— Не думаю. Он просто немного разворчался, потому что я хотела его поправить, — коротко ответила она. Затем снова отвернулась и принялась отсекать куски мрамора, на этот раз с предплечий, она видела их сложенными на груди, хотя до сих пор они были скрыты в камне.

— Меня зовут Блейк Киннэрд, — снова произнес приятный, чистый голос. — Дэвид Барнс мне сказал, чтобы я нашел Сюзан Гейлорд.

— Это я, — сказала Сюзан: Но стук ее молотка и скольжение резца ни на минуту не прекратилось. Она раздумывала: когда она найдет тот мрамор, то узнает, что ей надо делать. Сам мрамор скажет ей это. Она будет ходить среди мраморных глыб до тех пор, пока не найдет большую, ту, которая ей нужна. Ей хочется сделать нечто большое. Она скульптор, а не лепильщик. Ей уже и не хочется смотреть на глину — только ради хлеба для своей семьи — она хочет работать с камнем сразу — без набросков, без моделей, она сразу же обнаружит в камне свой образ… Голос она уже не слышала, даже не оглянулась, чтобы определить, куда он исчез.

Сюзан так долго была одна, что каждый раз пугалась, когда он обращался к ней. Он внезапно врывался в ее тишину и всегда неожиданно выводил ее своим голосом из естественного душевного спокойствия. Она смотрела на него, отвечала и снова погружалась с свою тишину. Каждый день она работала над статуей Клемансо, стараясь не углубляться ни на дюйм дальше обозначенного предела. Страстно мечтая о возможности самой закончить статую, она запретила себе дальнейшую работу.

«Я бы сделала это так же хорошо, как и мэтр, может быть, даже лучше», — думала она, нисколько не стыдясь, потому что чувствовала в себе неизбывную силу. Так же, как она была уверена в том, что живет, она была уверена и в том, что создаст нечто великое. Она знала, что в ней скрыта сила, ни на что не растраченная и никем не обнаруженная. В ней было столько непоглощенной жизнью энергии! Только капелька ее израсходовалась на Марка и детей. Иногда в воскресенье или в праздники ей требовалась разрядка, и она бежала к детям.

— Джон, Марсия, давайте поиграем! Представим, что мы путешествуем вокруг света на тучах наперегонки с ветром. Нас никто не видит, но мы видим каждого.

Но их хватало ненадолго. Они пресыщались ее буйной фантазией и молниеносным выдумыванием новой забавы. Они уставали от нее.

— Я уже не хочу играть, мама, — сказал Джон.

— Мне эта игра, мамочка, не нравится, — сказала Марсия.

— Я буду вырезать, — заявил Джон.

— Ну так мы все будем вырезать, — сказала она. Ей не хотелось быть исключенной из их окружения; наоборот, она страстно желала охватить их всей силой своей любви. Но ловкость ее пальцев их отпугивала. Она вырезала целую стайку маленьких птичек на ветке, и Джон недовольно заявил:

— Никогда у меня не получатся такие красивые птички. Тебе не надо было их делать, мама.

Нет, никогда ей не удавалось отдать им столько любви, чтобы израсходовать ее всю. Когда дети проходили мимо нее, она не удерживалась, чтобы не протянуть к ним руки и не обнять их.

«Как вас мама любит!» — хотелось кричать ей. Но проявления ее любви для них были слишком бурными, и потому — утомительными.

— Ты ведь меня раздавишь, мама! — кричала Марсия, и Джон старался ее высвободить. Она научилась целовать их лишь походя, сдерживать желание приласкать их…

И только мрамор был достаточно велик для ее силы. Часами она выбирала себе глыбу. Если уж у нее может быть только одна единственная, то она должна быть ценной. Мэтр был щедр. Он был доволен ею и потому сказал:

— Возьмите себе, какую хотите. Вы не Робер, вы получите неизмеримо больше, чем он. На что бы ему был мрамор?

Сюзан расхаживала между грубыми блоками мрамора, осматривала, прикасалась к ним и размышляла над каждым камнем. Каждый заключал в себе какую-то тайну. Сюзан была наполнена тем странным знакомым тихим счастьем, которое заливало ее, когда она готовилась к следующему своему творению.

— Я не мог бы вам помочь? — его голос снова проник в ее тишину. Она, разозлившись, подняла взгляд, чтобы осадить этого непрошенного помощника.

— Я довольно хорошо разбираюсь в этом камне, — продолжил он. — Мой отец является поставщиком мрамора. В этом блоке, например, проходит сверху вниз черная смолистая жила. Прежде чем вы ее обнаружите, вы уже сделаете половину работы.

— Как вы это узнаете? — с интересом спросила она, мгновенно забыв о своей досаде.

— Видите вот здесь нить кремового цвета? — Нервными изящными руками он прикасался к мрамору. Ей пришлось наклониться, чтобы увидеть то, что он нащупал. Она была там, почти невидимая на шероховатой поверхности необработанного камня.

— Вот этот и этот тоже нехороши, — сказал он и мгновенно забраковал еще два. — А вот эти два очень красивы, а вот этот самый лучший из всех.

Он выбрал округлый блок, который понравился Сюзан с первого взгляда. Она только хотела, чтобы этот назойливый тип оставил ее в покое, чтобы она этот мрамор могла выбрать себе сама.

— Вы работаете с мрамором? — спросила она, уходя от его предложения; она примет решение, когда он уйдет.

— С чего вы взяли?! — засмеялся он. — Это для меня слишком медленно. Я только леплю, а работу с камнем я оставляю другим.

Она не слушала его. Она раздумывала о мраморной глыбе и желала, чтобы он наконец ушел.

— Дэвид Барнс мне о вас много рассказывал, — журчал его приятный голос.

— Да? — она вздрогнула, посмотрела на него и сразу же отвернулась. У него были серые глаза цвета моря под пасмурным небом.

— Он говорил о вас, что вы великая и гениальная.

— Я пока что сама не знаю, какая я, — сказала Сюзан. — Пожалуй, никто не знает о себе таких вещей.

Блейк Киннэрд засмеялся:

— И я так думаю. Но, может быть, вы позволите определить это мне?

Она серьезно покачала головой.

— Вы этого сделать не сможете. Я должна узнать это сама. — Он стоял невыносимо близко. Сюзан чувствовала странный, предостерегающий страх перед ним. — Мне нужно идти, — сказала она внезапно и, круто повернувшись, вышла из ателье. Он стоял и неотрывно смотрел ей вслед. Она вышла на улицу и в маленьком магазинчике купила себе рогалик и чашку горячего молока. Она в действительности остановила свой выбор именно на этой глыбе мрамора, но только хотела, чтобы он не вмешивался…

— Я просто о нем забуду, — решила она и облегченно вздохнула.

Однако ей это не удавалось. Он приходил в ателье каждый день, рассуждал о своей работе и смеялся, когда старый маэстро насмехался над его скульптурами, которые он так быстро и легко лепил.

— Но ведь я модернист! — защищался он. — Я выработал себе собственную технику, если позволите! Я пользуюсь плоскостным выражением — долой реализм! Я не реалист в отличие от вас!

Старый скульптор, стиснув сложенные за спиной руки, кричал:

— Кто это когда-нибудь видел, чтобы так выглядело человеческое лицо? Это может быть только пятном, тазом или подносом, но человеческим лицом — никогда!

Блейк Киннэрд, это воплощение веселости, схватил маэстро за жирные покатые плечи:

— Когда вы находитесь на расстоянии двух дюймов от человеческого лица, какого угодно, то оно выглядит, как таз, поднос, чайник или чайное блюдце. Встаньте вот сюда, сэр, куда падает свет, — видите, свет для меня является одним из материалов!

— Сюзан! — вопил старик, сжатый сильными молодыми руками. — Идите сюда, посмотрите своими честными глазами — это лицо человека?

Сюзан покинула угол, где стоял теперь ее мрамор, подошла к ним и стала испытующе рассматривать глиняное изваяние, которое столь быстро и с кажущейся небрежностью Блейк лепил на протяжении нескольких дней. По крайней мере, половину этого времени он провел на расстоянии добрых семи метров от статуи, откуда он ее сосредоточенно рассматривал. Время от времени он подходил к статуе и поворачивал ее в ту или другую сторону.

— Девушка осенью, — пояснил он. — Ветер дует ей в волосы.