Он помог ей прикрепить к ящику маленькие колесики и откатить его к воротам риги. Завтра утром тут остановится один знакомый фермер и погрузит ящик на свою машину. Все, что она могла сделать, было сделано. Уже смеркалось, когда они направились к дому.

— Заскочишь на минуту? — спросила она.

— Нет, спасибо. Мне хотелось бы завтра возвратиться как можно быстрее в город.

Он был весь в нетерпении. Она чувствовала это по его голосу, взгляду, по всему, что он делал. Она видела четкий, темный профиль на фоне неба, когда он стоял напротив нее в открытых дверях.

— Ну что ж, до свидания, — сказала она.

— До свидания, — попрощался он.

Если бы она лепила его голову сейчас, то никто бы не подумал, что это один и тот же человек. Но она не была уверена в том, что достаточно хорошо знает Майкла, чтобы вылепить его по памяти. Она стояла и смотрела ему вслед. Он не вписывается в ее жизнь — нет, сейчас уже нет. Чего-то в нем недоставало. Может быть, той прозрачной чистоты, которая раньше ощущалась в нем. А теперь он думает только о Мэри, его чарующее сияние исчезло. Майкл вскочил в машину, и она резко тронулась. Когда он исчез из виду, Сюзан медленно направилась к дому.

Наблюдая, как ящики грузят на машину и как та подскакивает на ухабах пыльной сельской дороги, Сюзан почувствовала себя так, словно все ушли и покинули ее. Она стояла под утренним солнцем, испытывая растерянность от этого нового одиночества. Джон с Марсией прибежали посмотреть на грузовик и остались стоять рядом с Сюзан. Она слышала, как Джон сказал Марсии:

— Пора возвращаться на лодку.

— На какую лодку? — спросила Сюзан.

— На ту, которую мы делаем, — сказал Джон.

— Где? — спросила она.

— В саду, — ответил он нетерпеливо. — Обычно ты столько не спрашиваешь, мамочка!

Не дожидаясь ответа, он вприпрыжку побежал по газону.

— Я пойду с Джоном, — сказала Марсия и убежала.

Сюзан проводила детей взглядом; она гордилась ими, и ее только немного печалило, что она как-то оторвана от них. И как бы она ни старалась, она не сможет заменить им Марка. Она не обладала умением Марка жить в их маленьком подвижном мире, а они, в свою очередь, не могли проникнуть в ее мир. У детей, пожалуй, не существует настоящего чувства товарищества. Л ведь она так отчаянно хотела их. Она не забыла, как тогда уговаривала Марка. И если бы он был жив, она захотела бы иметь еще и еще. Когда она носила в себе ребенка, то все ее существо ощущало умиротворение от процесса созидания, происходящего в ней. Но дети рождались, росли и уходили. Что она ни создавала, все заканчивалось по законам жизни: все от нее уходило и переставало быть частью ее существа. И так каждый раз она оставалась одна.

Сюзан ушла в ригу. Там она медленно и тщательно очистила инструмент, смазала его маслом и сложила. Затем вынесла обломки и отходы, которые остались от статуй, вытерла пыль и пол и навела во всем порядок. Написала перечень всего имеющегося материала и отметила, что ей надо заказать. Когда в полдень она покидала ригу, все было подготовлено к дальнейшей работе. Ворота риги она уже не запирала.

Сюзан беспокойно задумалась над своей будущей работой, так как работа стала ее потребностью. После обеда она отправилась на длительную прогулку и на все, что видела, смотрела, как на возможный сюжет — на фермера, пашущего в поле, ястреба, рвущего мертвого зайца, фазана, вспугнутого из гнезда. Гнездо лежало у ее ног, как бесформенная, встрепанная кучка травы, а в нем два коричнево-жетлых яичка. Но все ей, однако, казалось напрасным. Она не видела смысла в копировании внешних форм. Она могла бы выполнить портреты детей только из-за их красоты, или же высечь в камне гордый и прекрасный образ своего отца. Но даже и такие сюжеты сами по себе не были целенаправленными, если они не исходили из ее внутренней потребности.

