— Я всегда ее подозревала, — Мэри скривила свои маленькие губы. — Не верьте ей! Она еще охмурит вас и сразу обзаведется еще одним ребенком. Она всегда хотела иметь много детей.

— Ну, это было бы поводом к разводу, — шутливо заявил Блейк. — Я женился на женщине, которую зовут Сюзан Гейлорд, а не Сюзан Гейлорд и компания!

Они обменивались колкостями, шуточками и довольно ехидно смеялись. Мэри воплощала тот тип женщин, в общении с которыми Блейк мгновенно находил верный тон; хотя она его никогда до этого не видела, но в его присутствии вела себя совершенно непринужденно. Сюзан, наблюдая за ними, улыбалась, но не была уверена, что не является объектом их насмешек. Она казалась себе неуклюжей, неспособной бросить вызов и достойно ответить на подначку. Когда Мэри ушла, она совсем покорно спросила:

— Кстати, Блейк, почему ты женился на мне?

— Не имею представления, — ответил он и хитро посмотрел на нее.

— Ты находишь Мэри красивой? — спросила она. В комнате потемнело, она не видела выражения его лица.

Он взял сигарету, и пламя спички осветило его узкое, красивое лицо, ставшее внезапно напряженным.

— Красивая? — задумчиво произнес он. — Даже не знаю. Ее было бы легко рисовать. У нее четкие черты. Но она нисколько не походит на тебя.

Ей хотелось крикнуть: «Когда она была маленькой, она была страшной дурнушкой, Блейк!»

Но, осознав, какая в ней дремлет предубежденность по отношению к сестре, Сюзан испугалась. Любовь к Блейку изменила ее. Никогда до этого у нее не было таких мыслей о Мэри. Она ужаснулась: какова же, собственно, она сама? И желая загладить свою вину перед сестрой, она лихорадочно рассуждала: «Я могла бы подарить Мэри что-то красивое, что-то действительно ценное и красивое. Блейк так щедр ко мне!»

— А что, если мы зажжем свет? — Блейк встал со стула. — Ненавижу неосвещенные комнаты.

Помещение залил свет. Он прислонился к креслу, в котором сидела Сюзан.

— О чем думаешь? — поинтересовался он.

— Я думала, что Мэри можно было бы сделать красивый подарок, — сообщила она простодушно.

Он рассмеялся, его серые глаза были умными и ясными.

— Ты думала о чем-то противном, — сказал он. — И сама этого стыдишься!

— Откуда ты знаешь? — спросила она, изумленно посмотрев на него.

— Простушка Сюзан! — снова рассмеялся он.

— Я простушка? — спросила она покорно. — Я для тебя слишком проста? — Лишь бы он только перестал смеяться! Почему он так часто высмеивает ее?

— Хорошие люди всегда просты, — заявил он. Он все еще нависал над ней и смотрел ей в глаза.

— Мэри… — снова начала она.

— Мэри, — перебил он, — она такая же, как и все прочие женщины. Ты — нет. И давай забудем о Мэри.

В августе они с Блейком выехали на неделю в Фейн Хилл, так как в Нью-Йорке разразилась страшная жара. Однажды утром Блейк с отвращением отвернулся от глины:

— Черт возьми, все прилипает к рукам, — пожаловался он. — Собирайся, Сюзан. Мы едем в Фейн Хилл. Дом там такой большой, что старикан нас там днем с огнем не найдет.

— Я с удовольствием познакомлюсь с ним поближе, — сказала Сюзан. Она вскочила с дивана. От мыслей о зелени и чистом воздухе у нее перехватило дыхание.

— К чему? Его ты узнать все равно не сможешь, — сказал Блейк. Он тщательно вымыл руки и немного побрызгал на ладони духами, так как они пропитались запахом глины, который он не выносил.

Через час они уже были в пути. А потом Сюзан сидела под огромным вязом с прохладным стаканом в руке и слушала рассказ старого мистера Киннэрда. Блейк развалился на газоне с закрытыми глазами, разбросанными от утомления руками и ногами, но по-прежнему элегантный.

— Теперь о мраморе, — говорил старик и осторожно помешивал длинной серебряной ложкой в высоком стакане, — мрамор не поймешь за всю жизнь. Я предполагаю, что о мраморе я знаю больше, чем кто-либо из живущих на этом свете. Я не продаю его просто так — самые лучшие образчики я оставляю себе, изучаю, чтобы понять их, и только потом отдаю в руки тем, кто что-то умеет.

