома? Нет! — Он отрицательно покачал головой. — У этих людей охрана, сигнализация, собаки...

— Мне пришлось освоить охранные системы, — с горечью сказала Жюли. — И я научилась усмирять собак.

Он заерзал на своем стуле.

— Ты не должна была этого делать. Слишком велик риск. Если бы я знал, я бы тебя остановил. Тебя могли бы поймать.

— Но я не уверена, что ты перестал бы подделывать картины. Только это могло бы меня остановить.

Он на минуту задумался:

— А когда ты начала менять картины?

Жюли вздохнула. Заставить его принять то, что она сделала, оказалось сложнее, чем она предполагала. А сейчас его рассудок развернулся в другую сторону. Годами она не могла пробиться к нему, заставить выслушать себя. Она очень боялась последствий этого всего, боялась реакции отца, но должна была встряхнуть его, чтобы вывести его из тумана, в котором он блуждал.

— Я начала менять картины с тех пор, как ты начал этим заниматься, с первой подмены после смерти матери.

— Камминги?

Она кивнула.

— И с тех пор я совершала преступления, чтобы защитить тебя.

— Не говори глупостей! — Он словно отмахнулся от нее. — Ты не совершала никаких преступлений. Ты просто возвращала людям то, что им принадлежит.

— Если бы меня поймали, мне бы предъявили обвинения во взломе жилищ и во владении украденными картинами. Меня бы посадили в тюрьму.

Тревога появилась в глазах ее отца.

— В тюрьму? Но...

— Что бы, ты думаешь, случилось, если бы хоть один из этих людей услышал шум, который подняла я, когда проникала в их дома? Они бы могли взять ружье и выследить меня, а потом застрелить. Я могла бы погибнуть, папа. Я могла бы умереть.

Он побледнел:

— Нет, нет...

Жюли испугалась. Не слишком ли далеко она зашла? Она была готова броситься к нему на помощь, но вдруг увидела, как с его лица исчез страх и оно озарилось пониманием. Она не видела такого выражения на лице отца с тех пор, как умерла мать.

Он полным горя и раскаяния голосом сказал:

— Жюли-Кристиан. Как же я не видел, что с тобой делаю?

Она испытала ужасное облегчение. И на этот раз подошла к нему, крепко обняла и прижалась к отцовскому плечу. Она так долго ждала этого и сейчас, как никогда, была близка к цели. Ее отец наконец увидел свет. А она увидела шанс быть радом с Джоуном.

Жюли кралась в темноте в двадцати пяти ярдах от заднего двора дома Джоуна. Три картины были при ней, еще инструменты и ее рюкзак.

Она посмотрела на светящийся циферблат своих часов. Четыре тридцать утра. Час назад она увидела, как погас свет в спальне Джоуна. Она больше не могла ждать.

Пригнувшись, она осторожно двинулась вперед. Здесь было две системы сигнализации: одна на входе в дом, другая — в салоне. Обе были сверхсовременными и сложными. Ей потребуется все ее усердие и ловкость, чтобы обойти их. И еще везение.

Невероятно трудно было заставить себя в такой момент не волноваться и сосредоточиться. Удивительно, сколько на это уходило сил. Для того чтобы все проделать четко и быстро, она должна заблокировать все другие мысли и даже забыть, что это дом Джоуна и что он сейчас там, наверху, в спальне, на кровати, где они занимались любовью. Она должна забыть все, что не относится к делу.

Все ее чувства были обострены до предела. Порой ей казалось, что она, возясь с сигнализацией, чувствует даже малейшую вибрацию земли под ногами, весь мир словно бы сосредоточился в этих сложных схемах с разноцветными проводами.