Осмотревшись, Сюзан поняла, что забрела на дальнюю опушку леса Бродяги, она вошла в его заросли. Молодая листва над головой уже была достаточно густой, чтобы давать тень, под ногами мягко пружинил зеленый, свежий мох. Она нагнулась и оторвала веточку папоротника с тонкими закрученными усиками. Затем она направилась по дороге к балке. Она быстро добралась до нее, но остановилась все же не на том месте, где они с Марком когда-то стояли, а чуть дальше. Она посмотрела вниз; и хотя она все еще боялась высоты, но взгляда не отвела, у нее теперь не было никого, кто бы смог оградить ее от страха, за чью спину она могла бы спрятаться. Она присела на камень и стала пристально всматриваться в узкую ленточку зеленой речки, протекающей между черными скалами. Но даже и тут она не нашла для себя ничего интересного, содержательного. Ни здешние деревья и туманы, ни нежные папоротники у ног не были ее материалом. Она должна работать с более весомым материалом, каким являются люди; но не их тела, а их суть, для которой тело — всего лишь материальная оболочка.

«Я должна находиться среди людей, — думала она, и перед ее мысленным взором пролетали миры людей, совершенно ей не знакомых, о которых ей рассказывал Майкл. — Я мало видела. Даже и не знаю, почему я была так счастлива». Мэри ей сказала, что в их маленьком городке она почти мертва, а она ей на это ответила, что жизнь всегда там, где живешь.

«Но теперь я и действительно не живу. Во мне ничего не происходит, а если это так, то руки мои остаются без работы, я впадаю в странное оцепенение. Так, пожалуй, можно и умереть».

Сюзан испуганно встрепенулась. Ей надо выбраться из этого леса до сумерек. Она побежала и неожиданно скоро вышла из леса к улице, где когда-то они с Марком жили. Там стоял их первый домик. Он был заброшен, садик вокруг него зарос сорняками. Когда они с Марком уехали, туда так никто и не вселился. Она смотрела на домик и теперь он казался ей чужим.

«Как я только могла жить в таком маленьком домике!» — удивлялась она. Но когда-то он ей казался просторным.

И теперь она внезапно ощутила, как ее прежняя жизнь сжалась до размеров этого маленького домика, из которого она выросла. Город, люди, ее давние приятели и годы, прожитые ею здесь, — все это слилось с воспоминаниями о Марке и вместе с ними замкнулось в этих стенах. Все уже принадлежало прошлому. Сюзан и ее детям не осталось ничего, кроме будущего. К этому будущему они теперь должны направиться.

В сгущавшихся сумерках она быстро шла по улице. Лишь однажды она оглянулась и увидела дом Люсиль. Жалюзи в нем были подняты и был виден обеденный стол и сидящие за ним. Люсиль резала хлеб. Сюзан отвернулась и пошла своим путем.

Вечером она писала Дэвиду Барнсу: «Я хочу уехать отсюда. — Она остановилась и задумчиво поглядела в окно. — И вполне возможно, что в Париж, потому что там — Вы», — добавила она.

Дописав письмо, она наклеила марки, запечатала конверт и отнесла его к почтовому ящику. Она подняла на ящике маленький жестяной флажок, чтобы утром тут остановился почтальон, затем отправилась назад. Она уснула и впервые со времени смерти Марка спала крепко.

Утром Сюзан проснулась с радостным, возбужденным сердцем. Одеваясь, она весело напевала, а когда спустилась вниз, то сказала Джейн:

— Мы все поедем в Париж.

Джейн оторвала взгляд от плиты.

— Меня на море жутко тошнит. Но, пожалуй, я от этого не умру. Париж! Я ведь на этом языке и пищать не могу. А как же мы будем делать покупки?

— Ура, мы поедем на корабле! — закричал Джон.

— Кто будет жить в нашем доме? — серьезно спросила Марсия.

Они сидели на кухне и завтракали.

— Никто, — сказала Сюзан. — Мы тут все закроем.

— Разве мы уже никогда не вернемся?

— Не знаю, а, впрочем, конечно, вернемся.

— Надеюсь, — бормотала Джейн, протягивая руку к сковородке. — Даже из-за этой малины и вообще…

Покончив с завтраком, Сюзан отправилась к родителям сообщить о своем решении. Они еще сидели на столом, и мать, наливая чай в чашку Сюзан, сказала: