— Вы интересуетесь пейзажем, — заметил сидящий напротив мужчина, попыхивающий сигаретой «Голуаз».

— Да, я ищу деревню или городок, обнесенный стеной с башенками… или там уцелел кусок такой стены… — Марти рассказала ему о фотографии.

— О, уверяю вас, это Фужер! — обрадованно заявил пассажир. — Я бывал там в детстве. Именно такая стена. Но это в Бретани, надо ехать на север, а вы едете на юг. — Он засмеялся.

Через десять минут Марти вышла из поезда. Ей предстояло вернуться в Париж, а там пересесть в брестский поезд и сойти в Ренне. Марти подумала, что раз уж так сложилось, нужно остановиться в Париже и разжиться деньгами. Она устала и продрогла — пальто, которое ей купила мать Джорджа, было модным, но ничуть не грело.

Прибыв в столицу и заказав в ресторане на вокзале тарелку лукового супа и литр красного вина, Марти решила, что она пробудет в Париже до тех пор, пока не спустит фамильное серебро Эгзитеров. Это ей удалось благодаря сносному знанию французского языка, знакомства с жизнью улицы и смелому флирту. Скупщик краденого дал Марти всего шесть тысяч долларов в разной валюте; она надеялась, что деньги «чистые».

Купив два толстых свитера, большую плитку шоколада и бутылку виски, она сложила все в чемоданчик и села на поезд в Ренн. Доехав до Фужера, она увидела, что город действительно окружен крепостной стеной с башенками, но, обойдя ее, Марти не нашла места, запечатленного на фотографии — дугообразного изгиба стены с двумя башенками по бокам. Магазины уже были закрыты, аптеки тоже. Она сняла комнату в Торговом отеле, с металлической кроватью, умывальником и большим шкафом. Поужинав, она поднялась в свою комнату, бросилась на кровать и проспала до утра.

Когда она спустилась к завтраку на террасу, воздух звенел от птичьего щебета. Со свистом проносились ласточки, звонко тенькали голубые синицы, вертясь на ветвях как акробаты. Мартина позавтракала кофе и булочками с джемом и отправилась в путь, сияющая словно солнечное утро. Но к обеду, обойдя все аптеки и три парфюмерных магазина, она не нашла никого, кто вспомнил бы о прежних владельцах по имени Одиль и Арман, никто не слышал фамилии Нувель. На нее смотрели подозрительно: что здесь нужно парижанке? — и отвечали неохотно.

Она не нашла никаких следов. Не нашла она и места, изображенного на фото, хотя прошла вдоль всей стены, и решила уехать из Фужера. Перед отъездом она посетила замок, где ее приветливо встретил священник, патриот Фужера, увлеченно рассказывавший посетителям об истории своего города. Рассеянно слушая речи маленького лысого человечка, Мартина рассматривала охотничьи трофеи последнего герцога, владельца замка, и вдруг увидела гравюру — вид города, обнесенного крепостной стеной.

— Это Фужер? — спросила она.

— Да разве вы не узнаете Каркассона, мадемуазель? — изумленно отозвался пылкий любитель истории. — Это город на юге, чудо Франции, его история восходит к римлянам и вестготам. Я вынужден признать, что этот великолепный город превосходит наш Фужер. Фужер называют Каркассоном Бретани.

— Где же он находится? — спросила Мартина, внимательно разглядывая гравюру.

— На юге, недалеко от Тулузы, вблизи границы с Испанией.

Поблагодарив за объяснения и внеся скромную лепту на реставрацию замка, она, окрыленная новыми надеждами, вернулась в отель и сложила свой чемодан, чтобы немедленно ехать на юг.

Сев в поезд на Марсель, она поняла, что поездка на север была ошибкой. В памяти Мартины возникло воспоминание — они отплывали в Америку из Марселя. Маленькая Мартина говорила. «Ма Сай», и Марсель представлялся ей толстой «Мамой Сай», которая машет красным платком их кораблю. Она помнила свое детское словечко «Ма Сай», и почему она только сейчас смогла отождествить его с Марселем? На юг, конечно, на юг!

Мартина прибыла в Каркассон в ветреный пасмурный день, необычный для этого времени года. На холме на фоне серебристо-серого неба возвышался темно-серый замок; вьющаяся лента реки Од отделяла нижний город от верхнего.

Каркассон был вдвое больше Фужера, а аптек было, наверное, втрое больше. Предстояло обойти все.