«Он и сам вполне мог бы быть из мрамора», — думала Сюзан. Он сидел под деревом, листья которого отбрасывали не него колеблющиеся тени, тощий и прямой в своем светлом фланелевом костюме. Маленький черный терьер дремал, положив голову на его длинную, узкую ногу в белом ботинке.

— Между прочим, — говорил Киннэрд сухим старческим голосом, — если бы вы захотели поработать с мрамором, то я был бы и вправду очень рад — у меня тут несколько образцов итальянского мрамора, которые я храню уже несколько лет. Я все думаю, что Блейк однажды захочет перейти на мрамор, но он не хочет.

— Мой стиль мрамора не выносит, — пробормотал Блейк, не открывая глаз.

Сюзан почувствовала слабое волнение, идущее откуда-то из глубины ее существа.

— Я с удовольствием бы на них посмотрела, — осторожно сказала она, — но, пожалуй, попозже.

Блейк зевнул, но даже при этом он не утратил своей респектабельности.

— Не люблю провинцию, — проворчал он. — Она превращает меня в болвана.

Он прикрыл глаза ладонями и мгновенно погрузился в легкую дремоту.

— А почему бы нам не пойти сейчас же? — предложил мистер Киннэрд. Из него исходило такое нетерпение, до сих пор тщательно скрываемое, и Сюзан тотчас же встала.

Они оставили спящего на газоне Блейка и медленно пошли по тенистой аллее.

— У меня здесь собраны все самые красивые блоки, когда-либо проходившие через мои руки. Я просматриваю все новые выставки и отбираю лучшие образцы, которые не подлежат продаже — отдаю их бесплатно.

Он вынул из кармана ключ и отомкнул ворота большого неокрашенного деревянного сарая, стоявшего в конце аллеи. Внутри были блоки необработанного мрамора всевозможных размеров.

— Они все ждут своего часа, — сказал он почти нежно. — Вам бы хотелось выбрать один, моя милая? Однажды я привел сюда Дэвида Барнса, и тот взял себе три — один большой и два маленьких. Эдисона он тоже делает из моего мрамора.

Сюзан беспокойно прохаживалась среди блоков мрамора. Что-то тревожное снова шевельнулось в ней.

— Вам не следует выбирать сразу же, — сказал он. — Вы примете решение не спеша, мрамор быстро не выбирают.

— Да, я знаю, — согласилась она. Ей надо было бы сказать еще что-то, но она не могла. Она была рада, когда он снова закрыл ворота, но продолжала чувствовать в себе беспокойство, словно предвестие боли.

— Что касается мрамора, то Блейк неправ, — сказал мистер Киннэрд. — Это единственный материал, достойный настоящего скульптора, но никак не глина. Лишь только самые великие могут справиться с твердостью этого камня. Блейк же его боится.

Сюзан удивленно посмотрела на Киннэрда. Его лицо было спокойным и холодным, когда он говорил о своем сыне.

— Вещи Блейка, — продолжал он, — не вынесли бы мрамора, равно как и мрамор не вынес бы их. Необходимо иметь некую внутреннюю твердость, иначе мрамор вам не подчинится. Нет, мрамор предназначен только для простых вещей, это значит — для вечных.

Сюзан внимательно слушала рассуждения этого удивительного старика. Но не ответила ему. В глубине ее существа вновь что-то шевельнулось. Словно она почувствовала в себе движение будущего ребенка.

В первый прохладный день в начале ранней осени она отправилась в больницу Хэлфреда, чтобы осмотреть свою скульптурную группу. Она уже несколько раз хотела пригласить туда Блейка, но так ничего ему и не сказала. Она боялась услышать его мнение. Она закончила скульптурную композицию так давно, что уже не доверяла своей памяти; какова она теперь? Сначала она хотела увидеть ее сама.

…Они стояли там, воплощенные в неподвластной времени бронзе. Картина может быть уничтожена временем, книга рассыпется и исчезнет, музыка смолкнет. Но тому, что создала она, хорошо это или плохо, было суждено существовать долго. Она смотрела на нее с чувством торжества, потому что знала, что ее детище переживет своего создателя.