В первой аптеке на улице Верден говорливая женщина сразу вспомнила: — Одиль? А как же! Рыженькая, как морковка, полненькая, веселая. И надо же — такая трагическая история! Муж толкнул ее под поезд. Говорили — несчастный случай, но я-то лучше знаю. У мужа был роман с дочкой мясника. И они поженились через месяц после смерти Одиль, а через полгода у них родился ребенок.

— Когда это было?

— Дайте подумать… До того, как мы переехали на улицу Верден. В 1940? Да нет, в 1939!

Марти выбежала за дверь.

Обойдя десятки аптек, к часу закрытия Марти оказалась на главной площади и, увидев аптеку, заторопилась к ней. Владельцы наводили порядок на прилавке, за ними стояли ряды флаконов с разноцветными жидкостями.

— Простите, — обратилась к ним Марти. — Не знаете ли вы имени Арман Нувель или Одиль Нувель — они работали в годы войны в одной из аптек Каркассона.

— Нувель? — отозвался мужчина с расплывшимися чертами обрюзглого лица. — Нет, не припомню.

Вмешалась его маленькая и живая, как птичка, жена:

— А ведь был такой иностранец, он делал духи. Звали его Арман, а фамилия другая. Да, он жил в Каркассоне, вспомни-ка, мой старичок! — Она повернулась к Марти: — Только это было после войны. Я точно помню.

— Может быть. Пожалуйста, вспомните что-нибудь еще! — встрепенулась Мартина.

Маленькая женщина нахмурилась и, снова повернувшись к мужу, стала рассказывать ему, а не Мартине: — Ты должен помнить, Люсьен, он потом сбежал из города. Такой был скандал! Оказалось, что он немец!

— А, ты говоришь о мужчине, который стал зятем Бенуа? Бенуа, ветерана еще первой войны… Да, теперь я вспомнил, мой зайчонок…

— Да, да, мой Люсьенчик… Инвалид Бенуа, в кресле-каталке. Суарецы купили аптеку у его дочери… Она бросила свое дело, заболела, что ли…

— А через полгода Суарецы перепродали ее нам, — с довольным видом закончил старик.

— Дочь Бенуа звали Одиль, — вспомнила жена.

— А фамилия? Одиль Нувель? — настойчиво расспрашивала Марти. — Она вышла замуж за Армана Нувеля?

— Не помню, — пожала плечами женщина. — Он был немец, выдававший себя за француза. Самозванец.

— Его звали Арман, — вмешался муж.

— Фальшивое имя. Но вот дочь Бенуа действительно звали Одиль, я вспомнила, в честь святой Одиль, покровительницы Эльзаса.

— Расскажите мне о ней! — нетерпеливо настаивала Марти.

— Я вам все рассказала, если вы слушали. Она бросила аптеку, потом ее купили Суарецы.

— Фамилия! Ее фамилия?

Люсьен наклонился, как бы защищая своим телом жену от возбужденной Марти, и сказал очень громко и раздельно, как говорят с глухими: — Мадемуазель, моя жена вам уже сказала: Бенуа! Несколько поколений семьи Бенуа владели этой аптекой.

— А фамилия ее мужа?!

— Да кто ж его знает! — Он повернулся к жене. — А знаешь, что я вспомнил, Лилетт? В подвале были флаконы с зеленой наклейкой: «Зазу», кажется, духи, которые делал этот немец.

— Где они теперь?! — Марти еле сдерживала возбуждение.

Мужчина по-прежнему обращался к жене: — А что мы с ними сделали?

— Да ничего, там и остались.

— Они в подвале? — закричала Марти. Супруги посмотрели на нее неодобрительно, и она, понизив голос, попросила: — Отведите меня туда… Пожалуйста!

— Мы закрываем аптеку, мадемуазель, — строго сказала Лилетт и, посмотрев на часы, добавила: — Мы уже закрылись.

Марти быстро вытащила из сумочки кошелек, — глаза женщины сразу впились в него.

— Если вы хотите купить, тогда пожалуйста. Люсьен, принеси флакон. 50 франков.

«Вымогатели», — подумала Марти, вынимая стофранковую банкноту, но вслух сказала: — Я возьму два.

«А может быть, духи лишились запаха за эти годы», — подумала она.

— Рады помочь вам, дорогая, — медовым голоском пропела Лилетт.

Люсьен принес флаконы, Марти открыла один, понюхала — и перенеслась в свое бруклинское детство. — Я знаю этот запах, — прошептала она. И снова спросила, но уже не резким и требовательным, а умоляющим тоном: — Скажите, где я могу еще что-нибудь узнать об Одиль Бенуа?